Николай Бораненков - Тринадцатая рота (Часть 3) Страница 8

От воспоминания о кофе в голодном животе у бригаденфюрера заурчало. "Неплохо бы сейчас выпить чашечку кофе с каким-либо жирным бутербродом, подумал он. — Черный хлеб с салом или ломоть белого с маслом. На худой конец можно и с тюбиком эрзац-сыра". О жареном гусаке бригаденфюрер сейчас не думал. Его тошнило при одном лишь воспоминании о нем. Гусак, будь он проклят, напоминал ему отныне запах гроба.

Если бы теперь ехал денщик, то у того наверняка нашлось бы что-нибудь пожевать: сухарь, галета, кусок эрзац-колбасы, а без денщика… Бригаденфюрер пошарил левой рукой в кармане висевшей у изголовья шинели. Пальцы его наткнулись на что-то костлявое, завернутое в бумагу.

О бог мой! Да тут целое богатство. Жареная курица! Какая радость! И кто же это догадался ее положить? Ах, да! Вспомнил. Эту бесценную курицу в последний момент перед отходом поезда принес из вокзального буфета шофер начальника фельдкомендатуры. Курица стоила баснословно дорого, но других продуктов, как доложил шофер, в буфете не было, пришлось купить. Покупка, положенная в карман, в сутолоке была забыта, и вот теперь… О как она оказалась кстати! Но, позвольте? Что это такое? Бригаденфюрер поднес курицу к носу, шумно потянул ноздрями. Фу, какая гадость! Да она же протухла. Вокзальные бандиты! Что они подсунули генералу рейха? Как посмели?

Поппе опустил подрамок и с яростью вышвырнул не оправдавшую надежды курицу под откос.

— Свиньи! Казнить их мало…

За окном гасло солнце, уплывали назад заснеженные ели, бревенчатые доты с торчащими из амбразур стволами пулеметов. Над ними конскими хвостами помахивал дымок. Попахивало шнапсом и гороховой похлебкой.

Бриганденфюрера распирало от злости, от того, что он, такой важный господин рейха, остался, теперь уже наверняка, голодным. Поддерживало его лишь то, что поезд бежал довольно-таки резво и была надежда через шесть-семь часов оказаться в Смоленске, поближе к складам с галетами и шнапсом. И еще бодрила тишина на дороге… Молчит запушенный чистым снегом лес. Молчат заиндевелые кусты. Ходят в одеялах и шалях немецкие часовые. Художников бы сюда. Всех художников рейха рисовать эту идиллию. Сколько дорогих полотен можно создать! Какие миллионы на них заработать! Бери кисть, бригаденфюрер Поппе. Рисуй вот эту бронзовую сосну, вот эту длиннокосую березу… Ах, ты не можешь? Ты хватаешь только готовое. О, что вы! Извольте. Бригаденфюрер сей же момент возьмется за создание панорамы "Солдаты рейха на очарованной Десне".

Поппе сбрасывает в снег шинель, садится с кистью в руке на берегу реки.

— Поставьте мне позировать солдата. Вон того, с конской попоной на голове. Позвольте. Вы кого мне прислали?

Бригаденфюрер вскакивает с раскладного стульца. Перед ним стоит, улыбаясь, денщик. В руках у него гусь. Тот самый гусь, который кричал в Брянске под окошком. Гусь не в перьях, а общипанный, жареный, и денщик уже ест его. В одной руке у него жирный кусок, в другой — румяное, испеченное в животе гуся яблоко. Еще минута, и денщик сожрет всего гусака. Ах, хам!

Бригаденфюрер выхватил из мольберта гранату и бросил ее под сосну. Земля качнулась. Страшный взрыв, лязг и скрип железа, треск ломающихся досок, крушащегося льда, крики о помощи возвратили из сна бригаденфюрера. Ударившись лбом о какую-то острую чертовщину, он на какое-то время потерял сознание. Однако визг пуль, сыпанувших по вагону, образумил его. Ухватясь за доску полки, он выглянул в окно и не понял в чем дело: наяву он или все еще сидит с мольбертом во сне. О, нет! Это был не сон. Колеса вагона, те самые колеса, которым надлежало весело катиться в Смоленск, поближе к галетам и шнапсу… О мой фюрер! Мой бог! Они висели теперь где-то в воздухе, выше ракит. А внизу… О, что же это?! Груды исковерканных, рухнувших под лед мостовых балок, опрокинутые вверх колесами, налетевшие один на один вагоны и вокруг них, под ними люди, люди в зеленых мундирах и без мундиров — в одном лишь нижнем белье, барахтающиеся в воде и кричащие о помощи.

Проклятие! Мы же взлетели на воздух. Нас подорвали. А может, не выдержал мост? Ах, что я! Да вон же они, в ватниках, в шапках отходят тремя цепочками к лесу. Нет, не все отошли. Один в белом полушубке еще стоит на насыпи, с кем-то по-русски перекликается. Бригаденфюрер прислушался.

— Ну как? Не нашел гусятника?

— Нет, нигде не видно. Может, в хвостовом пошарить? В повисшем в небе?

— Отходить! Поздно шарить. Пока доберешься до бога, к дьяволу придет подмога.

— Ну и кляп с ним. Пошли! Э-эй!

Партизан в овчинном полушубке обернулся. Бригаденфюрер чуть не загремел с полки. Недалеко от вагона стоял человек, чем-то очень похожий на Гуляйбабку, но Гуляйбабка ли это был, или кто другой, Поппе не разобрал. В глазах его плясали черти. На Десну ложилась ночь. Под обломками вагонов накликал тошноту проклятый брянский гусь.

10. "НАЦИОНАЛЬНЫЙ ГЕРОЙ" ГЕРМАНИИ ОБОРОНЯЕТ ЖЕЛЕЗНУЮ ДОРОГУ БРЯНСК-СУХИНИЧИ

Трудно сказать, у кого не хватило духу: у русских ли солдат, чтоб сделать еще рывок и взять в плен "национального героя" Германии Фрица Карке, или у самого "национального героя", не осмелившегося преодолеть нейтральную огневую полосу? Но факт остался фактом. Фриц Карке в ту осадную ночь под Сухиничами не попал в плен к русским.

Что оставалось делать несчастному "национальному герою"? Заменить какого-либо убитого командира роты? Чего доброго, опять угодишь за необдуманный шаг под суд военного трибунала. Пристать к какой-либо команде и наладить там продажу блох? Так кому они теперь нужны, эти блохи. Солдатам и так жарко в отступлении. И тогда Карке бросил ко всем чертям собачьим свой автомат и направился по полотну железной дороги в Брянские леса.

Шел он не торопясь, размеренно, сберегая силы и совершенно не пугаясь за свою судьбу. Разбушевавшаяся в ночи метель не страшила его. Предвидя метель и дальнюю дорогу, он еще с вечера засунул под шинель четыре подушки, голову укутал в байковое одеяло, а на сапоги надел корзины из-под наседок, набитые сеном. Так что даже если бы "национальный герой" сбился с пути и упал в снег, он бы великолепно проспал до утра и на тридцатиградусном морозе. Однако сбиться с пути Карке никак не мог. Под ногами у него весело поскрипывали не заметенные снегом шпалы. Единственно, чего опасался Карке, так это близости рассвета. Должны же, в конце концов, где-то быть эти всем известные брянские партизаны. В такую богом и чертом проклятую ночь они непременно ведь выйдут минировать рельсы. Они же сами пишут в своих листовках, что метель — их хорошая союзница. Партизаны, конечно, с ним нянчиться не будут. Кляп в рот, мешок на голову и поволокут. Но что кляп и мешок по сравнению с фронтовым адом! Неудобства кляпа и мешка можно перетерпеть. Главное — остаться живым. Жизнь для Карке, собственно, трын-трава. Зачем она ему? Землю у него украли. Жену соблазнили. Маленький домик, как сообщила в письме тетушка Клара, без присмотра сгнил… Жизнь ему нужна теперь только для одного — вернуться домой, разыскать штурмовика Отто и плюнуть ему в нахальные глаза. И еще плевок бы тому, кто обещал сорок семь десятин земли. Где та обещанная земля? Да и какая там земля? Все это обман. Идиотское вранье. Приманка, чтоб солдаты, как мухи, лезли в огонь. А кому же своя германская земля? Штурмовикам? Фюрерам? Ах, жулики! Ах, шакалы! Вот, оказывается, зачем они нас в пекло гнали. Чтоб нас, солдат, убили, а им, оставшимся в живых, достались и земля, и наши жены…

Артиллерийская канонада где-то далеко позади постепенно затихала. Карке уходил от нее с облегченной душой, будто рассчитался с большими, тяжкими долгами, а когда она и вовсе затихла, "национальный герой" совсем повеселел и тихонько запел свою любимую песенку "Вперед, кобыла…".

Долго он шагал так, напевая и всматриваясь в темноту: не покажутся ли где партизаны? Остановили его немецкие голоса и автоматные очереди, прозвучавшие позади.

Карке оглянулся. По насыпи железной дороги за ним гнались двое. Гнались, как видно, порядочно, потому что они то и дело спотыкались и дышали, точно загнанные лошади.

— Стой! Сей момент же остановись! Остановись, кому говорят! — кричал бежавший первым. — Куда попер, как «фердинанд»? Ослеп? Дорожный пост не видишь? Дзот обороны?

— Какой пост? Какой дзот? — оторопел Карке. — Как вы здесь оказались?

— Ты что? С неба свалился? Не знаешь, что вся железная дорога утыкана нашими огневыми точками?

— Не имею представления. Я солдат полевых войск.

— Врешь! — крикнул второй солдат. — Не прикидывайся простачком. Ты все видел. Почему на окрик не остановился? Хотел улизнуть от нас? Не вышло. Мы тебя заставим поплясать у пулемета. А ну идем! Поворачивай свои корзины.

— Куда?

— После узнаешь. Пошли! — подтолкнул в бок дулом автомата тот, который подбежал первым.

— Вы не смеете меня задерживать. Я иду со срочным донесением, — пустился на хитрость Карке. — К тому же я национальный герой Германии!