Иван Арсентьев - Суровый воздух Страница 8

– Как некому? – воскликнул Остап. – Да я сейчас вам такого маэстро доставлю… Васю Черенка! Да он… Собирайтесь-ка поживее и захватите с собой лампу. А я мигом… – и он, вскочив с табурета, юркнул в дверь.

Минут десять спустя в дровяном сарае было уже светло. Фитиль, заправленный в сплющенную снарядную гильзу, осветил нагроможденную в углу рухлядь, из-под которой виднелся черный корпус инструмента, покрытого слоем пыли и мусора. По следам, оставленным на крышке, было заметно, что пианино продолжительное время служило местом ночлега для кур.

Осмотрев импровизированную эстраду, Черенок открыл пианино, пробежал пальцами по ободранным клавишам и покачал головой. Струны и пели, и звенели, и стонали, словно обижаясь на свою судьбу. Летчик уселся на пустой ящик, с минуту, словно нехотя, перебирал пальцами, затем заиграл. Старый школьный сарай наполнился чудесными звуками, и вокруг сразу стало как-то уютнее и теплее. Черенок играл с воодушевлением. Огрубевшие пальцы, привыкшие за время войны больше к гашеткам пушек, чем к клавишам фортепиано, с каждой минутой делались гибче и чувствительнее. И никто уже не замечал, что пианино расстроено, что струны дребезжат и хрипят.

– Вася! Да ты же настоящий музыкант! – восторженно воскликнул Оленин, после того как Черенок мудреным пассажем закончил второй «Славянский танец» Дворжака.

– Теперь про Днипро!

– Нет, раньше о Волге!

– Вася, джан, сыграй лучше «Ереван мой Милый»!.. – посыпались со всех сторон восклицания.

На огонек в сарай собрались почти все люди полка, свободные от работ и дежурств.

– Давайте-ка лучше споем нашу фронтовую, – крикнул кто-то, и дружно подхваченная всеми песня понеслась в ночное небо.

Над аэродромомРаскатился громом,Рокотом знакомым самолет.Это из-за тучиШтурмовик могучийБоевой привет нам шлет.

Выпьем круговую —Чарку фронтовуюЗа Кубань – советскую реку.За любовь, за службу.За большую дружбуВ нашем штурмовом полку.

Эх, крепки друзья-штурмовики,С «мессершмиттом» справится любой!Согревай нас жарко,Фронтовая чарка,Завтра утром снова в бой!

А когда песня затихла, вышел на середину Остап. Блеснул из-под бровей цыганскими глазами, закинул назад прядь волос, упавшую на лоб, да так хватил каблуком об пол, что стены зашатались.

– А ну-ка, Вася, – крикнул он озорно, – дай, брат, нашу, русскую!

А сам как свистнет да как хлопнет ладонями по голенищам и пошел, и пошел по кругу, лихо подбоченясь, рассыпая каблуками мелкую дробь. Восторг румянцем разлился по Таниным щекам. Темные зрачки Остапа выжидающе глядели на нее, просили, звали.

Таня не выдержала, всплеснула руками, сорвалась с места и поплыла навстречу ему, едва касаясь подошвами пола, поводя плечами, помахивая платочком. За ней выскочил Оленин, и, заражаясь веселой пляской, летчики один за другим врывались в круг. Все закружилось вихрем, затопало, замелькало в неровном свете коптилки. Нет, ничто не сравнится с удалой русской пляской! Она притянет, захватит, поглотит каждого. Откинув назад голову, Черенок с улыбкой следил за плясунами, а пальцы его все быстрее и быстрее бегали по клавишам. Пыль клубами летела из-под ног. Ходуном ходил прогнивший пол. А над всем маячила голова Бороды, отплясывавшего нечто ему одному известное.

Бензин кончался, и коптилка отчаянно чадила. Вздрагивая и моргая в такт пляске, огонь напоследок вспыхнул и погас. Черенок оборвал игру и захлопнул крышку. Сразу стало тихо и немного грустно. Еще некоторое время было слышно, как гудели струны да учащенно дышали плясуны, но потом только ветер завывал за стеной, гремя оторванным листом железной кровли. Все стояли молча. Бурное веселье, охватившее людей, быстро таяло. Кто-то вздохнул, и многие ловили себя на том, что мысли их сейчас ушли далеко-далеко, туда, к другим дням, дням радости в кругу семьи, к дням мирной жизни. А девушки затянули грустную песню, и их голоса печально зазвенели в темноте, вызывая в сердцах тоску по дому.

Летят утки, летят утки и два гуся,Ой, кого люблю, кого люблю – не дождуся.

День 10 января 1943 года закончился боевым вылетом. Борода в паре с Грабовым, взяв курс на станцию Овечку, неслись низко, у самой земли. Уже остался справа снежно-синий меч горы Кинжал, до половины закрытый облаками, уже зачернела слева линия железной дороги на Армавир. Началась территория, занятая противником. Возле станции Нагутской комиссар заметил обоз, растянувшийся вдоль защитной лесопосадки. Летчики насторожились. Увидев приближающиеся «илы», подводы остановились. Гитлеровцы посыпались в разные стороны. Грабов, набирая скорость, заходил на цель, не спуская с нее глаз.

– Атакую! За мной! – раздался его голос в эфире. – Есть… – коротко баском ответил Борода и, дав полный газ мотору, последовал за ним. В прицеле запрыгали повозки, лошади, люди с нелепо поднятыми руками. Штурмовики, снижаясь, неслись к земле. Струи огня хлестали из всех стволов. Еще заход. Нажим на кнопку – и краснохвостые ракетные снаряды, фыркая, вырвались из-под крыльев. Атака следовала за атакой.

Снова в перекрестке прицела судорожная пляска колес, лошадиных голов, ног. Третий заход… пятый… восьмой…

– Еще заход! – слышалась в шлемофоне команда Грабова.

– Есть еще заход! – отвечал Борода.

– Кроши! – коротко и сурово приказывал Грабов и нажимал гашетки пушек и пулеметов.

Через несколько минут от обоза остались одни тлеющие обломки повозок да несколько солдат, обалдело носившихся по полю, сверкая соломенными эрзац-валенками, о которых Остап в полку говорил: «Последняя мода сорок третьего года – валенки фирмы „Гитлер капут“.

Самолеты развернулись на восток и понеслись вдоль железнодорожного полотна.

«Эх, хорошо, эх, и весело же лететь в полк, когда дело сделано! Жаль, не было внизу на земле никого из товарищей, посмотрели бы на нашу работу в натуре», – думал Борода.

Грабов тем временем вызывал аэродромную радиостанцию.

– Роза, Роза! Я – Омуль! Задание выполнил, идем домой, Давайте посадку.

– Омуль, я – Роза, – еле слышно отдавалось в наушниках. – Ко мне не ходите, у меня пурга. Садитесь на Сосну, на Сосну делайте посадку.

– Сосна… Сосна… – бормотал Борода, скользя глазами по карте. – Где же эта проклятая Сосна? Хм… Во-от она где…

На карте Сосна означала совхоз «Обильное», расположенный возле небольшого городка.

На западной окраине усадьбы совхоза, среди поля, летчики увидели выложенный на снегу посадочный знак – черную букву «Т». Это был аэродром. Выпустив шасси, машины одна за другой пошли на посадку. Аэродром был плохо подготовлен к приему самолетов. Поперек посадочной площадки тянулись борозды пахоты. Едва коснувшись колесами земли, машины запрыгали, застучали по пашне, рубя хвостами землю, пока не закончился пробег.

Борода вылез из кабины, закурил трубку и вразвалку пошел к «звездочке» комиссара, как в полку называли его машину за то, что вместо полагающегося номера на ее фюзеляже белой краской была выведена небольшая звезда.

– Ну вот мы и познакомились с вами в деле, товарищ Борода, – улыбнулся Грабов, пробуя ногой пневматик колеса.

– Да-а… Сосна так Сосна… Хоть стой, хоть падай… Штабники явно ошиблись, давая этой чертопхайке такое название, – невозмутимо заметил Борода, снимая с головы шлемофон и надевая вместо него шапку-ушанку.

Недалеко от машин у черного полотнища «Т» маячила одинокая фигура солдата-финишера с флажками в руках.

– Разрешите обратиться? – подходя к летчикам и приветствуя, спросил он, щелкнув каблуками. – Из какого вы полка?

– Н-ский гвардейский полк, – ответил Грабов. – Что это у вас так пусто?

– Так еще же никого нет. Мы вас послезавтра ожидали, а вы сегодня прилетели. Только мы, как всегда, первые – передовая команда, – с достоинством ответил солдат и в свою очередь спросил:

– А вас чего же так мало?

– А вы нас хоть покормите? Кухня-то работает? – поинтересовался Борода.

– Какая там кухня! – усмехнулся финишер. – У самих третий день кишка кишке дулю тычет… Кухня где-то при перебазировке на мине подорвалась. Приходится пока что нажимать на «второй фронт»…

– А это что еще за второй фронт такой объявился?

– Да все тот же… Заменитель натурального… От союзников, – ответил солдат, вытаскивая из кармана и подкидывая на руке банку свиной тушонки. – Вот он вам, пожалуйста, второй фронт… И марка есть… – Рацион! Норма – банка в сутки!

– И хватает? – недоверчиво спросил Борода.

– Кому как, – улыбнулся солдат. – Ежели червячка заморить, то возможно, ну а для поднятия вообще духа, то жидковато.

– А переночевать здесь найдется где? – спросил Грабов.

– Попробуйте зайти вон в тот барак, может, устроитесь до утра. А так больше негде.