Алексей Горяйнов - Исповедь дезертира Страница 8

Я растерянно смотрел на нее.

— Ничего… У печки посижу.

— Тебя били?

— Да, боевики меня захватили, едва ноги унес.

— Переоденься, посушу твою одежду, — хозяйка полезла в шкаф, достала из него мужскую рубашку и брюки. — На вот, от Павла осталось. — Немножко помедлила, порылась в комоде, достала чистый носовой платок, с нарядной вышивкой по углам: — И это держи. Простыл совсем, сопли в два ручья текут.

— Спасибо, — сказал я, но платок пачкать не стал — слишком он был чистым и красивым.

Хозяйка вышла. Я быстро снял с себя мокрые шмотки, одел предложенное, сунул носовой платок в карман, вытер нос чудовищно грязным свитером и позвал хозяйку. Она вошла с большой кастрюлей, распространяющей невероятно вкусный запах.

Налила в тарелку суп, нарезала хлеб.

— Вот, только сготовила. Еще остыть не успел.

— Извините, не знаю, как вас звать, — мои голодные глаза косились на тарелку.

— Таисия… Таисия Андреевна. Садись, поешь.

Я едва сдержал себя, чтобы не наброситься на еду, как голодная собака.

Быстро смолотив тарелку супа, не стал отказываться от добавки.

— А кто он, этот Павел? — это имя мне не давало покоя.

— Павло? Муж, не муж, — нехотя заговорила она, пристраивая мокрые джинсы и свитер возле печи. Потом вздохнула. — Тебе этого знать не надо. Воюет он… Против федералов.

— Вы не беспокойтесь, я завтра уйду, чтоб у вас неприятностей не было.

— Сам-то ты откуда?

— Из Москвы. Военком говорил, что необстрелянных в Чечню не берут, а нас привезли на поезде, выгрузили, как скот, собрали на площади. А потом началось… Нет, вы не подумайте ничего плохого. Я же не отказываюсь служить, но воевать — это же другое… Воевать должен тот, кто умеет.

— Может, ты и прав, но сейчас все воюют, даже женщины. Из Прибалтики едут, девицы молодые, красивые…

— Да, я одну такую видел у боевиков. Она, собственно, помогла мне бежать. Ули. Вы случайно ее не знаете?

— Нет. Я вообще здесь людей редко вижу.

Меня начало клонить в сон, разговаривать стало лень. Но в животе после сытой еды с непривычки вдруг ужасно забурчало. Стыдясь и стараясь заглушить эти звуки, я снова завел разговор.

— А вы чем занимаетесь?

— Здесь музей был, при Советах реставрация началась. Потом все заглохло. Вот одну эту комнату и успели только отделать. Раньше жила в селе, рядом. Экскурсии здесь водила. Когда очередной конфликт начался, мужа убили, дом сожгли. Перебралась сюда. Так и живем здесь вдвоем с дочкой.

— А туристы бывают?

— Туристов сейчас нет, какие в наше время туристы…

— А бандиты, ну, боевики в смысле?

— А что боевики? Для нас это местное население. Горцы всегда воюют. Кто за женщин, у кого кровная месть, кому деньги нужны… Кавказ, одним словом.

— А в селе, какая власть?

— Там у кого оружия больше, у того и власть.

— А вы, значит, в стороне? Почему вас не трогают? Вы же русская, так ведь?

— Да, но у меня дочь от грузина. Его здесь все уважали. И меня вместе с ним.

Несмотря на то что я проглотил две огромные тарелки супа, голод не унимался. Мне стыдно было попросить еще добавки, но Таисия, видимо, угадав мое желание, налила третью тарелку, сказала:

— Ешь еще, потом наговоримся.

— Да нет, вы не подумайте, я уйду, чего ж мне вас утруждать, — говорил, а сам думал, как бы остаться.

— Куда ты такой пойдешь? Ты хоть в зеркало видел себя? Кожа да кости. Пойдет он!..

— Правда, правда, я уйду. Мне в Армению надо, друг у меня там.

Она звонко рассмеялась и протянула мне зеркало:

— Ну, рассмешил. Посмотри на себя.

Из зеркала на меня смотрело какое-то изможденное чучело. «Господи, неужели это я? Мама родная, да ты же меня не узнаешь! — и вдруг подумал: — А что, если сменить фамилию, приклеить в паспорте такую вот фотку — и прощай военком на веки вечные».

— Да уж, и рожа у меня!..

Посмотрел на Таисию, и какая-то странная тоска наполнила мою душу. Вчера видел ее такой счастливой, а сегодня у женщины были совершенно другие глаза — какие-то грустные, задумчивые, обреченные, что ли?

— Ну что ты на меня смотришь? — спросила она.

— Вы красивая.

— Вы, мужики, все одинаковые, — она ничуть не смутилась. — В чем только душа держится, а все туда же…

— Да вы не то подумали, Таисия Андреевна, просто вы, правда, красивая.

— Вот и Павло говорит то же.

— А откуда он, этот ваш Павло?

— С Украины. Наемник…

— Он за чеченцев?

— У него по-другому. Не за чеченцев, а кто деньги платит. Будут грузины платить — будет за грузин.

— Так это ж подло!

— Много ты понимаешь… Мальчишка еще. И жизни-то не видел, чтоб так рассуждать.

— Я смерть видел. Близко. Вот как вас… Вначале в городе, а потом на блокпосту. Там четверо наших солдат в перестрелке погибло. Они, может, младше меня. Мне-то уже двадцать, я ведь в техникуме учился.

— Уже или еще двадцать? — грустно усмехнулась Таисия, убирая тарелку. — Ладно, хватит о войне, иди отдыхать.

— А вы?

— У меня дел много. Козу надо подоить, да много чего надо…

— Так я вам помогу, если хотите.

— Ты не переживай. Найдется и для тебя работа, когда сил наберёшься.

Женщина постелила простыню на одну из кроватей, принесла туда же шерстяное одеяло и кивнула:

— Ложись.

Когда я лег на кровать, почувствовал себя как дома. Первый раз за столько дней! Мысленно стал вспоминать свой «героический» переход, но почти сразу отключился.

Вечером хозяйка переселила меня в подвал, который находился под лестницей башни в подсобном пыльном помещении, заваленном строительным хламом. Она сказала, что так надежней. Спокойней будет нам обоим.

Какое-то время мне было не по себе. Куда я попал? Зачем? Что делать дальше, а главное, от кого и от чего будет теперь зависеть моя судьба? Помню, одеяло было теплое, подушка мягкая, а еще сено — оно приятно пахло и шуршало. «Славная она, добрая, пожалела дурака, а ведь если бы я был сытый и хорошо одетый, и не заметила бы меня…» — так думалось об этой женщине, с которой неизвестно зачем столкнула меня судьба. Наверное, чтобы выжил, но для чего мне жить? Бабушка говорила, что у каждого человека на земле свое предназначение, даже у самого незаметного… Потом я вспомнил о том мужчине, Павле, и почувствовал, что на свете все несправедливо. Вот встречаются двое, и что-то у них зажигается, может быть, подобие любви, а может, и сама любовь. Ведь разные люди, а что-то их притягивает. Как в законе химии. Плюс к минусу. В моем конкретном случае минус — это Павло. Воюет против своих. А она с ним живет. Зачем ей это надо? Она говорит, что у нее растет дочь — значит, из-за дочери, которую надо кормить, надо сберечь. Крепость-то на отшибе, а этого головореза тут, наверное, боятся…

Притушив догоравшую свечу, я попытался заснуть, но тревожные мысли не давали покоя — задремал лишь к утру. Проснулся от голоса Таисии. Лежал и прислушивался. Первый раз за время моего путешествия я не чувствовал усталости, несмотря на то, что в подвале было прохладно. Все же это был не лес, не горы, и не мокрая от дождя земля. А хозяйка звала меня — тихо, по-матерински, видимо, понимая, что я соскучился по дому.

Вышел умываться. В руках у нее свежее, хрустящее полотенце. Стала поливать мне из ковша теплую воду, а я кидал эту воду горстями на лицо, блаженно фыркая. Помню, не успел умыться, как полил такой ливень, что мы еле-еле успели спрятаться под навес.

— Ну вот, — сказал я, — стоило и умываться.

— Стоило, — возразила она. — Надо бы тебя еще подстричь, побрить, да по-хорошему бы и в баньку сводить.

— Да вы не беспокойтесь, я уйду. Я все понимаю. Вам и самим трудно.

Таисия Андреевна была не только красавицей, но и человеком оказалась добрым, заботливым.

«Эх, вот женщина — мечта!» А может быть, я тогда настолько одичал, что для меня любое доброе слово стало как бальзам на душу? По подсчетам она была старше меня лет на пятнадцать. И еще подумалось, что такие встречи нужно прерывать в самом начале, иначе, когда влюбишься по уши, уже ничего с собой поделать не сможешь… Но уже тогда, когда в первый раз мысленно назвал ее просто Таисией, без отчества, начал, сам того не замечая, мысленно сближаться с ней. Таисия… Это имя звучало в моей душе так ласково, так нежно…

— Не хорохорься. Куда ты пойдешь? Пропадешь в горах. Говорят, в лесу волки бродят, нарвешься еще.

— Иной человек хуже волка, — заметил я.

Но хозяйка настояла на своем:

— Никуда не отпущу, герой, тоже мне. Пока дочь у бабки, будешь помогать по хозяйству. От Павла мало какой помощи дождешься.

— Да помогу, конечно, — тут же согласился я. — Вы только скажите, что делать. Даром хлеб есть не стану.

Мы зашли в кухню, и хозяйка накрыла на стол. Теперь ели вместе. Мне было неловко: я жевал хлеб, который не заработал, но очень хотелось есть. К тому было понятно, что хозяйка отдает мне не последнее… Наевшись досыта, я почувствовал, что разленился вконец.