Анатолий Медников - Открытый счет Страница 9

Так почему же фюрер всё время кричит о предательстве, о коррупции в руководстве войсками и даже о предательстве в СС — его, фюрера, любимом детище?

Ещё неделю назад во время очередного приёма в атом же подземном бункере, где Деницу всегда было душно, он, осмелившись, спросил:

— Мой фюрер! Вы так много говорите о предательстве военных руководителей и войск. Верите ли вы в это?

И что же Гитлер? Он посмотрел на него в ответ почти страдальчески, и взгляд его говорил, что только дурак мог бы задать такой вопрос.

— Все неудачи на Востоке только результат предательства, — сухо изрёк он.

Конечно, себя он считал безупречным. В таком случае он — Дениц — полагал, что фюрер, столько раз твердивший о своей чудодейственной воле, которая одна позволяет ему успешно вести войну, мог бы под конец оставить для себя лишнюю её толику. И держаться покрепче.

…Когда Гитлер сжёг свои бумаги на костре и вернулся в бункер, его внешний вид не понравился Деницу. Особенно усилившаяся сутулость, заметное дрожание левой руки, а также блуждающий взгляд, словно бы Гитлер всё время нервно искал что-то, но ни на чём не мог остановиться.

— Здравствуйте, Дениц, — глухо произнёс он, и Дениц ощутил вялое пожатие его тёплой и немного потной ладони.

Дениц хотел спросить, как чувствует себя Гитлер, но вовремя спохватился. Один знакомый генерал, вслух заметивший, что фюрер выглядит неважно, был тут же отправлен на фронт с понижением, и Дениц вспомнил об этом. Человек, который решил заменить собой бога, не мог плохо выглядеть.

— Ваши моряки, списанные с кораблей, отправлены на Восточный фронт? Я на них надеюсь, — сказал Гитлер.

— Это верные вам войска, мой фюрер, — ответил Дениц.

— И всё-таки я прошу вас поехать на Восточный фронт. Передать им мой привет. Это их воодушевит.

— Конечно, мой фюрер, — с пафосом произнёс Дениц, разглядывая какие-то волокнистые пятна на щеках Гитлера и то, как он, прищурившись, держал близко около глаз лист бумаги. Будгдорф рассказывал ему, что у Гитлера начало слабеть зрение, и в Имперской канцелярии существовала специальная «пишущая машинка фюрера», литеры на которой были в четыре раза больше нормальных.

— Мы выстоим, создав несокрушимый Одер-фронт. У Кюстрина, у Шведта, на Зееловских высотах приготовим русским кровавую баню. И начнём большое наступление. Как русские под Москвой. И наши армии вновь обретут силу и славу! Вы слышите, Дениц!

Гитлер, по обыкновению своему, бросил подозрительно-настороженный взгляд на Деница. Проверял — вериг ли он ему?

Гитлер оживился, даже стал меньше сутулиться, как обычно самовозбуждаясь от звуков собственного голоса.

— Конечно, конечно, мой фюрер, — быстро склонил голову Дениц.

«На что же он надеется, что мы снова дойдём до Москвы?» — подумал Дениц. Однако он не возразил Гитлеру. Вспомнил, что фюрер очень чуток даже к интонациям голоса, и человек, который чем-либо обнаружит малейшее недоверие к его словам, многим рискует.

— Наше противодействие очень важно, Дениц. Вот увидите, я скоро столкну русских с американцами, наше противодействие имеет огромное значение, и тогда мы победим.

Схватив Деница за пуговицу его френча и подёргав, словно пробуя, крепко ли пришита, Гитлер вдруг истерично выкрикнул:

— Мы будем воевать до последнего, до последнего солдата, до последнего фольксштурмовца. Пусть это знают все!

— Я готов, мой фюрер, я и мои моряки, — произнёс Дениц как можно внушительнее, надеясь этим охладить мгновенно вспыхивающий гнев Гитлера.

— На Восточный фронт я уже посылал Риббентропа и Геринга, — сообщил Гитлер, действительно немного успокоившись. — Геринг отправил в Шведт свой личный охранный батальон, беспокоится за свой замок в Киринхалле.

Губы Гитлера под тёмной бабочкой усов изобразили некое подобие улыбки…

Дениц тотчас понял её значение. Он, фюрер, не уставал подчёркивать всегда, что стоит над всем личным, мелким, суетным, живя только высшими заботами государства и своей целью. Дениц поспешил улыбкой показать, что вполне оценил замечание фюрера.

В ту ночь, выезжая на фронт, Дениц не получил от Гитлера никаких оперативных указаний. Да и был ли у фюрера какой-то определённый план войны? Порою у Деница создавалось впечатление, что всю стратегию Гитлеру заменяло заклинание: «Держаться, держаться любой ценой!»

И сейчас в машине, вспоминая эту встречу в «фюрер-бункере», Дениц вновь ощутил тот же гнетущий холодок предчувствия развязки, как и в тот момент, когда Будгдорф со значительным лицом сообщил ему, что фюрер сжигает бумаги.

«Нет, с Гитлером мы не сможем больше работать, он износился морально», — подумал Дениц.

Эта мысль, острая, как прикосновение бритвы, согнала с него дремоту.

Дениц смотрел на дорогу и всё удивлялся. Что стало с Германией? Всюду пепелища, разрушения. Этот жирный Геринг когда-то хвастал, что повесится, если хоть одна бомба упадёт на территорию рейха. Теперь Геринг получает в изобилии анонимные открытки с напоминанием: «Давно пора повеситься, господин рейхсмаршал!»

И действительно, бомбы сейчас падают, как чёрный град с неба. А Геринг смылся из Берлина и сидит в Берхтесгадене. Говорят, что фюрер послал его налаживать связь. С кем? С американцами. Давно пора, если уже не поздно.

Дениц думал о Геринге с раздражением и даже завистью. Этот болтун раньше всех успел удрать из Берлина в горы Южной Баварии.

— Мы едем прямо в Шведт? — спросил Деница шофёр.

— Да, мой милый, если это можно назвать ездой.

— Но что я могу сделать, не давить же людей, господин гроссадмирал.

— И всё же побыстрее, нас ждут, — сказал Дениц.

Его ждали на главной городской площади, где стоял серый дом местной ратуши, с башенками и шпилями, точь-в-точь такой же, как и подобные здания в других маленьких городках, словно бы их всех проектировали под копирку. Ещё издали он увидел пёструю группу людей — в чёрных мундирах (СС), в коричневых (СА), в серо-голубых (армия) и несколько штатских костюмов.

Впереди всех приближался к машине Деница темноволосый, с пробором и усиками «а-ля Гитлер», с твёрдыми скулами и густыми бровями эсэсовец в чине штурм-банфюрера. Он представился, как человек, который осуществлял всю полноту власти в районе города Шведт. Звали его Карл Мунд.

«Почему эсэсовец, а не армейский офицер?» — удивился Дениц.

— Здравствуйте, майор, — сказал он Мунду, подчёркивая его армейский, а не эсэсовский чин.

Ну конечно, Гиммлер, став командующим группой армий «Висла», всюду расставил своих людей. «Не хватает только, чтобы их назначали командирами дивизий», — подумал Дениц.

Тёмные брови штурмбанфюрера, чем-то похожие на мохнатых гусениц, время от времени сдвигались к переносице. Брови-гусеницы и тяжёлый подбородок придавали лицу Мунда тяжеловесность, и вообще оно чем-то напоминало стиснутый кулак, поросший тёмными волосами.

— Как дела в Шведте?

— Много предателей. Наш лозунг: «Не возиться!» Мы вздёргиваем этих негодяев.

— Да, я вижу, — сказал Дениц, потому что действительно в этот момент увидел у здания ратуши, вблизи дороги, висящий на дереве труп человека в штатском платье и щитом на груди, на котором было что-то написано.

— Кто это? — спросил Дениц, не выражая в голосе удивления.

— На щите написано, — пояснил Мунд: — «Я, Курт Флетчер, повешен за то, что бросил свой город в беде». Это бургомистр города Кёнигсберга в округе Неймарк. Мы повесили его в Шведте для наглядного примера всем, кто захочет бежать.

— Так, что ещё? — спросил Дениц. Он хотел узнать, какие меры приняты для обороны города, но Мунд понял его по-своему:

— Если бы вы, господин гроссадмирал, имели время пройти по городу, вы бы увидели и других предателей.

— Население эвакуировано?

— Да, но всех мужчин, способных носить оружие, мы взяли в фольксштурм, остальных на рытьё траншей. Лёд на Одере взорвали, а мосты на плотинах подготовлены к взрыву.

— Что ж, неплохо, фюрер, я думаю, останется доволен. Геринг был у вас? — спросил Дениц, вспомнив усмешку Гитлера, когда речь зашла о рейхсмаршале и его замке.

— Неделю назад, осмотрел город и свой замок.

— Он уже эвакуировал свои сокровища? — иронически осведомился Дениц.

Он-то хорошо знал Германа и Эмми Геринг, семейку, пожалуй, самых грандиозных воров во всей империи. Особой их страстью было искусство. Геринг как-то сам сказал Деницу, что свою картинную галерею в Каринхалле он поставит в один ряд с Лувром, Британским музеем и Эрмитажем. О том, как он это сделает, Геринг не распространялся.

Но увы! Каринхалл находился на расстоянии выстрела из дальнобойного орудия.

«Интересно, куда сейчас перевезёт свои картины Герман?» — подумал Дениц, но спросил о другом: