Марио Ригони Стерн - Сержант в снегах Страница 9

— Что же ты не спишь, Марио? А как зовут твою невесту?

К счастью, пришел Тоурн и сказал, что принесли еду. Я сразу же отправился в берлогу Морески за своей порцией. В берлоге царил необычный хаос: скомканные одеяла, затоптанный земляной пол, солома вперемешку с носками и трусами. Все говорили вполголоса. Джуанин вообще не произнес ни слова. Но я взглянул ему в глаза и прочел в них все невысказанные вопросы. Тоурн больше не смеялся, и его черные, обычно ухоженные усы были в сгустках слизи. Мескини возился со своим ранцем. Каждый был занят своим делом. Двое альпийцев были на посту у минометов. Лишь Джуанин ничего не делал: сидел в своем закутке возле холодной печки.

Я съел свою порцию, но без всякого аппетита. Над нашими головами, совсем рядом с землянкой, разорвалось несколько мин. Но землянка была прочная, крепкая: осыпалось лишь немного земли, да лопнули стекла.

Звяканье ложек в котелках казалось мне более странным звуком, чем взрывы мин.

Выходя из землянки, я опять предупредил солдат:

— Помните, мы должны держаться вместе. — Я вернулся к лейтенанту Ченчи, и мы вдвоем пошли на передовую.

— Сегодня вечером мы начнем отход. — Так он и сказал. — Я ведь за тем к тебе и пришел. Сегодня вечером начнем отходить. На, курни. Я сейчас вернусь на опорный пункт, может, вам пришлют лейтенанта Пендоли, но, скорее всего, тебе придется командовать самому. Отделения будут оставлять опорный пункт по очереди. Первое отделение остановится в боевом порядке на полдороге между твоим опорным пунктом и моим и подождет второе, а потом двинется дальше. И так до тех пор, пока последний солдат не покинет опорный пункт. Сбор у полевой кухни в… — Он назвал время, но я теперь уж не помню, во сколько. — Там тебя будет ждать вся рота. Очередность отхода отделений установишь сам.

Я молчал и, лишь докурив сигарету, выдавил из себя:

— Ладно.

Вернулся в свою берлогу, стал укладывать ранец. Надел чистое белье, а грязное, со вшами оставил на соломе. Постарался натянуть на себя как можно больше, но так, чтобы одежда не сковывала движения. Остались две пары носков и свитер, который я засунул в ранец вместе с индивидуальным пакетом, неприкосновенным запасом, баночкой мази против обморожения и походным одеялом. Сверху я положил боеприпасы, в основном ручные гранаты. С помощью Тоурна попытался надеть ранец, но он оказался слишком тяжелым. Тогда я сжег письма и открытки — все, кроме маленькой пачки. Книги я оставил в берлоге. «Наверно, русским будет любопытно их полистать», — подумал я. Так я собирался, а на сердце было тяжело. Я громко сказал:

— Оденьтесь как можно теплее, но так, чтобы свободно двигаться. В ранец кладите лишь самое необходимое и побольше боеприпасов. Особенно ручных гранат ОТО и «бреда». Гранаты СК бросьте в снег. Не вздумайте идти в одиночку. Мы должны все время держаться вместе. Запомните — все время вместе.

— Когда начнем отходить? — допытывались солдаты.

— Скорее всего, вечером.

Я отозвал в сторону Морески и сказал ему:

— Минометы возьми с собой, но мин много не бери. А вот патронов и ручных гранат захвати побольше. И не волнуйся — все будет хорошо.

— А что, сержант, не сварить ли нам напоследок поленту? — громко предложил Мескини.

— Да, почему бы не сварить, — согласился я.

Я вышел, чтобы повторить инструкции в других землянках. Альпийские стрелки задавали массу вопросов, а в глазах все равно был невысказанный вопрос. Меня окружал сплошной вопросительный знак.

Ближе к вечеру лейтенант Ченчи вернулся на свой опорный пункт.

— Похоже, офицера тебе так и не пришлют, — сказал он на прощанье. — Держись, старина, и не дай застигнуть себя врасплох. Желаю удачи. Пока.

Я физически ощущал, каким огромным грузом легла на меня ответственность. Если мы хоть малейшим шумом или неосторожным движением выдадим, что собираемся оставить опорный пункт, кто из нас тогда вернется домой? Альпийские стрелки смотрели на меня усталыми, припухшими от бессонницы глазами, ловя каждое мое слово. Я старался сохранять самообладание и обдумывал, что буду делать, если все сложится скверно. Когда стемнело, собрал всех командиров отделений: Минелли, Морески, Баффо, Пинтосси и Россо — командира пулеметного расчета.

— Как идут сборы? Все готово? — спросил я каждого.

— Новостей никаких. Все готово, — ответили все.

— Итак, первым начнет отход отделение Морески. Кроме личных боеприпасов, понесете и боеприпасы для всего отделения. Каждый пусть возьмет как можно больше, что останется — заройте в снег. Но мы должны нагрузиться почище мулов, ведь мы не знаем, что нас ждет. В крайнем случае бросим потом боеприпасы по дороге, если не под силу будет. Как только Морески доберется до разрушенного дома между нами и опорным пунктом Ченчи, он остановится и подождет второе отделение. Оружие держать наготове. Потом возобновите отход. Второе отделение подождет третье, и так до последнего. Вторым начнет отход отделение Баффо. Затем — пулеметный расчет, за ним — Минелли, и последним Пинтосси, я пойду с ним. — Я велел каждому повторить приказания, потом продолжал: — Услышите выстрелы, не волнуйтесь. Ваши отделения должны добраться до полевой кухни. Там сбор всей роты. Командир отделения отходит последним. Держите солдат поближе к себе и хорошенько проверьте оружие. Не оставляйте в котелках ложек, они звякают, а мы должны отходить в полной тишине. Все будет хорошо, приготовьтесь, я вас предупрежу, когда начинать отход. Ну, до встречи.

К счастью, ночь была темная. Такой темной еще не было ни разу. Луна пряталась за тучами, было очень холодно. И тишина была такая же мрачная, тяжелая, как ночь. Вдалеке сквозь тучи прорывались огненные сполохи боя и слышался все тот же шум, словно колеса шуршат по речной гальке.

Я стоял в траншее, держа наготове ручной пулемет, и вглядывался во тьму, пытаясь разглядеть позиции русских. Там тоже царила тишина, казалось, их вообще там не было. «Что, если они сейчас начнут атаку?» — подумал я, вздрогнув при одной этой мысли.

Альпийский стрелок, стоявший на посту в ходе сообщения, ведущем в долину, доложил:

— Прошло отделение Морески, все в порядке.

— Иди и предупреди Баффо, — приказал я. Впившись взглядом во тьму и крепко сжимая ручной пулемет, я дрожал от волнения и страха.

— Старший сержант, прошло отделение Баффо, все в порядке.

— Иди предупреди пулеметчиков.

— Пулеметчики прошли, все в порядке.

— Говори потише! Теперь сообщи Минелли.

Было тихо. Я слышал, как начало отходить отделение Минелли: удаляющиеся шаги в ходах сообщения, негромкая брань.

— Старший сержант, прошло и отделение Минелли. Я смотрел прямо перед собой на реку, дрожь унялась.

— Ну, готовьтесь и вы, — сказал я.

В тишине было слышно, как солдаты Пинтосси, переговариваясь шепотом, надевают на плечи ранцы.

— Сержант, мы можем идти?

— Иди, Пинтосси, иди, только как можно тише.

— А ты?

— Иди, Пинтосси, я — следом за вами. Ко мне подошел альпийский стрелок с реденькой, сухой бороденкой.

— А ты не идешь? — спросил он.

— Иди, иди…

Я остался один в траншее. До меня доносились шаги исчезавших во тьме альпийских стрелков. Все берлоги опустели. На соломе, которая покрывала прежде чью-то избу, валялись грязные носки, пустые пачки из-под сигарет, ложки, пожелтевшие письма, на опорных балках висели открытки с цветами, горными деревушками, влюбленными и ангелочками. Да, берлоги были пустые, совсем пустые, и такую же пустоту ощущал я в душе. Я все вглядывался в ночную темень. Ни о чем не думал, лишь крепко сжимал ручной пулемет. Нажал на спусковой крючок и выпустил весь заряд. Стрелял и плакал. Потом спрыгнул вниз и забежал в берлогу Пинтосси взять свой ранец и медленно пошел, по направлению к долине. Начал падать снег. Я плакал, сам того не замечая, и в черной ночи слышал лишь свои шаги по темному ходу сообщения. В моей берлоге на опорной балке осталась висеть цветная открытка с яслями Христовыми, которую мне на рождество прислала невеста.

Часть вторая

В окружении

На подходе к противотанковому рву я нагнал отделение Пинтосси. Альпийские стрелки шли молча, согнувшись. То и дело кто-нибудь негромко чертыхался, словно желая выплеснуть всеобщее отчаяние, Куда идти дальше? Заметили ли русские, что мы оставили опорный пункт? И станут ли они нас преследовать? Не попадем ли мы в плен? Я останавливался, прислушивался, оглядывался назад. Вокруг тихо и темно.

У противотанкового рва альпийские стрелки сто тринадцатой роты частей сопровождения ставили мины.

— Поторопитесь, — сказали они нам, — вы последние. Нам приказано взорвать мостик.

Когда мы перешли мостик, мне почудилось, будто я совсем в другом мире. Я понимал, что больше никогда не вернусь в ту деревню на Дону, что вместе с этой деревней покидаю российскую землю. Сейчас, наверно, деревню заново отстроили, в огородах возле изб снова зацвели подсолнухи, а старик с белой, как у Ерошки, бородой снова удит рыбу в реке, Мы, прорывая ходы сообщения, находили в мерзлой земле картошку и капусту, а теперь, весной, русские там все, наверно, заровняли и перекопали и нашли стреляные гильзы от итальянских карабинов и пулеметов. Мальчишки, должно быть, играют с этими гильзами, и мне хотелось бы им сказать: «Знаете, я тоже был там, днем спал в землянке, а ночью ходил по вашим разоренным огородам. Вы нашли свой якорек?»