Александр Камянчук - Детство, опалённое войной Страница 8

Песня строить и жить помогала…

Вспоминает Наталья Ивановна Брюханова

Когда началась война, мне шел третий год. Папу своего я совсем не помню, хотя говорят, что дети в этом возрасте должны помнить.

Родилась я в деревне под названием Бандашка Туринского района, где жило много разных национальностей — русские, украинцы, белорусы, поляки. Веселая была деревня и жил в ней дружный, неунывающий, певучий народ. Война, горе, а люди пели песни, видно, и это придавало сил выжить в трудное время.

Когда папу взяли на фронт, мама осталась с тремя детьми. Каким был папа, знала и представляла я только по рассказам мамы. Как рассказывала она, он был добрым, ласковым, заботливым и любящим отцом. Мой отец Новосад Иван Николаевич был призван в 1941 году на войну и в марте 1942 году пропал без вести.

Из рассказов мамы мы узнали, что папа был отличным охотником. Жила у нас охотничья собака лайка, белого окраса, с длинными лапами. Когда началась война, многих собак забирали для фронта, забрали и нашу лайку по кличке Валет.

Помню как сейчас: однажды мы сидели у окна, и мимо нашего дома верхом на лошади ехал солдат; к лошади на веревке привязаны были собаки. Среди них наш Валет. Мы закричали: «Валет! Валет!» Он взвыл, рванул веревку и бросился к воротам, потащив за собой собак. Солдат, сидевший на лошади, громко крикнул, выругался, рванул веревку и уехал с собаками за деревню. Мы долго смотрели вслед и плакали.

Детство мое в годы войны, как и многих детей того поколения, было трудным: голод, холод и нищета. Одежда передавалась от старшего к младшему, а иногда носилась по очереди. Летом за неимением обуви мы, дети, ходили босиком. Помнится, как наши ножки за лето становились грязными, огрубевшими, кожица местами трескалась от грязи и воды и появлялись цыпки (так называли кровяные трещинки). Когда мыли ноги, а мама их смазывала какой-то мазью, плакали от сильного жжения. Да и взрослые ходили летом по деревне босиком, только уходя в лес или на покос, надевали чуни, лапти или бродни. Так проходило наше детство.

Мы не знали, что такое детский сад, за нами присматривала женщина, в ее дом приводили всех детей из деревни. Своих детей у нее было семеро. Никто, конечно, нас там не кормил. Еду приносили с собой. Мама наливала нам в бутылочку какого-нибудь травяного чая, иногда молока, клала в портяной мешочек лепешки из свеклы и какой-то крупы. Когда подсыхали эти лепешки, они рассыпались в мелкие крошки.

Еще, помню, стряпали лепешки из липы. Однажды братик Миша, а он был старший в семье, решил повесить такую лепешку для птиц на ветку дерева. Птицы эту лепешку не тронули. Лепешки высыхали и превращались в сенную труху. Но нам иногда из-за голода приходилось их есть, запивая, правда, молоком.

И еще помнится, что напротив нашего дома, а мы жили в центре деревни, был колодец — почему-то его называли казенным. Может потому, что воду из него брали многие — не только жители деревни, а все проезжавшие через нашу деревню в другие места. Колодец был с большим журавлем, к которому привязывали так называемую бадью (деревянное ведро, окованное железом). Рядом с колодцем стояла большая колода (деревянное корыто), из которой поили коров и лошадей. У этого колодца всегда собиралось много женщин с детьми, приходили с ведрами за водой и беседовали о своих житейских делах. Когда подъезжал почтальон, то женщин одолевал страх: неужели опять кому-нибудь похоронка… Похоронки приходили часто. Получив ее, женщины громко плакали и причитали. Но мы, дети, не совсем осознавали, почему они плачут.

Помню, когда пришла похоронка нашей соседке тете Ефросинье. В похоронке сообщалось, что ее муж и сын геройски погибли на полях войны. Тетя Ефросинья в исступлении подняла руки к небу, заломила пальцы и громко заголосила, причитая. Вместе с ней плакали все. На ее руках осталось четверо детей.

Мы с мамой надеялись, что с нами этого не случится. Но вот через год, в марте 1942-го, пришло горе и в наш дом. Папа погиб без вести. Горько плакала мама и все мы. В душе у мамы все еще была надежда, что он вернется, но чуда не случилось. Мама осталась вдовой, а мы — сиротами без отца.

В те военные годы по стране свирепствовала страшная болезнь — брюшной тиф, унесший немало человеческих жизней. Не обошла эта беда и нашу семью. Вначале тифом заболела наша мама, потом заболел братишка. Помню, как от сильной головной боли мама кричала, страшно бредила и сильно плакала. То же самое было с братом. В таком состоянии зимой на лошади их отвезли за 30 километров в больницу города Туринска. Сестренка перенесла болезнь в более легкой форме. Единственно здоровой в семье была я. Когда маму и брата увезли в больницу, на входных дверях нашего дома повесили табличку: «Карантин». К нам с сестренкой никто не заходил, единственная, кто все время был рядом, — это наша милая, добрая бабушка, которая тоже рисковала своим здоровьем.

Когда маму и брата привезли домой, они были страшно худыми, бледными и полностью острижены. Раньше у мамы были длинные густые волосы…

Вот так прошло мое детство.

В 1946 году пошла в начальную школу. Школа располагалась в обычном деревенском доме. Учебников на всех не хватало, не было и тетрадей. Каждый раз учительница вырывала листочки из тетради и раздавала нам. Чернила были не на каждой парте.

Пятый класс заканчивала в городе Туринске. Нас, троих девчонок, поселили к бабушке одной из подружек.

Часто недоедали. Ждали маму, когда она привезет (зачастую — принесет на себе, за тридцать километров) продукты, а это было мороженое молоко и сухари. Молоко размораживали, мочили сухари, жарили картошку, которую давала нам в долг хозяйка. Иногда мама выкраивала для меня денег на школьные булочки и чай.

Окончив школу, мечтала стать артисткой, но нужно было ехать поступать в театральное училище. У меня не было ни средств, ни возможности, чтобы исполнить свою мечту, и поступила в 1953 году в Ирбитский сельскохозяйственный техникум. Учеба в этом техникуме пришлась по душе, так как все детство прошло в деревне.

В 1957 году, окончив техникум, получила специальность агронома-семеновода. Была направлена по распределению в Верхотурский район, в колхоз «Золотой колос», который в 1961 году был реорганизован в совхоз «Авангард».

В совхозе мне пришлось поработать вначале бригадиром комплексной бригады, агрономом и инженером по кадрам. Больше всего мне нравилась работа агронома. Полюбила я своенравный деревенский народ со своими обычаями и бытом. Приходилось вставать рано, особенно когда идет уборочная страда. Приятно слышать утренние трели птиц, пение деревенских петухов, мычание коров, ржание лошадей. Невозможно надышаться запахом свежеубранной пшеницы, запахом цветущих лугов, запахом скошенной травы, запахом душистого хлеба.

За свой долголетний труд неоднократно награждалась почетными грамотами, была победителем социалистического соревнования, присвоено звание «Ударник коммунистического труда», награждалась денежными премиями, ценными подарками, туристическими путевками. После переезда в город Ирбит с 1971 по 1992 годы была народным заседателем, да и после выхода на пенсию еще десять лет отработала в суде.

Работая агрономом в совхозе, встретила замечательного деревенского парня, за которого по любви вышла замуж. В любви и согласии с ним прожили более 53 лет. Воспитали двух сыновей. В настоящее время живут и работают водителями в Ирбите. Имеем двух внучек, двух внуков и трех правнучек.

Наше семейное счастье оборвалось, когда первого марта 2014 года ушел из жизни наш дорогой, родной — муж, отец, дедушка, прадедушка.

Но жизнь продолжается. Теперь помогаю в воспитании внуков и правнучек. В свободное время принимаю участие в общественной жизни организации «Память сердца».

Мы живем надеждой

Из воспоминаний Валентины Степановны Дубских

2015 год! Страна будет отмечать 70-летие Победы в Великой Отечественной войне!!!

Дата непростая, она затронула миллионы людей. Много написано и переписано о том времени, но память неумолимо напоминает нам каждый день, месяц и год, прожитый в Великой Отечественной войне.

Первый день. Звучит по радио голос Левитана о начале войны: «22 июня ровно в четыре часа утра…», затем выступление И.В. Сталина. Все замерло в ожидании последующих сообщений.

Главная привокзальная площадь заполнена до отказа ирбитчанами и провожающими на фронт из соседних сел и деревень. Провожают на неизвестную войну отцов, мужей, братьев и родных. Плач, рыдания, слова прощания и обещания — все слилось, смешалось. Ведь провожали на войну главных кормильцев семей, в которых в те годы было от трех-четырех и более детей. Оставались старики, дети малые без кормильцев.

Но все! — пришло осознание того, что случилось. Вскоре каждый понял, что надо настраиваться на военный лад. Вовремя зазвучала песня Лебедева-Кумача: