Джордж Паттон - Война, какой я ее знал Страница 8

При низкой облачности — метров восемьсот, наверное, не больше — шел дождь и дул сильный ветер. Наши прожектора, которых насчитывалось примерно столько же, сколько лет нашему Джорджу,[24] судорожно метались по мрачному низкому потолку из туч в поисках просветов, через которые можно было бы выхватить вражеский самолет.

Наконец часто—часто застучала легкая зенитка, и светлячки трассеров помчались к небу. Так продолжалось, наверное, минут пять, и вдруг во мраке довольно далеко от нас вспыхнуло яркое сияние — там словно бы вырос гигантский огненный осьминог. «Зажигалка» горела ярко минут, наверное, двадцать, и на протяжении этого периода времени решительно ничего не происходило.

Затем вдалеке мы услышали приближавшийся шум двигателей бомбардировщиков. Заработала крупнокалиберная зенитка; такие орудия снабжены радиолокационными прицелами, позволяющими вести огонь по самолетам, не видя их.

Шум нарастал, и довольно скоро над домами позади нас появился четырехмоторный бомбардировщик дальней авиации, который тут же поймали своими лучами два наших прожектора. Едва это случилось, огонь открыли, кажется, все имевшиеся поблизости зенитки. Самолет как жемчугом был усыпан светлячками трассеров, буквально окружен белым сиянием вспышек взрывавшихся снарядов. В свете прожекторов было хорошо видно, как, вспыхнув ярко, они, словно магний в фотокамере, обращались в быстро исчезавшие дымные облачка. Несмотря на то, что бомбардировщик летел очень низко, не выше шестисот метров, а может, как раз вследствие этого, обстрел не причинил ему вреда. По крайней мере, так мне показалось, хотя некоторые уверяли, что машина получила повреждения.

Где—то высоко над облаками гудели двигатели других машин, иногда доносились звуки разрывов зенитных снарядов и сброшенных бомб. Один раз совсем близко от нашего дома просвистел шальной осколок, но другие пролетели стороной.

Во время бомбежки я отправлял офицеров в разные места для сбора информации; они звонили и передавали донесения. Пока дело касалось нашей системы обороны, у меня не было особенных поводов для волнений, так как она функционировала исправно.

Где—то без четверти пять мы услышали, как сзади заходит еще один четырехмоторный бомбардировщик дальней авиации. Он шел еще ниже, чем первый, и снова зенитчики осыпали его «жемчугом» трассеров; снова вспыхивал, быстро превращаясь в летучие облачка черного дыма, «магний» заградительных снарядов. На сей раз я лично стал свидетелем по крайней мере двух попаданий. Машина получила повреждения и, изменив курс, исчезла, улетев по направлению к Европе.

Не успел этот самолет убраться восвояси, как совсем близко прогудели и громко бабахнули бомбы. Они взорвались рядом с батареей противовоздушной обороны, расположенной всего в каких—нибудь восьмистах метрах от нас. Мой адъютант, лейтенант А. Л. Стиллер, отправился выяснить, куда точно попали бомбы, и установить степень нанесенного ущерба, однако, по счастью, как выяснилось, никто не пострадал.

Шум в небе стих, и я, решив, что налет завершился, ушел спать, правда, раздеваться предусмотрительно не стал, и, как оказалось, правильно сделал. Примерно в 5.30 стрельба возобновилась. Немцы не скупились и щедро осыпали нас бомбами, в ответ наши ребята без устали молотили по ним из зениток всех калибров, и не только с земли, но даже и с моря. Никакие фейерверки в честь Четвертого июля не могут сравниться с тем, что творилось сегодня в небе.

Облачность поднялась на высоту тысяча двести метров, и вот наконец прямо перед нами в перекрестия лучей прожекторов угодил неприятельский бомбардировщик. Вспышки разрывов буквально облепили машину. Она спикировала метров до шестисот, чем вызвала крики радости у многих из тех, кто с самых разных мест наблюдал за тем, что происходило в небе. Как бы там ни было, бомбардировщик выровнялся, но, пролетев всего километров пять, повторил нырок, спустившись почти к самой поверхности моря. Один из двигателей бомбардировщика дымил, оставляя за машиной длинный шлейф. Ясно было, что «утке» не жить, однако туман поглотил самолет раньше, чем он, ударившись о воду, исчез в морской пучине.

Когда рассвело, я отправился на позиции, чтобы лично выяснить, каковы последствия бомбежки, и поговорить с солдатами. Они были само спокойствие; ребята из одного зенитного расчета, с которыми я имел беседу, сказали мне, что, хотя бомба легла всего менее чем в пятидесяти метрах от них, никакого вреда она им не причинила, только осыпала с ног до головы грязью, комьями земли и камнями.

Воронки были размером с хорошую спальню, и в них осталось немало уцелевших фрагментов бомб, которые мы извлекли, чтобы определить маркировку. Без проблем справившись с данной задачей, мы установили типы самих бомб, а также типы взрывателей.

Несмотря на то что немцы для нас бомб не пожалели, труды летчиков увенчались более чем скромным успехом — ни один из наших солдат не погиб и лишь немногие получили ранения. С арабами противнику повезло больше. Всего одна бомба, упавшая на соседний городок, убила больше арабов, чем я прожил лет на свете. И это еще не считая раненых. Я направил письмо с соболезнованиями на имя паши, что, конечно, отчасти компенсировало горечь потери, но не вернуло жизнь погибшим.

Около десяти часов я собрал всех командиров эскадрилий и офицеров зенитчиков, чтобы обсудить с ними план противовоздушной обороны и внести соответствующие коррективы. Мы пришли к мнению, что глобальные изменения не нужны, так как оборона построена грамотно, однако кое—что желательно улучшить, что и было проделано. Материальный ущерб и вовсе равнялся нулю — похоже, вражеские летчики прилетали лишь затем, чтобы перепахать поля и разбомбить пустынные улицы. В гавань не попало ни одной бомбы.

Когда последний вражеский самолет протащился совсем низко над домом, на крыше которого мы находились, Джордж Микс[25] заметил: «Сэр, будь теперь при мне седло, я бы накинул его ему на спину и отправился на прогулку».

Приезд султана в Касабланку

12–13января 1943 г.

Недели две тому назад живший в Касабланке дядя султана предложил мне посетить здешний дворец племянника. Потом он сказал мне, что султана взволновало известие о том, что я был в его дворце, а он не мог приехать без подобающей причины. В общем, мы в нашем штабе решили предоставить такую возможность — устроить демонстрацию военной техники и оружия, словом, что—то вроде парада, на который мы пригласили также и французов, что вполне годилось как повод для приезда султана в Касабланку.

Однако у парада, назовем его так, имелась и иная задача. В первую очередь нам не мешало произвести впечатление на французов и арабов, продемонстрировав нашу мощь, а заодно успокоить французов, показав им, что, имея в распоряжении их техсредства и их оружие, они просто не могли победить наших ребят, экипированных по последнему слову техники. Мы сочли вполне уместным забыть о том факте, что, когда мы громили французов на берегу, все наше тяжелое вооружение оставалось еще на кораблях.

10 января после полудня я отправился во дворец к султану, где был встречен главой дипкорпуса. Туда же явились и некоторые другие офицеры, включая французов, и все мы вместе удостоились аудиенции у султана, хотя говорил при этом с ним практически один только я. На данное обстоятельство немедленно обратил внимание глава дипслужбы, который в ходе беседы почти не сводил с меня глаз. Мы продолжали старую игру: я обращался к главе дипкорпуса по—французски, он переводил султану на арабский, затем переводил его ответ с арабского на французский для меня. По дороге к месту проведения парада нас сопровождал почетный эскорт, состоявший из роты легких танков, подразделения французских пехотинцев на мотоциклах и французских же полицейских—мотоциклистов. Султан, его сын и глава дипломатического корпуса ехали в первой машине, а мы с генералом Кейзом во второй. За ними следовали «двенадцать апостолов», которые, как я недавно открыл для себя, все были визирями. Затем ехали машины с американскими и французскими офицерами. Всего автомобилей в кортеже насчитывалось штук около тридцати.

Обустройство поля для проведения мероприятия взял на себя полковник Уильямс,[26] который прекрасно справился сданной задачей. Экипажи и расчеты стояли по стойке смирно. Личное оружие находилось при них, а боеприпасы были аккуратно сложены, как полагается, перед каждой единицей тяжелого вооружения, будь то танк или орудие.

Когда мы прибыли на полигон, я пригласил султана в мою персональную машину командующего и, после того как оркестр сыграл один за другим гимны трех наших стран, помог его величеству подняться в нее. Генерал Ногэ поспешил известить меня, что ни один иностранец не имеет права ехать в одной машине с султаном, но султан возразил, заметив, что это его дело и что мы поедем вместе. Я занял место справа от султана, а тот пригласил Ногэ сесть слева. Кронпринц уселся перед нами, держась за поручень. Как уверяют, это был первый в истории случай, когда султан ехал в одной машине с иностранцем.