Валерий Шкода - Был у меня друг Страница 8

В начале восьмидесятых, когда на экраны страны вышел фильм «В зоне особого внимания», Максим заболел воздушно-десантными войсками. Картина повествовала о мужестве и доблести советских десантников, элиты вооруженных сил. Этот фильм шел в центральном кинотеатре Свердловска ровно неделю. Веденеев просмотрел эту картину шесть раз, и каждый просмотр был поступком.

Он учился во вторую смену, приходилось вставать в семь утра и ехать в промерзшем, дребезжащем в темноте трамвае через весь мегаполис на первый девятичасовой сеанс. После фильма он ехал обратно в школу, но все равно опаздывал на первый урок. А вечером, ложась спать, вновь заводил будильник на семь и засыпал с единственной мыслью: завтра я вновь увижу на экране своих любимых героев, бесстрашно шагающих в голубую бездну «наполнять синевой парашюты». Тогда-то он и проникся небом, а по ночам ему стал сниться голубой берет, тельняшка и ослепительно белый, парящий над головой купол.

Максим твердо для себя решил: десантником стану во что бы то ни стало. Собрав свою волю в кулак, он упорно шел к поставленной цели. Для реализации задуманного сделал все: усиленно занимался спортом, перечитал все имеющиеся в городской библиотеке книги об истории воздушно-десантных войск, а в десятом классе записался в аэроклуб при ДОСААФ и шестьдесят раз прыгнул с парашютом. Он добился своего, но сегодня чуть было не предал мечту. «Нет, музыка – не мое призвание, пусть в музвзвод идет кто-нибудь другой», – выбор его был окончательным.

Но если бы кто-то невидимый этой лунной афганской ночью шепнул Максиму на ухо, чем ему вскоре придется заплатить за свой выбор, то, скорее всего, он бы сейчас же поднялся и, невзирая на муки совести, быстренько зашагал в сторону клуба. Но вся интрига нашей странной жизни в том и заключается, что всегда есть промежуток между поступками и их последствиями, и называется он «время»….

Первая рота повзводно стояла на передней линейке батальона перед своим командиром и производила вечернюю поверку. Качавшаяся на деревянном столбе одинокая лампочка скудно освещала ежившихся от ветра парней.

– …Чайка.

– Я!

– Магомедов.

– Я!

– Горохов.

– На губе он, товарищ капитан, – отчитался за своего проштрафившегося подчиненного замкомвзвода Фан.

– Понятно. На войну, значит, без Горохова завтра пойдем, жаль, – покачал головой ротный и что-то отметил в своей тетрадке. – Сабуров.

– Я!

Гарбуль.

– Я!

– Веденеев.

Не услышав привычного «я», командир оторвал взгляд от ротного списка и, мрачно оглядев своих солдат, громче обычного повторил:

– Веденеев?!

Тишина в ответ.

– Где Веденеев, екарный бабай, что еще за фокусы? Фандюшин, где твои люди, что происходит? – обрушил ротный свой гнев на Фана.

– По приказу начальника политического отдела бригады рядового Веденеева перевели в музыкальный взвод, товарищ капитан, – хрипло чеканя каждое слово, по-уставному доложил старший сержант Фандюшин. И с ухмылкой добавил: – Там ему будет сладко и тепло.

– Какой еще музыкальный взвод, что за хрень ты несешь? Мне с кем на войну завтра идти? – уже ревел на Фана взбешенный ротный, словно дембель был виноват в солдатском некомплекте. – Один на губу, другой в медроту, третий в музыканты,… Ростропович хренов! А задачу в горах кто будет выполнять? Пушкин? – Ротный, продолжая брызгать гневной слюной, подошел к Фану и ткнул ему пальцем в грудь. – Отвечай мне, Фандюшин, почему твои шнуры бегут из роты, как тараканы?

– Скорее уж как крысы, – спокойно глядя в лицо командиру своими бесцветными глазами, ответил Фан. И хриплым шепотом добавил: – Не волнуйся, ротный, выполним мы эту гребаную задачу. Поднатужиться, конечно, придется, но, я думаю, справимся, не впервой.

– Поднатужиться, – успокаиваясь, передразнил Фана ротный, – напрягаться будете, как слоны в брачный период. За двоих, а то и за троих…. И с вас, дембелей, – ротный грозно окинул взглядом последние шеренги, где обычно стояли старослужащие, – спрос особый. В ваших руках все, и мое, и ваше.… Я доходчиво изъясняюсь?

– Не подведем, ротный.… Да что мы, первый раз на войну идем?… Мы свое дело знаем.… Порвем «духов», как «тузик» грелку…, – раздавались из последних линий бодрые голоса двадцатилетних «стариков», внушающих командиру необходимую для него уверенность в своих бойцах.

– Ну, ладно, рейнджеры вы мои, – успокоившись, по-отцовски ухмыльнулся в усы командир, – продолжим.…

Закончив перекличку, капитан скомандовал: «Рота, отбой!» – и направился в сторону штаба на оперативное совещание. Солдаты неторопливо разбредались по своим палаткам. Несмотря на приятную команду «отбой», спать, похоже, никто не собирался; во всяком случае, шнуры уж точно. Рано утром в горы! И кто его знает, сколько там придется просидеть – может быть, неделю, а может, и месяц, это как пойдет. Поэтому собираться надо основательно: проверить и подогнать горное обмундирование, обувь, умудриться в маленький РД запихнуть сухой паек на три дня и боеприпасы, а еще подвязать к нему подбушлатник и по две 82-миллиметровые мины в помощь минометному расчету, которому и так достается. Трое ребят тащат на себе в горы тело миномета, двуногу, а самому крепкому парню достается тяжеленная железная плита, ну и плюс все остальное в виде автомата и пайка в придачу. Самым крепким был молчаливый чуваш Дема. Он эту чудовищную плиту в горы и таскал. Его невероятно мускулистые руки и квадратная, крепко посаженная на мощные плечи голова выдавали в нем бывшего штангиста, но по неизвестным обстоятельствам он свое спортивное прошлое тщательно скрывал.

К полуночи, закончив с упаковкой своего видавшего виды десантного рюкзака, Алексей Гарбуль, зевая, толкнул в бок сидевшего с ним рядом на кровати Дему:

– Как насчет покурить?

– Ты, эта, угостить желаешь или угоститься? – не поднимая головы, пробасил Дема, безуспешно пытаясь просунуть толстую суровую нитку в ушко большой и ржавой иглы. В его огромных ладошках иголка казалась тонким волоском, а нитки вообще не было видно.

– У меня-то откуда? – округлил глаза Гарбуль. – Давай-давай, не жмись, я ведь знаю, что у тебя всегда запас имеется, – ласково похлопал Дему по плечу белорус.

– А в горах чего курить будем? Там магазинов нету, каждая сигарка там по-другому стоит. Поди, потерпишь.

– Вот жмот, – попытался разозлиться на товарища Алексей и уже собирался было подразнить Дему на предмет его просторечной манеры говорить, но передумал.

Дема был прав. На войне каждый окурок стоил состояние, особенно в минуты сильного душевного волнения. Совершенно неожиданно в памяти белоруса всплыл полузатертый временем эпизод. В тот день Алексей впервые услышал, как «жужжат» над головой пули. Это в фильмах они «свистят», а в жизни «жужжат», неприятно так, сердито.…

Он лежал в отрытом на обочине бетонки окопе и для порядка обстреливал из автомата начинающуюся в ста метрах от дороги Баракинскую зеленку. Сзади громыхала колонна: «Уралы», наливники с горючим, «КамАЗы» с углем и продовольствием; огромные, как динозавры, «МАЗы» с боевыми машинами на платформах медленно ползли в сторону Гардеза. Стоявшая правее от Алексея БМП второго батальона, развернув свою автоматическую пушку, методично косила деревья в «духовской» зеленке. «Красиво работает!» – восхитился белорус стрельбой оператора-наводчика. Стрелок, наполовину высунувшись из люка боевой машины, вел высококлассную стрельбу, производя невидимые белорусу манипуляции внутри башни, мгновенно разворачивая ее вместе с тридцатимиллиметровой пушкой то вправо, то влево, умудряясь одновременно поднимать и опускать ствол орудия, меняя дальность и скорость стрельбы.

Невидимые глазу снаряды методично обрабатывали территорию рощи метр за метром, ложась то совсем рядом с машиной, то улетая в глубь густой зелени. Эх, жаль, что «духов» там не видно, досадовал Гарбуль, жалея так красиво и бесполезно выпущенные снаряды. Прицелившись в стоящий неподалеку разбитый глиняный дувал, Гарбуль смачно всадил в него длинную очередь, так, для поддержания общей какофонии. Когда затвор сухо щелкнул, намекая своему владельцу на отсутствие патронов, белорус отстегнул пустой магазин и засунул его в «лифчик». Патронов больше не было. Боеприпасы были в БТРе, стоявшем на дороге. Быстро поднявшись и подхватив автомат, Алексей перебежками кинулся к машине…. Тот, кто выстрелил ему вдогон, вероятно, целился в голову. Пуля пролетела в сантиметре от черепа белоруса, свинцовой пчелой разрезав воздух. Динамический удар страшной силы потряс Алексея.

Схватившись за голову, он упал на колени и выронил оружие. Что это? Ему показалось, что невидимый великан наотмашь шлепнул его по уху, да так сильно, словно в барабанную перепонку вогнали отвертку и забыли достать. Корчась от боли, он упал на колени и зажмурился, пытаясь переварить пронзившую его боль. Сознание сделало попытку уйти, не выдержав посланных страданий, но мужество отчаянного белоруса приказало ему остаться. Терпи, терпи, парень! Да что же это было? Привыкая к боли, Алексей поднял глаза и увидел, как, лязгая металлическими гусеницами, по бетонке катила бээмпэшка второго батальона, на ходу разворачивая свое скорострельное орудие в сторону заброшенного кишлака. Оператор-наводчик вопросительно махнул Алексею головой: «Ты как?» – «В порядке я, братуха, делай свое дело», – взглядом ответил ему белорус, бессильно падая на бок. «Неужели в меня стреляли?»