Сергей Лойко - Аэропорт Страница 8

Коллега Алексея, старший иностранный корреспондент Los Angeles Herald Кэтлин Дж. Уотерс, писала статьи о войне в роскошном (по меркам КАПа) киевском отеле. Сослуживцы называли ее за глаза Гарри (но об этом позже). От Алексея не требовалось снимать много портретов крупного плана для ее статей. Два-три — для галереи из десяти — двенадцати фото, для сайта газеты, из которых, как правило, только один портретный снимок мог попасть вместе с двумя-тремя другими в печатный номер.

Американский газетный бизнес переживал нелегкий период. Печатные форматы и заграничные корреспондентские бюро повсеместно сокращались. Времена, когда в газете в дополнение к цветному фото на первой странице выходило еще пять-шесть цветных на внутреннем развороте, безвозвратно канули в Лету.

Не так давно у Алексея состоялся интересный разговор с одним из гуру газетного фотомира, его другом Сашей X., лауреатом двух Пулитцеровских премий. (У самого Алексея была лишь одна — в 2003 году, за фоторепортажи о войне в Ираке.)

— Леш, чего ты портреты не снимаешь? — спросил Саша, время от времени следивший за его публикациями.

— Да как‑то не особенно нужно, не просят...

— А ты снимай на войне больше портретов, хотя бы два кадра на каждого бойца щелкни.

— Зачем?

— Его, не дай Бог, убьют, а у людей будет возможность заглянуть ему в глаза.

— А если я не хочу, чтобы его убили?

— Тогда не снимай. Только его и без тебя убьют...

В Песках, еще в октябре, Алексей снял замечательный портрет пулеметчика Ивана. С забинтованной рукой, с сигаретой в зубах, в каске, съехавшей на одно ухо, на фоне подбитого танка, Иван лежал на россыпи пулеметных гильз и строчил из допотопного пулемета ДШК[27] образца 40-х годов, окутанного пороховым дымом. Капа[28] нервно курил в сторонке.

В западном газетном мире существует устоявшееся клише для определения таких снимков — iconic.[29] Перевести на русский адекватно не получается. Что‑то вроде «эпохального» или «знакового».

Через пару недель вышла статья Кэтлин. Она, как всегда, находилась от Песок дальше, чем от Луны. Портрет Ивана был размещен на первой странице. Но сам Иван за день до этого погиб под минометным обстрелом.

Алексей узнал о смерти Ивана по телефону, от его командира. И повесил на своей страничке в Фейсбуке другое фото Ивана, сообщив о его гибели. Один из откликов явно выделялся на траурном фоне десятков остальных.

«Не ве-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-рю!» — написала молодая жена пулеметчика, мать троих детей из Днепродзержинска. Она узнала о смерти мужа из Фейсбука. Командир ей тогда еще не дозвонился. В этот момент Алексей почувствовал себя ни много ни мало виновником смерти ее мужа.

При этом тот кадр, по его собственному мнению, был в профессиональном смысле одним из самых «удачных» за его многолетнюю карьеру военного фотографа. У него хорошо получалось снимать войну. Он понимал ее лучше многих других. Этим пониманием он был, в свою очередь, обязан своему собственному прошлому опыту солдата на настоящей войне.

Выпускник московского Института восточных языков, ветеран войны в Афганистане — первой и последней войны, в которой он участвовал со стрелковым оружием в руках, а не с камерой, Алексей не любил об этом рассказывать. Отвечал лишь, если спрашивали, что служил там офицером-переводчиком с фарси при штабе в Кабуле. О его «настоящей войне», как он ее называл, никто ничего толком не знал, даже Ксюша.

Алексей до сих пор начинал свой день (не на войне) с утренней пятикилометровой пробежки, с подтягиваний на турнике, с отжиманий от пола, с холодного душа. Но, кроме отличной физической формы, он обладал бесценным качеством военного корреспондента — никогда не паниковал. Don’t panic! из романа Дугласа Эдамса было его военным и жизненным кредо.

В марте 2003 года известный американский журналист, его хороший знакомый, однажды, перед самым началом американских бомбардировок Ирака, вдруг сломался, сорвался, уехал, или попросту бежал, из Багдада прямиком в Иорданию. Уезжая, он оставил ключ от своего номера Алексею, делящему номер в этом же отеле с другим фотографом.

Когда Алексей зашел в спешно оставленный его коллегой номер, он был потрясен количеством и качеством амуниции, которую тот привез с собой в Багдад. Явно готовил себя к настоящему Армагеддону — ни больше ни меньше.

Там для целого взвода было достаточно спецодежды и оборудования, чтобы пережить настоящий ядерный удар или массированную химическую атаку. На столе Алексей нашел толстенную книгу-самоучитель «Как выжить на войне», открытую на странице, которая начиналась главой под названием «Ваши действия, если ваш коллега при вас совершил самоубийство».

Никакая теоретическая база, самая научная и продвинутая, не подготовит вас к войне так, как собственный боевой опыт. Но первым, если не главным правилом поведения в подобных ситуациях должно быть именно — Don’t panic!

Алексей соблюдал спокойствие, когда падал в машине в пропасть в предгорьях Памира во время гражданской войны в Таджикистане.

Он не паниковал и не терял надежды, когда в 2000 году главарь банды чеченских боевиков Шамиль Бараев лично отрезал ему кусачками по две фаланги на мизинце и безымянном пальце левой руки. Алексей не любил рассказывать, как ему удалось сбежать из плена, не дождавшись выкупа. Говорил, что просто повезло. Когда спрашивали про изуродованную руку, отшучивался про «руки не из того места», бревно и бензопилу.

Он ни одним мускулом не выдал свой страх, когда в 2001 году, во время американской операции в Афганистане, талибы поставили его у каменной стены и минут пять стреляли ему под ноги и над головой.

Каждый раз, чудом выбираясь живым из всяческих подобных «замесов», он ни разу еще не услышал, чтобы их благородие госпожа Смекалка шепнула ему, как в старом анекдоте про смекалистого солдата: «Пи...ц тебе, Алеша».

В КАПе Алексей продолжал оставаться предельно спокойным. Вспомнив о трагическом эпизоде с пулеметчиком Иваном, он вдруг понял весь смысл того, что ранее говорил его более опытный товарищ.

В Аэропорту жизнь на весах судьбы не перевешивала смерть, скорее наоборот. Алексей просто понял, что хочет, чтобы на его кадрах люди увидели глаза киборгов такими, какими видел их он.

Андрей-Боксер, несмотря на отказ сниматься, тем не менее позвал его на «задание» вместе с двумя другими сослуживцами. Потом, конечно, оказалось, что эта безрассудная идея не была никаким заданием, а самоубийственным сумасбродством, финалом которого стала трагедия.

Прошло уже недели две, как украинские части оставили старый терминал, превратившийся к тому времени в результате постоянных обстрелов в бесформенную, дымящуюся груду развалин, напоминавшую Нагорный Карабах 1992 года, разрушенный кровавой войной между Арменией и Азербайджаном. (Там Алексей, двумя годами ранее всерьез занявшийся фотографией, блестяще отработал свою первую командировку в качестве фрилансера ведущего мирового агентства новостей.)

После отхода киборгов в новый терминал российские командос из спецподразделения «Вымпел» спецназа ГРУ[30] Генерального штаба РФ водрузили над руинами старого терминала два флага — триколор Российской Федерации и аляповатое многоцветное полотнище ККНР, так называемой Красно-Каменской Народной Республики.

По сведениям разведки, после этого «подвига», приравненного российским телевидением чуть ли не к водружению красного флага над фашистским Рейхстагом в мае 45-го, российские спецназовцы отступили. И кроме двух флагов никакого присутствия врага в искореженных и обгоревших развалинах старого терминала, по сведениям разведки, не наблюдалось.

Однако «кацапский» и ККНРовский флаги настолько возмущали Андрея, таксиста из Львова, и его двух друзей, что они решили пробраться через нескончаемую двухсотметровую полосу смертельных препятствий к старому терминалу, сбросить «ганебнi гачiрки»[31] и вновь водрузить там украинский жовто-блакитный стяг.[32] Алексею сказали, что на то есть приказ.

Рано утром в тумане все четверо отправились к старому терминалу. Добрались до него без приключений. Быстренько сбросили два вражеских флага, после чего, позаимствовав одно древко из двух, водрузили на нем свой, сделали селфи для своих подруг и друзей в Фейсбуке, а потом два друга Андрея попросили Алексея «сфотать» их вместе.

Алексей, который, естественно, снял всю эту героическую эпопею с самого начала в мельчайших деталях, согласился без слов. Он вообще мало говорил, оправдывая свою фамилию — Молчанов. В компаниях Алексей предпочитал больше играть на гитаре, пить и петь, чем говорить. Он и в этот раз просто сказал: No problem! — и взвел камеру.

В это время за четыреста метров от них толстожопая краснорожая звезда российского кино по имени Александр Поребриков, в бронике и каске с крупной, заметной надписью «ПРЕССА», прилаживался своей одутловатой щекой к холодной стали пулемета «Утес». Под камеры российского телевидения и под одобрительный гогот сепаров.