Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта Страница 9

— Принимая во внимание ваше болезненное состояние, я на сей раз воздержусь от занесения вашего проступка в классный журнал, — объявил он и добавил: — Молодой человек, щадите свой мозг! — вызвав этим в классе взрыв энтузиазма.

Хольту не доставила удовольствия выходка Земцкого. До чего все это надоело, думал он. Мысль, что ему надо увидеть Вольцова, не давала ему покоя.

Перед высокой каменной оградой стояло несколько военных автомашин: уж не отец ли Вольцова приехал в отпуск? Хольт с интересом оглядел два вездехода с установленными на них пулеметами, несколько мотоциклов с колясками и большой лимузин. В машинах среди груды вещей сидели солдаты в касках, с карабинами, в заляпанных грязью сапогах. У всех был усталый, помятый вид, словно после долгого и трудного путешествия.

В холле как попало стояли чемоданы. В одном из кресел храпел унтер-офицер, вытянув ноги в грязных сапогах на дорогой ковер. Комната Вольцова была пуста. Безуспешно покричав его в коридоре, Хольт уселся на кровать дожидаться.

У Вольцова от бессонницы припухли и сузились глаза.

— Отец пал в бою. Дядя Ганс приехал ночью — прямо из России, через Венгрию. Его перевели в Берлин… Брось… — отмахнулся он, — не стоит… Такова участь солдата. Вот только мать… Дядя Ганс обещает поместить ее в клинику для нервнобольных. И это жена офицера! Пойдем, я познакомлю тебя с дядей Гансом.

Он ввел Хольта в обширную сумрачную комнату. Хольт увидел тощую фигуру, распростертую на кушетке под окном. Генерал-майор Вольцов был без мундира, в одной рубашке с засученными рукавами, сапоги валялись на полу. На курительном столике стояла целая батарея бутылок из-под вина и коньяка, тут же лежали коробки сигарет и основательно початый ящик сигар.

Генерал слегка приподнялся. «Ага!» — сказал он и снова повалился на кушетку. Вольцов предложил Хольту стул, налил ему коньяку и принялся рассказывать:

— Отец участвовал в наступлении на Курской дуге, ты, конечно, знаешь по сводкам, что там не все ладно…

— Как же, читал. — Хольт чувствовал себя неуверенно в присутствии генерала. — А теперь русские наступают по направлению к Орлу, там предстоит грандиозный бой, небось техники нагнали видимо-невидимо!

Генерал присел на кушетке и поднял рюмку коньяку.

— Друг Гильберта? Оч-чень приятно! Почтим память Филиппа! Прозит! — Он одним духом осушил рюмку. Говорил генерал тихо, но неожиданно высоким, пронзительным голосом. Повалившись снова на кушетку, он позвал:

— Кнот!

Вольцов распахнул дверь и крикнул:

— Унтер-офицер Кнот!

У Хольта занялся дух, коньяк обжег ему глотку.

По лестнице загрохотали шаги, и коренастая фигура в форме защитного цвета остановилась в дверях. Это был давешний унтер-офицер, храпевший в холле.

— Позаботьтесь насчет горючего! — приказал ему генерал, хватаясь за лоб. Он приподнялся на локте. — Не могу понять, куда девался Шрейер.

— Они пили всю ночь напролет, — шепотом пояснил другу Вольцов.

— Господин обер-лейтенант отбыл нынче утром, спешил повидать супругу, — доложил унтер-офицер.

— Да, да, правильно! — сказал генерал. — Вспомнил… Я еще кое-куда собирался. Венцке должен меня быстро отвезти… Общий отъезд шестнадцать ноль-ноль. Все!

Унтер-офицер, грохоча сапогами, спустился вниз. Слышно было, как под открытыми окнами заводят мотор, и вскоре его гудение заглохло вдали. Рядом хлопнула дверь, по всему дому снова пронеслись душераздирающие крики.

— Да, да, правильно! — повторил генерал. Он поднялся, кряхтя, влез в голубой мундир летчика и дал обоим друзьям натянуть себе сапоги.

— Отвезу сейчас Сибиллу. В этих случаях электрошоки творят чудеса.

Вольцов фыркнул:

— Ей уже ничего не поможет. Хорошо бы они оставили ее у себя.

Генерал что-то пробормотал себе под нос. Он был одного роста с племянником, тот же орлиный нос, те же серые глаза под густыми бровями. Одетый для выхода, он стоял среди комнаты, сжимая виски.

— Проклятый коньяк! Проклятая пьянка! — Раздумчиво уставясь на племянника, он спросил: — Неприятности?

— Да вот в школе, — ответил Вольцов. — Возможно, оставят на второй год.

— Глуп или ленив?

— Конечно, ленив, — отозвался Вольцов. — Но нас уже в этом году призовут… Сперва в зенитную часть.

Генерал засмеялся, взял бутылку и снова наполнил стаканы.

— Прозит! Все образуется.

Рядом хлопнула дверь, пронзительному голосу генерала завторили причитания фрау Вольцов. Гильберт разлил красное вино.

Оглушенный, взволнованный, возвращался Хольт к себе домой. На небо наползли тучи. Но только вечером, когда стемнело, заполыхали в горах далекие зарницы, Хольт смотрел в окно. Он думал о той минуте — в купальной кабине.

Вольцов и на следующий день не явился в школу. Маас огласил распоряжение директора: «Все классы с третьего по шестой включительно направляются на три недели в деревню на сбор урожая. Отъезд 21 июля. Кнопф, баннфюрер, Митш, директор».

— Уже на четвертый день каникул! — возмущался Гомулка.

По окончании занятий Хольт направился на виллу Вольцовых, но нашел ее запертой. Разочарованный, он повернул назад. Из окна дома, где жили Визе, выглянул бледный, как всегда, Петер и поманил его наверх. В большом светлом зале стоял рояль. Петер говорил, как всегда, тихо и рассудительно.

Он, не чинясь, сел за рояль. Игра Петера обычно настраивала Хольта на меланхолический лад.

— Чтобы понимать музыку, надо хоть немного разбираться в композиции, — объяснял Визе. — Тогда тебе раскроется построение музыкальной формы. Не зная основ композиции, нельзя по-настоящему понимать музыку. — Он сыграл несколько тактов. — Вот тебе классический пример: Бетховен, «Соната номер один, опус два». Главная тема: четыре такта — первая фраза… и вот… четыре такта — вторая фраза. Повторяю еще раз. Третий и четвертый такт — это повторение первого и второго в доминанте. — Он снова проиграл их. — Седьмой и восьмой… каденция, полуфинал… Этим и заканчивается главная тема. — Визе разобрал главную тему такт за тактом. — Здесь переход. Побочная тема. — Он сыграл ее. — Заключение. Все это вместе называется экспозицией. А дальше идет разработка.

В последовательности музыкального движения проглянула какая-то закономерность.

— И все музыкальные пьесы так строго построены? Визе пустился в сложные объяснения:

— Мы теперь переживаем распад формы… Сохранились только немногие принципы, например восьмитактньй период.

— Что труднее всего для исполнения на рояле? — спросил Хольт.

Визе подумал.

— Фортепьянные переложения Рихарда Штрауса… Зато не страшно и соврать, Штраус все равно звучит немного фальшиво.

Он долго копался в нотных тетрадях. Хольт насторожился. Такого мне еще не приходилось слышать, думал он.

Визе объяснял, запинаясь, между тем как руки его порхали над клавиатурой.

— В исполнении оркестра все это, конечно, звучит совсем по-другому… Это так называемые колокольчики или треугольник…

«Динь-динь-динь», — бренчало в дискантах. Поток звуков, то диссонирующий и волнующий, то снова гармонический, смущал Хольта.

— Преподнесение серебряной розы, — восклицал Визе, — представь себе два женских голоса….

А ведь не мало пережито за последние недели, думал Хольт. Скоро-скоро все это останется позади — лето, наши мирные беседы с Визе и послеобеденные часы на реке. А там начнется большая жизнь, богатая приключениями, — война, испытание характера под сокрушительными ударами всесильной судьбы.

— Играй, играй, — попросил он Петера, — мне нравится…

Неизвестно, куда нас забросит, думал он. Поблизости нет зенитных частей, мы можем оказаться в самом пекле! Спокойная жизнь в наше время позор! Два последних года я проторчал с мамой в Бамберге, но и там эти пресловутые ночные налеты — чистейшая фикция. Изредка объявят воздушную тревогу — и это в то время, когда чуть ли не сверстники мои уже стоят у орудий.

Накануне он прочитал в газете статью «Самозащита перед лицом огня и смерти», а также «Слово по поводу воздушной войны» рейхсминистра доктора Геббельса.

Каждому надлежит спокойно, мужественно, а главное — обладая достаточной подготовкой, встретить час испытания, говорилось в обращении… Воздушная война в действительности превосходит любое описание, любой отчет, и никакое человеческое воображение не в силах ее себе представить… Пылающий дом, засыпанное бомбоубежище не должны быть для нас чем-то новым и пугающим, а всего лишь сотни раз продуманным и давно предвиденным положением…

Сквозь стеклянную стену зимнего сада падал мягкий солнечный свет. Динь-динь-динь — играл Визе… Бомбоубежища, прорытые выходы, проломы в стене, пропитанные водой одеяла, противогазы, спички и свечи, питьевая вода и достаточный запас провизии в бомбоубежищах, грубая одежда, брызги фосфора, мужество и самопомощь. Не теряться! Стиснуть зубы!