Олег Валецкий - ВОЛКИ БЕЛЫЕ(Сербский дневник русского добровольца 1993-1999) Страница 9

Мы тогда не очень-то уж волновались, возможно, потому нам все-таки удалось добраться до черешни. Черешня была большая, и росла она слева от дороги, где начинался небольшой подъем вверх и, следовательно, была прекрасно видна противнику, за исключением самого ее основания, скрытого крышей дома на правой стороне дороги. Подумав немного, мы с Лешей легли под черешню, притянули к себе наиболее длинные ветви и начали с удовольствием есть, попутно осматриваясь вокруг. Мы были хорошо скрыты, а окрестности выглядели достаточно мирно. Было это, конечно, очень близко от противника, удручающий вид производили опаленные и разграбленные дома, но это все равно не напоминало Сталинград, виденный на фотографиях. Спаленных танков не было, трупы отсутствовали, не наблюдалось и воронок от снарядов. Не слышно было и стрельбы, лишь изредка раздавались одиночные или эпизодические очереди где-то вдали.

Город начинался за горой, на которой можно было рассмотреть вырытые линии траншей, а сады и луга вокруг настолько успокаивали, что у меня создалось впечатление, будто я в турпоходе, а не на войне.

Время шло к обеду, наступала наша очередь дежурства, и мы отправились в обратный путь. На базе, по инициативе Вити, начинались приготовления к небольшой перестрелке с врагом, так как они не хотели спускать неприятелю ночного инцидента.

Как я помню, мы взяли с собой ручной пулемет М-84 (югославская модификация советского ПК), почему-то здесь называемый «перестройкой», несколько винтовочных и ручных гранат. Гранатомета мы не брали. Нам надоело палить по противнику из нашего бункера, и мы отправились к соседям, откуда хорошо был виден неприятель, по словам сербов, постоянно ведущий тревожащий огонь. Сербский бункер помещался в подвале, и от него шла траншея, имеющая еще пару огневых точек. Леша к тому времени научился стрелять из карабина тромблонами с плеча. Ему это легко удавалось, так как телосложения он был крупного, а роста высокого. На плечо при стрельбе он подкладывал какую-нибудь тряпку. Все же первый тромблон Леонида попал в тоненькое дерево в 7–8 метрах от нас, следующий попал туда же, но затем снаряды полетели в нужном направлении. Мы также вели усиленный огонь. Немного погодя выйдя в открытую траншею, я начал бросать ручные гранаты с корректировкой Вити. Мы находились от противника в десятке-другом метров, так что пара гранат вполне до него долететь. Остальные ребята тоже стали выходить из подвала, а если кто и оставался, то только в оборудованной ячейке. Хорошо, что мы покинули подвал, потому что сразу же сюда влетел неприятельский тромблон, и после взрыва все заволокло пылью. У нас потерь не было, и, постреляв еще для острастки, мы возвратились на базу.

Больше всего эта вылазка понравилась Вите, и он решил «выбить» у Ацо Петровича пару десятков килограммов взрывчатки и скатить ее прямо в бочке на позиции мусульман. Это было правильным решением, ибо нас было слишком мало, и если бы противник это почуял, то нам пришлось бы несладко.

Сербское командование тогда продолжало оборудовать позиции. Строили, однако, не сербы, а хорваты и мусульмане, жившие на сербской территории, мобилизованные в своеобразные трудовые отряды. Такие «радки водови» (рабочие взводы) существовали и у хорватов, и у мусульман.

Впоследствии я узнавал, что некоторые мои знакомые, храбро и смело воевавшие, были как хорватами, так и мусульманами. Я знал двоих близнецов с кличками «Дупли», и они были хорватами, а мусульманин Эдин был постоянным участником акций батальона 1-й Романийской бригады (со штабом в Пале), стоявшем на Требевиче, и даже имел три ранения. У мусульман же в Сараево сербов в армии было намного больше. Иные сербы же, вступающие в армию и полицию Изетбеговича, предпочитали называть себя югословенами, как это когда-то придумал Тито, желавший слить воедино все народы Югославии. Иные представлялись «бошняками» — термином, придуманным то ли самим Изетбеговичем, то ли его западными союзниками [в русской транскрипции — «босняки» или, правильнее, «боснийцы»; так во времена Австро-Венгрии официально называлось население этого края. — примеч. ред.]. Ни у кого из них легкой жизни не было, уже в силу психологического давления чужой среды. Позднее я познакомился со многими сербами, бежавшими из Сараево, которые даже думать не хотели о возвращении, а мечтали выехать куда-нибудь подальше от Боснии и Герцеговины. Тогда, на Озренской, мы всего этого не знали, а первое, что мы услышали и увидели, приехав сюда, — как местный охранник по кличке «Гилмор» заставлял читать вслух этих рабочих для своих друзей книгу покойного маршала Тито, что вызывало небывалое веселье у некоторых сербских слушателей и страшное раздражение у Леонида, да и у всех остальных русских.

Еще пару дней мы провели в безделье, устраивая перестрелки лишь на своих позициях — больше даже с досады, и увидев, что за мной никто не приезжает, я решил самостоятельно отправиться к Алексичу.

Добравшись до воеводы, человека роста небольшого, густо обросшего длинными волосами и бородой, я с удивлением узнал, что он ожидал пятерых русских, и мне стало как-то неловко оттого, что я был в единственном числе. Алексич отвез меня на своем зеленом «Гольфе» на Озренскую, где я сдал оружие, попрощался с ребятами, несколько ошеломленными моим уходом, и, взяв вещи, отправился в свою новую чету. Чуть позже я еще раз навещал ребят, в сопровождении пятидесятилетнего четника Мырги, имевшего не менее экзотический вид, чем воевода. Он был также с бородой, носил остроконечную меховую шапку («шубару» по-сербски) с четнической кокардой, одет в военные маскировочного цвета штаны и майку с кожаной безрукавкой. Весь этот наряд дополнялся длинным полуметровым штык-ножом. Со столь внушительным сопровождением я предстал перед ребятами, которые к тому времени поменяли свое местонахождение на частный дом, находящийся недалеко от штаба четы. Больше я к ребятам не заходил, просто не было времени. Впоследствии узнал, что они на Озренской пробыли до начала июля, а в одной акции, действуя вместе с Ацо Петровичем и несколькими местными сербами, зашли на мусульманскую территорию как раз в то время, когда сербы готовились «что-то» взорвать у мусульман. Они едва оттуда выбрались, тем более что отличить сербов, как от мусульман, так и от хорватов и местному-то сложно, а русскому — тем более, учитывая схожесть языка и внешности.

Эта группа закончила свое существование весьма неожиданно, но в традиционном боснийском стиле. Инцидент начался из-за какой-то ерунды. Во время малозначительной вечеринки местная девушка, у которой «крыша несколько съехала» (по выражению Петра), взяла у них автомат и гуляла с ним по Гырбовице, что закончилось приходом военной полиции, которая начала будить спящих ребят обычной для них манерой — ногами. Естественно, что это не понравилось никому, и Витя отправился в полицию, раскрыв «Золю», из которой попытался выстрелить, но Леня успел ему сбить руку. Затем последовала тюрьма, в которой кто-то из них от безделья развалил решетку, но убегать не стал, а затем на БОВ (как я уже писал, это югославская версия советской БРДМ), их с вещами вывезли до Рогатицы, городка, расположенного в 150 км от Сараево, и там отпустили. Именно тогда у Лени и «Капельки» пропали паспорта, и они едва уехали домой. Их примеру последовал и Петя. Витя перешел сначала в сербский батальон на Требевиче, а затем, после короткой «командировки» в местную тюрьму, появился в составе Горажданской бригады. Петя с Леней позднее возвратились. Петр появился весной 1994 года в русском отряде (3-й РДО) у воеводы Алексича, а Леня возвратился весьма быстро. Он уже в июле 1993 года опять оказался в Республике Сербской, на этот раз — в составе отряда специальной бригады милиции, который базировался в г. Шековичи: пробыл там два с половиной месяца, участвовал в известной операции «Лукавац-93» в направлении горного массива Игман и поселка Тырново, где был ранен и контужен.

В январе 1994 года Леня появился в нашем 3-м РДО у Алексича и рассказал мне, что в Болгарии ему пришлось встретиться с каким-то сирийцем, воевавшим в мусульманском Сараево, в том числе на Озренской. Они с ним выпили пиво, разговорились, тот его даже в гости пригласил, но Леня отказался.

Глава 3. Район Еврейского «гробля» и отряд Алексича. Операция Тырново-Игмана

Район Еврейского кладбища из-за важности своего положения (как и Озренская улица) был местом особого внимания противника. Отсюда из нескольких бункеров сербской обороны открывался вид на центр неприятельского Сараево. Сюда же выходили фланги сербской обороны на Гырбовице. Сама Гырбовица оборонялась всего двумя, 2-м и 3-м пехотными батальонами — под командованием Ацо Петровича и Ковачевича соответственно. Каждый батальон насчитывал по 600 — 700 человек списочного состава. На практике же немалое количество из них находилось в самовольных отлучках, затягивавшихся до года. Часть их лишь числилась в списках подразделений. В третий батальон входили: чета Алексича, носившая официальное название ПОЧ («противооклопна чета» — противотанковая рота) и четыре пехотные четы, которые держали оборону улицы Београдской, находившейся на Гырбовице у подножия Требевича. От «Дебелого бырдо» линия обороны держалась двумя четами вдоль пути Луковице-Пале. Второй батальон, имевший в составе столько же чет, держал оборону от улицы Загребачка на Гырбовице, вдоль реки Миляцка до улицы Озренской.