Евгений Положий - Иловайск. Рассказы о настоящих людях (сборник) Страница 8

Бойцы залегли вдоль домов, а Бишут с группой из двух пулеметчиков и нескольких стрелков, проскочив под огнем, продвигается ближе к магазину. Они стреляют и бросают гранаты наугад, вслепую – из-за многоэтажек и деревьев трудно было разобрать, где находится огневая точка. Пулемет тоже лупит вслепую, кроша стены и срезая траву получше иной газонокосилки. Пока мы сидим и думаем, что делать дальше, из «зеленки» в нашу сторону открывают огонь еще несколько автоматчиков. Ситуация из непростой превращается в очень сложную – нашу штурмовую группу противник разделил на две части и лишил инициативы. Мы не можем двинуться ни вперед, ни назад, мы можем только лежать под шквальным огнем пулемета и ждать, когда же снайпер наконец поймает кого-нибудь из нас на мушку и пристрелит.

Никто так до сих пор и не понял, зачем Шульц выбежал из укрытия. Возможно, зная, что поступает чрезвычайно рискованно, он верил в свою счастливую звезду. Комвзвода рванул через открытое пространство, но не успел пробежать и нескольких метров, как его застрелил снайпер. Шульц вскрикнул и упал. Он был еще жив и дергался в конвульсиях, мне захотелось броситься к нему и оттащить в укрытие, возможно, его можно было еще спасти. Меня остановил грубый окрик Шевы:

– Не двигаться!

Я с удивлением посмотрел на товарища. Тот прошептал, брызгая от ярости слюной:

– Лежи тихо. Снайпер ждет, пока кто-то наивный, типа тебя, не побежит его вытаскивать. Считай: раз, два, три…

На счет «четыре», убедившись, что никто не бежит за раненым, снайпер добивает Шульца выстрелом в голову. Я видел, как сжал автомат Артист, как другие бойцы, не желая верить, что их комвзвода, один из самых опытных бойцов, убит, с отчаянием смотрят друг на друга. В их глазах я не видел страха, но все мы понимали, что что-то пошло не так.

Для того чтобы двигаться дальше, нам необходимо узнать, где засели пулеметчик и снайпер. Бишут дает по рации команду Скифу и его разведгруппе обойти большую девятиэтажку, возможно, сказал он, оттуда вы их сможете засечь. Это маневр оказался последним для славного солдата Скифа. Не успели разведчики выйти из-за девятиэтажки, как его смертельно ранили из пулемета, практически все его бойцы также получили ранения разной тяжести.

Большинство бойцов штурмовой группы по-прежнему остаются в мертвой для обстрелов снайпера и пулеметчика зоне, но мы не может знать, как и куда будет перемещаться противник, как долго наша зона будет оставаться безопасной. Нам нужно что-то быстро предпринимать, и Бишут и еще трое бойцов, несмотря на постоянный обстрел, перебегают еще ближе к администрации. Они бьют из автоматов по «зеленке», заставляя отойти вражеских стрелков, и одновременно пытаются вычислить снайпера. Бишут, судя по всему, примерно уже понимет, какой у того сектор обстрела, и может оценить, насколько грамотно построена у противника оборона: задействовав не так много людей, они контролируют все пространство в центре города. Каким-то образом к Бишуту пробирается медсестра Алина, притащив на себе еще живого Скифа. Алина тампует ему раны, но Скиф уже практически не дышит. Откуда-то посреди улицы в горячке боя возникает словно из-под земли – самое подходящее выражение здесь – еще один наш разведчик. Он тут же получает свою пулю в ногу, просто повезло, снайпер, наверное, в это время кусал пирожок. Разведчик катается по траве и громко стонет, кто-то из бойцов хочет рвануть к нему на помощь, но снова остановлен сумасшедшим по ярости криком командира. «Раз, – начинает считать Бишут, – два, три, четыре…» – Он закрывает глаза, ожидая контрольного выстрела в голову разведчика и не желая видеть его смерти, и мысленно прощается с товарищем. Но выстрела почему-то не звучит. Бишут смотрит с удивлением – он знает, что чудес не бывает, но верит в них, хотя не настолько. И тут же, выглянув на мгновение из-за угла, в чердачном окне многоэтажки он замечает движение, совсем маленькое шевеление, практически неуловимое для глаза.

– Эй, гранатометчик, – зовет он через улицу. – Давай сюда быстрее, – и показывает рукой, как по дуге безопасно можно обогнуть зону обстрела.

Гранатометчик, молодой парнишка с позывным Мороз, сосредоточенно смотрит, куда показывал ему командир.

– Нелегко будет попасть.

– Ты же снайпером хотел быть! – улыбается Бишут. – Давай, пробуй.

Первый выстрел уходит чуть выше, зато второй разваливает чердак на хрен. Снайпер, судя по всему, прекращает жить и стрелять навсегда.

– Пулеметчики, прикройте! – и тут же, намаявшиеся от безделья и безнадеги, оба наши пулеметчика начинают свирепо наваливать по сепарам, прикрывая «газельку», которая проскакивает опасную зону и подлетает к Бишуту. Они загружают Скифа и Шульца – жизнь еще теплится в его крепком теле, и он смотрит затуманенным взглядом в небо, но с каждым мгновением цвет небес становится все темнее, и Бишут закрывает товарищу глаза.

Бой идет еще около двух часов. Огонь противника все время усиливается, туда подходит подкрепление, а наши смежники – два батальона, которые должны прорваться в город с фланга, – все не идут и не идут, и мы даже не слышим звуков боя. Мы не знаем, что с ними случилось, где они застряли, почему их нет, но до последней секунды верим и ждем, что они ударят по сепаратистам. Медсестра Алина, не пожелавшая уехать на базу, в пылу боя кричит, чтобы противник прекратил огонь, что здесь лежат раненые. Это был очень женский, очень материнский крик с просьбой о милосердии и требованием сострадания. Но о каком милосердии и каком сострадании может идти речь в жестоком бою? Алина вела себя мужественно, удивляя своим бесстрашием бойцов: откуда в таком маленьком хрупком создании столько отчаянной смелости и силы? Ее светлая голова мелькает то тут то там – везде, где раненым нужна помощь. Она не боится пересекать открытые пространства под обстрелами, работать на виду у противника – и Бог ее бережет.

Чтобы подавить пулемет, мы нуждались всего лишь в одной «коробочке» и получасе времени. Всего полчаса – и мы бы взяли центр Иловайска. Но мы не имели там ни «коробочки», ни даже десяти минут – боекомплект заканчивается, а силы противника с каждым часом растут. Артист и еще несколько бойцов направляются через дворы искать возможность засечь пулеметную точку, но бесполезно – мы так и не можем поднять головы из-за обстрела.

– Отходим! – наконец дает команду Бишут. Сидеть и ждать, пока тебя застрелят – бессмысленное занятие даже на войне. Что-то не сработало, что-то пошло не так, к тому же, помощи других батальонов мы так и не дождались.

– Уходим! Быстро! – Бишут остается последним, прикрывая отход. В принципе, он бы тоже успел уйти, если бы не пуля, которая попала ему в голову – бац! Он на мгновение потерял сознание и упал, а когда очнулся, то обнаружил, что пуля пробила насквозь его новенький шлем. Но немецкое качество кевлара спасло Бишуту жизнь – пуля, развернутая металлом, ударила в череп плашмя и всего лишь сильно контузила. Но драгоценные для отхода мгновения были уже упущены. На площадь выскакивает вражеский бэтээр, снова изо всех сил лупит пулемет. Возле Бишута остается только раненный в ногу Никитос, который помогает командиру подняться и спрятаться в подъезде жилого дома. Они оказываются отрезанными, и больше в Иловайске мы их не видели, и не слышали, и не знали, что с ними случилось дальше, живы ли они или попали в плен, а может, им удалось каким-то чудом выбраться из города. Рация их не отвечала.

Всех раненых и убитых мы вывезли к пешеходному мосту на трофейной «газели», даже не знаю, что бы мы без нее делали. Когда мы утром наступали, то на каждом перекрестке оставили пулеметные расчеты, которые теперь прикрывают наш отход. Возле моста дежурит отделение Занозы, среди других бойцов отход штурмовой группы прикрывает и Франко. Мы уходим через низ, через железную дорогу – мост простреливается с нескольких сторон. Марко, помогая носить раненых, под минометным обстрелом несколько раз перебегает на ту сторону и возвращается обратно. Им оставалось продержаться совсем немного, несколько минут, когда рядом упала мина. Мастера ранит в лицо, а Франко осколки попали в голову и грудь. «Так больно дышать, – шепчет он, – так больно дышать…» Мы еще верим, что его можно спасти, но знаем, что это невозможно.

Граница. Вторжение

Карацупа говорил, что тишина на границе – самое опасное. Не верьте. Самое опасное – это когда пропускной пункт, на котором ты дежуришь, кроют минометами четыре часа подряд. А самое хреновое ощущение – это когда в День Независимости колонны военной техники покидают боевые рубежи и понуро отступают тебе за спину.

– Эй, Нацгвардия, – окликаем мужиков на броне, – отступаешь?