Владимир Рыбин - Забытая высота Страница 9

И Дынник тоже присел в неглубоком танковом окопе, не зная, что теперь делать — бежать в свою ячейку или оставаться. Но снова загрохали по высоте разрывы, и маетный вопрос этот отпал сам собой. И перевязанный танкист тоже сидел тут, безвольно уронив перебитые руки.

Дынник считал разрывы и каждый раз замирал, ожидая, когда рванет еще. Артобстрел скоро прекратился, но тут застучал танковый пулемет. Казалось, весь танк, от башни до гусениц, гудел как колокол. В промежутки между всплесками этого гуда расслышал Дынник редкие хлопки винтовок и опять замаялся: бойцы отстреливаются, а он сидит тут, прячется, как дезертир.

Атаку отбили раньше, чем он собрался бежать в свою ячейку. И снова повисла тишина, снова выглянул лейтенант, сполз по броне в окоп.

— Надо найти этот самолет, — сказал, ни на кого не глядя.

Марыся сразу вскочила, будто вопрос относился к ней одной.

— Мальчишки говорили: он за логом, у болота.

— Крикни сержанта, — повернулся лейтенант к Дыннику. — Пусть кого-нибудь выделит.

— Я пойду, — решительно сказал Дынник.

— Заплутаете один-то, я покажу. — Марыся вскинула руки и начала укладывать косу, словно это было самое главное при сборах в дорогу.

— Небось не заплутаю, — поспешил отговорить ее Дынник. Конечно, с Марыськой было бы надежней, но Он боялся, что лейтенант не пустит ее с ним. Вон как взъедался еще утром.

Но теперь в Меренкове уже не кипело утреннее, он тоскливо думал о том, что ее придется-таки послать лучше всего именно с Дынником, поскольку никто, как он, не рвется добыть этот бензин, чтобы поскорей выставить танк с высоты, чтобы не было тут боя, чтобы уцелело в неприкосновенности все, что лежит в этой земле. Умрет, а разыщет самолет.

— Ведро возьми, — сказал он. — Краник-то знаешь где, если что? Как бензин наливать будешь? Под крыльями гляди, под крыльями…

Поколебавшись, он подозвал Дынника, что-то нашептал ему и отвернулся, чтобы не смотреть, как они будут уходить. Он думал о том, что если судьба, так неожиданно поманившая избавлением, не обманет, то ведра бензина будет довольно, чтобы вырваться к самолету на танке и заправиться как следует. А потом уж… Что будет потом, он и сам не знал: затаится ли в новой засаде или на скорости попробует прорваться к фронту. Последнее было почти нереально. Фронт откатился далеко — совсем не слыхать, — а долго гулять по тылам немцы не дадут, подловят. Впрочем, всегда останется та же возможность: взорвать танк и уйти в лес. О Марысе он старался не думать совсем.

А Марыся все оглядывалась, не понимая, что такое сделалось с лейтенантом: не простился, даже не помахал рукой. Потом рассердилась и так припустила, что Дыиник сразу отстал. Длинный штык винтовки, висевшей на ремне, цеплялся за ветки, и винтовку ему пришлось взять в руку. В другой руке было ведро, он выставлял ведро вперед, отводя ветки, но они все равно то и дело били по лицу.

Вздохнул облегченно, когда перелесок кончился, почти бегом догнал Марысю.

— Ну, девка, совсем загоняла. Места, что ли, хорошо знаешь?

— Коровы тут паслись, лошади.

Она ответила сердито, отрывисто.

— Послушай, все хочу спросить. Родителей у тебя нету, что ли?

— Почему нету?

— Ушла, никому не сказала.

Марыся промолчала, и он понял: коснулся запретного. То ли их и в самом деле нет в живых, то ли живут вразброд, как повелось последнее время, то ли еще что.

Долго после этого шел молчком. Потом догадался, чем успокоить.

— Ты на лейтенанта не сердись…

— Больно надо, — перебила Марыся, и эта ее горячность ясней ясного сказала: надо, да еще как больно.

— Не сердись. Он хороший, только молодой.

— Это плохо? — Она приостановилась, с усмешкой взглянула на него.

— Ты давай иди. Разговоры разговорами..

Позади за лесом загрохотало, и они оба остановились, прислушиваясь. Но тут же Дынник спохватился, подтолкнул Марысю.

— Спешить надо.

И снова замолчал. Она взглядывала на него вопросительно, но он решил не говорить больше ничего, не отвлекать пустыми разговорами. Да и смотреть надо было по сторонам, внимательно смотреть, запоминать дорогу. Пот скатывался из-под повязки, заливал глаза, саднило ухо, и все усиливалось гудение в голове, ни на миг не утихавшее после того взрыва.

Самолет нашли скоро. Видно, Марыся и впрямь знала тут каждый куст, если вывела, не плутая. Это был «ишачок», как его ласково звали в войсках, короткохвостый, короткокрылый, тупоносый. Он стоял целехонький, только развернуло его напоследок поперек узкой грунтовой дороги, ровно рассекавшей поле, уткнуло винтом в кусты.

Дынник, радостный, обежал самолет кругом, похлопывая, поглаживая по крыльям, по фюзеляжу. Никогда он не видел самолетов вблизи, и вот привелось так, что не только все можно трогать, но хоть садись и лети. Вдруг подумалось: самолет этот верняком придется сжечь, чтобы не оставлять врагу, и очарование, какое заставляло его еще мальчишкой задыхаться, глядя в небо, вмиг пропало. Он нырнул под крыло, потом под другое, долго искал и там и тут — никакого краника не было. И затосковал: есть бензин, но как его налить?

— Может, тут? — спросила Марыся, рассматривавшая что-то над колесом.

Дынник пошарил рукой там, куда она показала, нащупал в неглубокой нише холодную металлическую пипочку с длинной чекой, закрученной проволокой. Нерасчетливо рванул эту проволоку и отскочил: в траву ударила тонкая пахучая струя.

— Давай ведро! — закричал радостно. Подсунул ведро под струю и так держал его обеими руками, с удовольствием слушая упругое журчание жидкости.

Бензин не весь вытек, и это известие Дыннику не терпелось поскорее сообщить лейтенанту. Он не заглянул даже в кабину летчика, чего еще несколько минут назад нестерпимо хотел, не стал искать патроны, которые верняком гоже были в самолете и которых не хватало там, на высоте. Кинул вещмешок за спину, скатку на шею, винтовку за плечо, подхватил ведро и, ни слова не сказав Марысе, заспешил знакомой дорогой обратно. Бензин выплескивался на брюки, скоро в левом ботинке захлюпало. Дынник остановился в березнячке, вырезал из бересты круг, распрямил его на стянутом кольцом прутике, крикнул Марысю, кинул ей пилотку, в которой были иголка с ниткой.

— Прихвати по краям, да побыстрей.

Он с трудом сдерживался, чтобы не вырвать у нее берестяной круг: все казалось, что Марыся медлит. Накалял себя злостью, понимая, что не сможет передать приказ лейтенанта, который тот шепнул ему на ухо перед уходом.

— Кончай быстрей, — крикнул раздраженно. Девушка испуганно глянула на него, не понимая, с чего это боец вдруг взъелся, заторопилась, уколола палец, вскрикнув, сунула его в рот.

Снова поднялась стрельба за лесом, там, где была высота, и стихла. Солнце уже не пекло, как днем, покрасневшее, оно скатывалось к горизонту, сгущая тени, подкрашивая багрянцем стволы березок.

Дынник едва дождался, когда Марыся кончит класть стежки, выхватил у нее берестяной круг, бросил его в ведро и снова, не оглядываясь, заспешил через поле. Марыся не отставала, и он уж знал — не отстанет.

Когда миновали березняк, Дынник остановился, резко обернулся.

— Тебе надо домой идти.

— Почему? — удивленно спросила она.

— Потому. Это приказ. Знаешь, что такое приказ?

— Никуда я не пойду.

— Иди домой, тебе говорят!

— Чего это вы меня гоните?!

— О тебе забочусь, дурочка ты этакая.

— Я сама о себе позабочусь, не маленькая.

— Иди! — грозно крикнул Дынник, но грозности у него не вышло. Видно, мало одного желания для грозности, нужна еще и злость. А злости у него на Марыську, как ни старался, не было, одна только жалость.

— Я лейтенанту скажу, что вы меня гоните.

— Да лейтенант сам и велел!

— Неправда! — побледнела Марыся.

— Гони, — говорит, — в шею, если не послушается.

— Неправда! — Она выбросила вперед обе руки, будто хотела заслониться от его слов, попятилась, потом побежала.

«Пускай лейтенант сам разбирается», — подумал Дынник и заспешил следом, держа ведро перед собой, чтобы не расплескать бензин.

Автоматной очереди он не услышал. Подумал в первый миг, что запнулся, и изогнулся весь, боясь уронить ведро. Но и поняв, что по нему стреляют, испугался лишь за то же ведро: не дай бог попадет пуля. И, уже падая, он поворачивался так, чтобы заслонить драгоценную свою ношу.

Потом услышал торопливые хлопки пистолетных выстрелов, еще автоматную очередь. И все стихло.

Очнулся Дынник, как ему подумалось в первый момент, поздно вечером: перед глазами было темно. Потом понял, что лежит под кормой танка, зарытого в окопе. Внезапно надвинулась на него еще тень, и он узнал красноармейца Бандуру.

— Бензин! — с трудом выговорил Дынник.

— Цел бензин, цел.

Дынник вдруг вытянулся весь, шевельнул рукой.