Андрей Кучкин - Семи смертям не бывать Страница 8

Из всего, что Чирков успел узнать сегодня в городе, у него складывалось твердое убеждение: белые стягивают войска, готовят какую- то крупную операцию. Может быть, еще раз попытаются выкурить чеверевцев из их гнезда.

Именно этого и опасался Чеверев. Для того и послал разведчиков в город: чтобы точно знать обстановку и в случае нужды заранее приготовиться к встрече с врагом.

Уже стемнело, когда Данилка в сопровождении Сидоренко вышел на улицу. Над городом низко нависали облака, дул ветер, поднимая с мостовой и с тротуаров пыль.

Сидоренко шел рядом, тоже посматривая по сторонам. Очевидно, он не спешил на Николаевскую к Гусельникову, радуясь возможности пройтись по городу. Он искоса то и дело поглядывал на Данилку и наконец спросил:

— Куришь?

Данилка поспешно вытащил из кармана пачку папирос, предусмотрительно купленную сегодня на рынке.

— Ишь ты, папиросы, — небрежно проговорил Сидоренко. Желтыми от махорочного дыма пальцами он вытащил из пачки две штуки: одну положил в карман гимнастерки, другую закурил.

— Да вы себе все оставьте, — предложил Данилка.

Сидоренко повертел пачку в руках, нехотя отдал Данилке:

— На, бери. Знай мою доброту. Идем.

Но, не пройдя и нескольких шагов, он снова остановился у магазина, заглянул внутрь, потоптался в нерешительности. Затем, не устояв, вошел внутрь, пригласив знаком Данилку следовать за собой. В магазине хозяин, маленький круглый человечек, встретил Сидоренко, как старого знакомого. Оба о чем-то пошептались в стороне. Потом Сидоренко долго рассматривал блестящую цепочку для часов, поторговавшись, купил ее и спрятал в карман, предварительно бережно завернув в платок.

Сделав эту покупку, Сидоренко явно повеселел. В следующий магазин он зашел уже без колебаний, и Данилка охотно последовал за ним. Здесь Сидоренко стал примерять сапоги, и Данилка тоже попросил себе пару сапог, натянул их и, приценившись, стал ожесточенно торговаться с приказчиком.

Сидоренко, с интересом наблюдавший, как бойко Данилка торгуется, вмешался:

— Ты чего рядишься? Все равно денег нет.

— Почему нет? — обидчиво возразил Данилка. — У кого и нет, а у меня завсегда есть.

— Может, и есть. Только для чего тебе сапоги? Гусельников выдаст новые. Или хочешь взять в запас?

— Да нет, какой запас. — Данилка улыбнулся. — Это я так, по привычке. Для меня поторговаться — все равно что в баню сходить. Люблю — страсть!

Как и ожидал Данилка, это заявление Сидоренко выслушал с явным сочувствием. Бывалому, лет за тридцать, солдату с плутоватыми, быстрыми глазами нравилась коммерческая жилка в людях. Он почувствовал в своем подопечном родную душу и, выйдя из магазина, уже напрямик спросил:

— Значит, при деньгах?

Чирков ответил деловито:

— Да есть немного. По нынешнему временибез денег только глупый будет.

— Что верно, то верно, — охотно согласился Сидоренко.

— Вот я в деревне накупил гусей, здесь продам, да с прибылью. Вот я и при деньгах. Так?

— Так-то так. А гуси-то твои где? — недоверчиво спросил конвоир.

— На базаре дядька один из нашей деревни, расторгует. Сообразительный мужик — сила! В город возьмет рубль, а обратно три везет.

— Это подходяще. — Затем, помолчав, спросил задумчиво — Значит, оборот делаешь?

— А как же. По нынешнему времени деньги в оборот надо пускать. Конечно, кто коммерцию понимает.

— А ведь плакала твоя коммерция, — сказал Сидоренко.

— Это как? — встрепенулся Чирков.

— А вот так. Дядька твой на базаре расторгуется и уедет к себе в деревню. А ты тем временем будешь у Гусельникова в казарме сидеть.

Данилка примолк.

— Да нет, так нельзя. Никак нельзя. Это что же… — наконец сокрушенно выдавил он из себя.

Договориться с Сидоренко, как и думал Данилка, не составило труда. Условились, что сходят сейчас на базар, отыщут дядьку, который должен поджидать Данилку в чайной, возьмут у него деньги.

Сидоренко как бы между прочим сказал:

— В казарме тебя все равно обчистят за милую душу.

— Меня-то? Ну нет, не обчистят! — уверенно возразил Данилка.

— Да ты Гусельникова не знаешь. Оберут — и не пикнешь. Здесь, парень, ухо востро надо держать. Вокруг такие волки — загрызут!

— Что же делать? — уже немного растерянно спросил Данилка.

Покладистый конвоир покровительственно улыбнулся:

— Ладно. На первый случай помогу. Деньги пускай у меня хранятся, а, когда пообживешься, поймешь что к чему, тогда и возьмешь. Вот так.

Данилка, как нельзя более довольный развитием событий, едва удержался, чтобы не выдать радости. Неохотно и хмуро, как и подобало в подобном случае, спросил:

— А расписку дашь? — но тут же, заметив недовольство конвоира, поправился — Это я так… Вижу, что не обманешь.

«Эх, кажется, пересолил», — с тревогой подумал Данилка. Сейчас все зависело от того, удастся ли ему заманить конвоира на базар.

Но Сидоренко, далекий от подозрений, видимо, целиком был поглощен предстоящей операцией. И в свою очередь беспокоился, как бы Данилка не передумал и не отказался передать ему деньги.

Все дальнейшее произошло очень быстро. Торопливо обойдя уже опустевшие базарные ряды, Чирков в сопровождении конвоира направился в чайную. Пока он с озабоченным видом осматривал набитую людьми чайную, Сидоренко, действительно встревоженный, приговаривал:

— Эх, парень, плакали твои денежки. Уехал твой компаньон. Как пить дать.

— Что значит — уехал? — кипятился Данилка. — Э, нет. Да я, знаешь, я его из-под земли достану. Нет, брат, от меня не уйдешь.

Убедившись, что здесь нет того, кто им нужен, пошли через площадь во вторую чайную, светившуюся окнами издалека. Здесь Данилка сидел сегодня днем с солдатами. Отсюда он и хотел бежать.

В этой чайной Данилка бывал не раз и в прошлые приезды в город. Он знал, что из большой комнаты, где сидят посетители за столиками и пьют чай, можно пройти через черный вход во двор, а оттуда, перемахнув через невысокий забор, выбраться в темный кривой переулок. А там… Радостное чувство свободы на секунду захлестнуло его.

Войдя в чайную, Чирков, выражая всем своим видом растерянность и беспокойство, осмотрел сидящих за столиками. Затем, обернувшись к Сидоренко, смятенно пробормотал: «Он, наверное, там, у хозяина» — и, не дождавшись ответа, ринулся через комнату, чуть не сбив полового с подносом. Через минуту он уже был во дворе, легко перемахнул через забор. Темный и узкий переулок пахнул на него яблоневым сладким запахом. Вокруг были сады.

Пробежав с версту, Данилка свернул на улицу, такую же безлюдную и темную. Попетляв так часа два, он залез в большой сад на окраине города и крепко проспал под раскидистой яблоней до утра.

Ранним утром Данилка уже вертелся у церкви, где договорился встретиться с Отцом. Стараясь затеряться среди нищих, старушек и прочего убогого люда, пришедшего к заутрене, он нетерпеливо поглядывал по сторонам, надеясь издали увидеть приметную фигуру Отца. Ему не терпелось поскорее выбраться из города, оказаться подальше от контрразведки, тощего офицера с маленькой головкой и обманутого Сидоренко, рыскающего, наверное, сейчас где-нибудь неподалеку в поисках беглеца. Нужно было как можно скорее попасть в отряд, рассказать Чевереву обо всем, что удалось узнать. При мысли об этом Данилка начинал ругать Отца. Где он мог задержаться? Прошло еще некоторое время, и Данилка уже с беспокойством думал о старике.

Прождав час, он решил перейти с многолюдного места у церкви на соседнюю улицу. Оттуда можно было наблюдать за всем, что происходит на площади перед церковью. Там он простоял еще некоторое время, а Отец все не шел.

Рядом с Данилкой, у забора, остановился расклейщик афиш, низкорослый худой человек с большой кистью в руках. Порывшись в сумке, висевшей на боку, вынул небольшой листок и, смазав забор клеем, попытался пришлепнуть его к забору, но ветер вырывал его из рук. Расклейщик в сердцах стукнул по листку ладонью, убедился, что он держится, и пошел дальше Данилка еще из-за его плеча начал читать отпечатанный текст. Тревожное предчувствие сразу же охватило его. Пробежав первые фразы приказа, призывающего население бороться со шпионами красных, Данилка уткнулся взглядом в строки, оповещающие о поимке и расстреле шестидесятилетнего старика, подосланного красными в город. Об этом писалось с возмущением: вот, дескать, до чего дошли большевики, и стариков не щадят, используют для шпионажа. Данилка снова, уже медленнее, прочитал весь приказ. Сомнений не оставалось: здесь говорилось об Отце. К приказу подходили какие-то люди, наскоро пробегали его и шли дальше. Данилку толкали, кто-то заглядывал ему в лицо. Но он не замечал ничего. Не впервые он терял близких людей. Но смерть Отца особенно потрясла его.

Над головой что-то треснуло и с грохотом покатилось, словно чугунный шар по железной крыше. Хлынул дождь. Улицы мгновенно опустели. Данилка вышел на дорогу, по которой вошел вчера с Отцом в город. Попросился на первую попутную телегу. Все это он делал почти механически. Перед глазами стояло заросшее бородой, темнокожее, родное лицо Отца.