Генрих Гофман - Герои Таганрога Страница 8

Морозов повернулся к нему:

— Нет, Петр. Вокруг города голая степь, партизанам в ней не укрыться. А в Таганроге мы у себя дома и можем стать хозяевами положения...

Николай внимательно оглядел всех: поняли ли его?

— Я буду вам помогать! — вдруг сказала Валентина и покраснела.

— И я хочу, — присоединилась Рая.

Николай вздохнул с облегчением.

— Вот и хорошо, — сказал он. — Будем работать вместе. За этим я к вам и шел. А ты, Петр?

— А что мы будем делать? — спросил Петр.

— Станем вредить врагу по всем линиям. Покоя не будем давать ему ни днем, ни ночью... Согласны?

— Конечно, конечно! — откликнулись Валя и Рая.

— Хорошее ты дело затеваешь, Николай Григорьевич, если я тебя правильно понял, — сказал старик Турубаров. — И если я тебе, старый, нужен, я тоже согласен, как и мои девочки, — он улыбнулся дочерям.

— Я тоже согласен, — тихо сказал Петр. — Раз по-другому нельзя, надо здесь что-то делать.

— Пока будем привлекать к нам проверенных людей, — сказал Николай, — за которых можем поручиться, как за самих себя. Конспирация — главное в нашем деле. Агитируйте только тех, у кого сердце не дрогнет... И давайте снова соберемся здесь семнадцатого ноября. За это время и наше положение определится.

Морозов встал, собираясь уходить.

— Мария Константиновна! Смотрю я, и вроде чего-то не хватает у вас в доме, а чего, понять не могу, — развел он руками. — Ах, вот в чем дело! Ведь раньше у вас на подоконниках четверти с фруктовыми настойками стояли, а сейчас пусто, — лукаво рассмеялся он.

— Теперь все прятать приходится. Кто же на окно добро поставит? И глазом не моргнешь, как немцы сцапают.

— Значит, найдется настойка для встречи друзей?

— Найдется, найдется, — пообещал Кузьма Иванович. Все развеселились, заулыбались.

— Раз конспирация, так по всем правилам, — сказал Морозов и, простившись, вышел на улицу.

На востоке методично бухала артиллерия. На город опускались осенние сумерки. Моросящий дождь неприятно сек лицо, сырой холод забирался за воротник.

Пустынными переулками Николай торопливо пробирался к дому — к своей землянке. То ли потому что шел дождь, то ли в преддверии комендантского часа на улицах никого не было. Только сумрачные громады немецких грузовиков, крытых брезентом, покоились у тротуаров.

Морозов заглянул в одну из кабин. На кожаном сиденье лежал автомат. И хотя кругом не было ни души, сердце тревожно забилось. Он осторожно открыл дверцу, огляделся по сторонам, схватил автомат и спрятал под пиджак.

Еще не отдавая себе отчета, зачем он взял оружие, Николай побежал к перекрестку. Хотелось побыстрее свернуть за угол. «Однако пока немцы беспечно хранят оружие, — мелькнуло в сознании. — Этим надо воспользоваться и вооружить подпольную организацию».

Занятый своими мыслями, он лишь в последний момент увидел, что дорогу ему преградил немецкий фельдфебель. Отступать было поздно и некуда. Фашист вышел из калитки и стоял на тротуаре один, глядя на приближающегося Морозова.

Не останавливаясь, Николая вытащил из кармана пистолет и выстрелил в упор. Раскрытым ртом фельдфебель глотнул воздух, схватился рукой за живот и медленно осел на землю. Николай побежал. Вместе со свистом ветра в ушах все еще гремел грохот выстрела.

К счастью, за углом, кроме двух запоздалых прохожих, никого не было. Испугавшись выстрела и бегущего человека, они шарахнулись в сторону. Николай влетел в раскрытые настежь ворота, перебрался через забор и выбрался на соседнюю улицу. Сердце выскакивало из груди. Потная рубашка прилипла к спине. Хотелось остановиться, отдышаться, обдумать то, что случилось. Тошнота подкатывала к горлу. Ведь он убил, убил в первый раз в жизни!

«Я должен был это сделать, — билась в его сознании мысль. — Он мог задержать меня с оружием в руках. И тогда все наше дело погибло бы в самом начале... А теперь на одного врага стало меньше...».

Но тошнота по-прежнему подкатывала к горлу, и перед глазами стояло удивленное лицо фельдфебеля и как он схватился руками за живот и медленно стал оседать на землю. Раньше Николай видел это только в кино, но теперь это было наяву. Он сам убил...

Война есть война. И он, Николай, — один из миллионов солдат на этой войне, добровольно взявший на плечи ее нелегкий груз. И значит, нет у него прав на малодушие и колебания. Враг должен быть уничтожен!

Город окончательно погрузился в темноту. Холодный, мокрый ветер рвал полы пиджака. Николай бережно, словно новорожденного, прижимал к груди холодный автомат — первый трофей еще не созданного подполья. Этим выстрелом открыт счет расплаты, предъявленный оккупантам. Первый шаг сделан. Он оказался нелегким. Но и вся борьба будет нелегкой.

Тихо, чтобы не потревожить мать и брата, спящих в доме, прошел он через сад к сараю. После раздумий закопал автомат за грудой дров и досок и лишь после этого пробрался в свою землянку.

К Турубаровым Николай явился задолго до назначенного срока.

— Есть кто-нибудь чужой? — в сенях спросил он Петра.

— Нет. Только Лева Костиков. Он свой, — успокоил его Петр.

— Я знаю его, — коротко сказал Николай.

Они вошли в дом. В комнате у стола сидели Лева Костиков и Рая.

Николай был мрачен. Густые, насупленные брови сошлись у переносицы.

— Здравствуйте, Николай Григорьевич. А я собирался к вам идти, — пожимая Морозову руку, решительно сказал Костиков.

— Спешное дело?

— За указаниями. Я, как секретарь комсомольской организации девятой средней школы, наконец, как член бюро райкома, хочу получить указания...

Николай посмотрел на Петра, потом пристально глянул на Раю. Щеки девушки залились краской.

— Она же тебе уже все рассказала, — улыбнулся он.

— Да, — сказал Лева. — Но мы решили, что ждать до семнадцатого нет смысла. Необходимо действовать сейчас...

— Вот поэтому я и пришел. Нате, полюбуйтесь. Только что сорвал с забора. — Николай вытащил из кармана сложенный лист бумаги и протянул Петру: — Читай вслух.

Развернув листок с оборванными углами, Турубаров начал читать:

— «Воззвание к еврейскому населению города Таганрога. В последние дни имелись случаи актов насилия по отношению к еврейскому населению со стороны жителей-неевреев...»

— Это же ложь. Ничего подобного не было! — выпалил Костиков. Он провел рукой по зачесанным назад черным жестким волосам, добавил гневно: — Явная провокация! Вот как это называется...

— Успокойся, Лева. Читай, Петро, дальше, — попросил Николай.

— «Предотвращение таких случаев и в будущем не может быть гарантировано, пока еврейское население будет разбросанным по территории всего города. Германские полицейские органы, которые по мере возможности соответственно противодействовали этим насилиям, не видят, однако, иной возможности предотвращения таких случаев, как в концентрации всех еще находящихся в Таганроге евреев в отдельном районе города. Все евреи города Таганрога будут поэтому в четверг, 30 октября 1941 года, переведены в особый район, где они будут ограждены от враждебных актов. Для проведения в жизнь этого мероприятия все евреи обоих полов и всех возрастов, а также лица из смешанных браков евреев с неевреями должны явиться в четверг, 30 октября 1941 года, к 8 часам утра на Владимирскую площадь города Таганрога.

Все евреи должны иметь при себе свои документы и сдать на сборном пункте ключи от занятых до сих пор ими квартир. К ключам должен быть проволокой или шнурком приделан картонный ярлык с именем, фамилией и точным адресом собственника квартиры. Евреям рекомендуется взять с собой ценности и наличные деньги; по желанию можно взять необходимый для устройства на новом местожительстве ручной багаж».

— Подлецы, грабят среди бела дня, — не выдержал Костиков.

— То ли еще будет, — хмуро сказал Николай. — Читай, читай, Петро, дальше.

— «О доставке остальных оставшихся на квартире вещей будут даны дополнительные указания. Беспрепятственное проведение в жизнь этого распоряжения — в интересах самого еврейского населения. Каждый противодействующий ему, а также и данным в связи с этим указаниям еврейского совета старейшин берет всю ответственность за неминуемые последствия на самого себя. Ортскомендант города Таганрога майор Альберти».

— Что же это такое? — Рая перевела испуганный взгляд больших глаз с Петра на Николая, потом на Костикова. — Лева! Они ведь их всех убьют? Правда, убьют?

— Конечно, убьют! — глухо проговорил Николай. — И наша задача помочь несчастным по мере сил.

— Но чем же мы можем помочь? — Костиков встал со стула, прошелся по комнате.

— Ой, ребята, а может быть, их на самом деле просто переселить хотят? — глядя на всех, с надеждой спросила Рая.

— Раиса! Неужели ты не читала наших газет? Их обязательно расстреляют. Так было в Минске и во Львове. Так будет и здесь.