Курт Циммерман - Таинственная незнакомка Страница 8

«Ребятки, вы не думайте, мой муж не такое уж чудовище. Конечно, он иногда бывает просто невыносим, но он умеет и работать, и отдохнуть после работы. Это ему удается, пожалуй, лучше всего. А сейчас он уехал на семейное торжество к своим родственникам».

За вино хозяйка им заплатить не позволила, ведь она сама их угостила.

Когда Хильда и Бруно остались в своей комнатке одни, на дворе уже была поздняя ночь. Поездка и выпитое вино сделали свое дело: оба сразу же заснули.

Первое, что увидела Хильда утром, это улыбающееся лицо Бруно. Он лежал, опершись на локоть, и влюбленно смотрел на нее. «Ты маленький сурок, — проговорил он ласково, — ты собираешься проспать всю троицу?»

«Пожалуй, если меня не разбудить!»

«Это я сейчас!» Одним прыжком он оказался в ее постели, подхватил Хильду на руки и крепко прижал к себе.

«Хорошо, если бы меня будили так каждое утро. Каждое утро я хочу чувствовать тебя рядом», — прошептала она.

Бруно не возражал против таких планов на будущее, но и настоящее казалось ему прекрасным. Нежно, едва касаясь, гладил он тело своей любимой. Он целовал ее губы, глаза, маленькую крепкую грудь. Оба перестали замечать бег времени. Если бы была ночь, они подумали бы, что начался звездопад. Минуты казались Хильде и Бруно вечностью, пока наконец, счастливые, они не вернулись в действительность воскресного дня в Гревенитце.

После сытного завтрака, прекрасно сервированного хозяйкой, молодые люди решили отправится в лес. Они избегали широких дорог, выбирая едва заметные лесные тропинки, где оставались наедине с большими зелеными деревьями.

«Бруно, что это за дерево? Это бук, клен или вяз?»

«Это бук, клен, вяз или ель».

«Ты смеешься надо мной!»

«Да нет, я сам не знаю, что это за дерево», — оправдывался Бруно.

«Ты всегда все знаешь. Надо делиться своими знаниями!»

«Это чудесное дерево. А больше я ничего не знаю».

Хильда недоверчиво смотрела на него.

«Правда, я могу отличить только хвойное дерево от лиственного. Да и в цветах разбираюсь не лучше. Я знаю только лютики: желтые лютики, красные лютики, белые, голубые, фиолетовые, с пятнышками, с крапинками, лютики с колючками, без колючек, длинные, короткие — всякие лютики. — Обычно смех Хильды действует на него заразительно, но в тот раз он остался серьезным и даже смутился, как маленький мальчик. — Разве я виноват? Я должен был столько учиться, на цветы и деревья просто не хватило времени. К тому же я всю жизнь прожил в городе. А чтобы развести сад, у моих родителей не было денег».

Хильда перестала смеяться:

«Это не так плохо, Бруно. Это даже замечательно, что ты нашел такой выход из положения. Какие же цветы нравятся тебе больше всего?»

«Пестрые лютики».

На тихой зеленой лужайке на берегу лесного озера они вместе нарвали огромный пестрый букет, самый красивый букет в их жизни.

Цветы стояли в их комнате в простом скромном кувшине. Обед был вкусным и обильным. Потом они совершили послеобеденную прогулку и рука об руку побродили по городку. Вдруг, как по команде, они остановились и в изумлении уставились на флаг со свастикой, свисавший из окна большого дома. Потом ускорили шаги. Скорее в лес, чтобы не видеть отвратительного черного паука на светлом фоне! Но и здесь, среди благодатной зелени, он снова и снова вставал перед глазами. Все договоры о штрафе были забыты.

Хильда горячилась, говоря об успехе прошлогодних выборов в рейхстаг. За коммунистов голосовало 3,3 миллиона избирателей. За национал-социалистов было подано 810 тысяч голосов. Эрнст Тельман и его товарищи по партии получили на 22 процента больше, чем раньше. СДПГ — всего на 17 процентов.

Бруно сжал кулаки:

«Стальной шлем» и штурмовики становятся все наглее, а социал-демократические министры в это время запрещают союз «Рот фронт». Хильда, в последующие недели у нас будет мало времени для встреч. Если бы товарищи не посоветовали мне проявить осторожность и на несколько дней уехать из Берлина, кто знает, получилась бы у нас эта поездка или нет. Ты сердишься?»

Хильда не ответила. Она была недовольна, ее мысли занимал вопрос о необходимости активизировать работу в ответ на выступления нацистов.

Бруно сослался на XII съезд КПГ, проходивший в Берлине, в Веддинге, с 9 по 15 июня.

«Я отвечаю за подготовку выступления в газетах. Буржуазная пресса уже атакует нас целыми газетными полосами. А Гитлер с Геббельсом посмеиваются в кулак».

«Большинство сотрудников «Берлинер тагеблатт» считают, что коричневых не следует принимать всерьез. Редакторы каждый день обмениваются анекдотами о Геринге и Реме».

«Боюсь, что в один прекрасный день им станет не до смеха».

Конечно, они знали о больших переменах, которые произошли в жизни немецкого народа. Все актуальней становится в Германии проблема фашизма. Не только Гитлер и его приспешники завистливо поглядывают на Италию, где Муссолини затыкает рот всякой демократической оппозиции. Крупные промышленники тоже мечтают о режиме, который обречет полуголодных рабочих на бесправное существование.

«Наша задача — разъяснять эту все более возрастающую опасность всем трудящимся», — решительно заявил Бруно и вдруг умолк. Ему пришло в голову, что нелепо произносить возвышенные речи здесь, в лесной чаще. Нет, довольно!

Но Хильду уже не остановить.

«А разве лидеры социал-демократов не утверждают, что тоже представляют интересы рабочего класса? Они говорят так, а сами позволяют стрелять в рабочих. Неужели люди не видят, что их дурачат? Почему я должна переписывать длиннющие биржевые бюллетени и вздорную светскую хронику? Ведь большинству читателей «Берлинер тагеблатт» это не поможет. Бруно, пожалуйста, найди мне какую-нибудь работу в «Роте фане»!»

«Ты хочешь, чтобы читатели твоей газеты остались вне политики? А сколько среди них мелких ремесленников и лавочников, которые борются за свое существование с крупными торговыми фирмами? Сколько служащих, которые читают газету только потому, что ее читает шеф? А ведь их эксплуатируют так же, как любого фабричного рабочего. Нет, оставайся в «Тагеблатт», поучись у работающих там журналистов. Среди ваших редакторов есть светлые головы. Они понимают взаимосвязь событий лучше, чем показывают это в своих статьях».

«Ты, может, думаешь, что однажды они выйдут с нами на улицы? Нет, Бруно, нет! Они и пальцем не шевельнут ради нашего дела. Они действуют только тогда, когда речь идет об их личных интересах».

«Не допустить Гитлера к власти тоже входит в их интересы. Только они этого пока не поняли. И все же тебе следует у них поучиться, Хильда. Приглядывайся к их работе. Посмотри, как они извращают правду, пока не подтянут свои материалы до уровня передовой статьи. Постарайся определить, какими средствами они добиваются такого влияния на читателей. Изучи их стиль, их манеру писать, их трюки. Ты должна у них все подглядеть!»

«И таким образом я смогу быть полезной партии?»

«Сможешь, Хильда, сможешь, и гораздо больше, чем ты думаешь. Коммунист должен понимать в своем деле не хуже самого хорошего специалиста противника».

«Обещаю тебе, Бруно, я стану хорошей журналисткой и…»

«И?..»

«И всегда буду любить лютики!»

Восхитительные праздничные дни миновали, большой букет в кувшине увял. Хильда сидела в своей прихожей в редакции «Берлинер тагеблатт». Дверь распахнулась, и в нее ворвалась Сибилла Кнайф, жизнерадостная девушка, родом с берегов Рейна. Она протянула Хильде свежеотпечатанный экземпляр:

«Детка, что же ты это вытворяешь? Я, ничего не подозревая, иду смотреть пробный оттиск, читаю новый выпуск нашей газетенки и вдруг — не верю своим глазам! Ты не могла сделать такого, не посвятив меня! Я не заслужила такого обращения с твоей стороны! Ты отправляешься в пробное плавание, дебютируешь, так сказать, выпускаешь в жизнь свое первое бессмертное творение, а меня оставляешь в неведении? Не ожидала от тебя! — Она упала в заскрипевшее под ее тяжестью кресло для посетителей и жестом обвинителя подняла газету. — Хильда, детка, не смотри на меня такими невинными глазами. Ты ведь у нас стреляный воробей. Я чуть с ума не сошла! Детка, это надо обмыть! Ты слышишь? Прекрасный повод!»

«Да в чем дело, Сибилла?»

«Что? Она еще спрашивает, негодная! Вот! Читать ты, надеюсь, умеешь? В припадке великодушия они напечатали твое первое произведение. Так как, обмоем? Я плачу. Дело стоит того!»

С бьющимся сердцем Хильда взяла газету, начала читать.

«Лес, в прекрасном одеянии самых модных весенних тонов, ожидает гостей. Королева эльфов Титания со своим супругом Обероном собирается предпринять путешествие по лесам и лугам. Она парит в воздухе над покрытыми мягким мхом тропинками в своем воздушном бальном наряде, который в следующем сезоне будет последним криком моды. Король Оберон величаво следует за ней на своем знаменитом сверкающем единороге, думая о денежных затруднениях и мечтая о завтраке с шампанским в обществе хорошеньких балерин-эльфов.