Александр Сметанин - Дорога на Порт-Артур Страница 9

Даже нам, рядовым солдатам, и то было ясно, что без танков эти огневые точки не подавить. А танков не было. Две маленькие самоходки, поддерживавшие атаку нашего батальона, сгорели в самом начале боя.

Но едва ли не страшнее пулеметов для нас была эта чужая земля. Не земля, а просто жирная глина, размытая непрерывными дождями, вдоль и поперек оплетенная колючей проволокой, она хватала нас за ноги мертвой хваткой. То словно губка всасывала ботинки, то, наоборот, уплывала из-под ног, когда мы пытались подняться на голые высоты, обороняемые врагом. Это был враг лютый, озверевший, стремившийся во что бы то ни стало не пустить нас теперь уж в свои города и городки, в свои хутора и усадьбы.

Но что хорошо понимали мы, то еще лучше понимали там, наверху, включая, наверное, командующего фронтом. Поступил приказ прекратить атаки, не губить людей зазря. У меня в отделении потерь не было, хотя во время последней атаки мы продвинулись дальше всех шагов на двадцать.

И вот третью неделю сидим в обороне. За это время нас успели еще раз переформировать. Капитан Полонский теперь — адъютант старший батальона, а мое отделение целиком передано в пятую роту.

В нее же назначен парторгом и старшина Кузнецов. Это хорошо. И еще: наше отделение тоже пытались разбить по другим взводам роты, но капитан Полонский не разрешил. Спасибо ему от всех нас. Перед выходом на передовую он хотел взять меня своим связным, но моего согласия не получил. Я даже напомнил капитану его слова, сказанные профессору в Ленинграде, — до конца войны оставаться в роте. Полонский погрозил мне пальцем и не стал настаивать.

Что же это такое «сидение в обороне»? Зимой прошлого, сорок третьего, когда моя служба только начиналась, это был по фронтовым условиям рай. Здесь — ад. Тельный говорит, что грешников вместо поджаривания на огне следует совать в эту глину. Дешевле будет.

Идет нудный моросящий дождь, не укроешься от сырого холодного ветра. Ни обсушиться, ни обогреться. Чтобы притащить термос с холодной кашей, приходится передвигаться ползком, так как ход сообщения залит водой и ее не откачать во веки вечные не только что ведрами, но и сотней пожарных насосов.

Ночь напролет всем отделением посменно котелками вычерпываем воду из тесного блиндажика, вырытого прямо в стенке хода сообщения. Но она продолжает на наших глазах сочиться и сочиться из земли, словно кто-то гигантским прессом выдавливает ее оттуда. Ночью мы ходим за еловыми ветками, застилаем пол блиндажа, но уже к утру земля заглатывает их.

Чтобы вода не стекала в блиндаж, пол которого ниже хода сообщения, Игнат соорудил запрудку из палок, дерна и соломы. Час-другой запрудка держит воду, потом уступает ей, расползается на глазах, и вся «гидротехника» вместе с потоками воды устремляется в блиндаж.

Но пуще всяких бед для меня стали чирьи, один за другим вздуваются на шее и затылке. Военфельдшер батальона направлял в медсанбат, но я, честно говоря, не хотел оставлять своих ребят, боялся, что меня могут неправильно понять, хотя полежать недельку в сухой теплой постели было бы недурно.

— Командир, у меня предложение, — говорит Сивков. Он держится молодцом, лучше всех нас, и ничто не может поколебать его врожденного оптимизма. — Надо выбираться из этого чертова блиндажа.

— Куда?

— В стенках траншеи вырыть норы. Эти дренажные колодцы ни хрена не помогают.

Дренажные колодцы в траншее и в блиндаже мы выкопали по предложению капитана Полонского, закрыли их щитами из жердей, но вода в них стекает плохо. Глина не впитывает влагу и не пропускает ее. Дно траншей давно превратилось в настоящее болото.

— Но ведь загнемся в этих норах, окоченеем от холода, — возражаю я Алексею.

— И об этом покумекал. Километрах в двух отсюда заприметил я сарай. В нем сено. Гнилое, но нам сгодится. Предлагаю: сегодня за день вырыть норы в стенках траншеи. Не вглубь, а как бы вдоль. Ночью сходить к тому сараю, принести по доске и по тюку сена в плащ-палатках. Постелить это сено на доски и будет сухо.

— С Гусевым поговорить бы...

— Так поговори. Он мужик головастый.

Да, наш новый взводный — мужик головастый. Младший лейтенант Гусев уже не молод. Офицерское звание получил здесь, в полку. Начал войну рядовым, командовал отделением, был помощником командира взвода.

Он одобряет предложение Сивкова.

— Правильно, делайте. Снарядами немец кидается редко, мина на такую толщину не возьмет, а из пулемета тем более фриц не достанет. Копайте.

Мы беремся за лопаты. За работой греемся, она хоть на время отвлекает от невеселых дум. Скорей бы ударили морозы. Но, говорят, в этих краях они настают и поздно, и вяло.

Глину из ниш выбрасываем на бруствер. Если ссыпать на дно траншеи, тогда вообще не проползешь. Немцы замечают нашу работу. Для острастки дают несколько очередей из пулеметов, но нам наплевать на них. Роем себе и роем.

У Манукяна и Кремнева дела с отрывкой ниш продвигаются плохо. Армен — парень исполнительный, но сильно ослаб за последние дни. Я предлагал санинструктору отправить его в санчасть подлечиться, однако тот ответил, что в роте таких, как Манукян, каждый третий. Что касается Кремнева — то он верен себе: от каждого свиста пули приседает, лопатой двигает еле-еле.

— Шибче работай, Кремнев, — говорю ему. — Не успеешь дотемна.

— Не успею, и черт с ней.

Хочется сказать ему что-либо этакое... Но сдерживаюсь и снова берусь за лопату. За работой злость проходит.

Хлюпая по жиже кирзачами, подходит парторг, телогрейка вымазана глиной. Лицо у Ивана Ивановича серое, глаза ввалились, на щеках инейком светится седая щетина.

— Здоров будь, Кочерин. Что сооружаешь?

Объясняю, попутно упоминаю о предложении Сивкова направиться ночью к сараю.

— Мысль верная, хотя и самодеятельность. — Старшина присел, прислонясь спиной к стенке траншеи. — Но это полумера, Сергей. Командование смотрит и дальше, и глубже. Сегодня в штабе полка соберут партактив, расскажут, что делать. Так больше не может продолжаться. Больных много. А пока копайте. Я доложу ротному, может, на всех этого сарая хватит.

Передохнув, он заходит в наш блиндаж под двумя дохленькими накатами из березовых бревен, соглашается, что жить в нем больше нельзя, оставляет свежий экземпляр дивизионки и идет по траншее дальше.

Весть о полковом партактиве ободряет. Знаю, что собрания всегда проводятся по очень важным вопросам. Потом, наверное, соберут и нас, комсомольцев-активистов, но уже в батальонах, расскажут, как и что.

Первым заканчивает свою нишу маленький Таджибаев. Усенбек работает, как крот, без разговоров, перекуров. Роет и роет.

— Готов, товарищ младший сержант, — по-уставному докладывает он. — Мой окоп готова.

Все, кроме Кремнева, втыкаем лопаты в грунт и, разгоняя ботинками жижу на дне окопа, подходим к Таджибаеву. Нишу он вырыл аккуратную, невысокую, как раз такую, чтобы можно было удобно лежать на боку.

— Везет тебе, Усенбек, — вздыхает Тельный. — Копнул два раза и — готово. Маленький ты, а мне вон сколько рыть надо.

— Товарищ командир, — спрашивает Таджибаев, — Манукян помогать можно?

— Можно, Усенбек.

Мне хочется сказать что-то хорошее, теплое этому парнишке за его готовность помочь товарищу, но при всех я почему-то стесняюсь делать это и опять бреду к своей неоконченной норе.

А ведь напрасно! Мог же я, как командир, официально объявить ему благодарность? Конечно, мог. За отличную работу. И объявлю. Обязательно. Вот как только за сеном сходим.

За сеном и досками Гусев разрешил идти не всем — я и Тельный с пулеметом должны быть на месте.

— Товарищ младший лейтенант, — не соглашаюсь я, — да в такую погоду, да еще ночью, немцев на цепи из окопа не вытащишь...

— Все, Кочерин. И приучайся не торговаться со мной. Для твоего сведения, я имею привычку думать, прежде чем отдать приказание. И тебе советую так поступать.

За старшего к сараю отправился Алексей. Но наших опередили. Сено, трухлявое и прелое да и то почти все растащили, а досок не оказалось вообще. Сарай был покрыт дранкой. Ее принесли в плащ-палатках.

И все-таки кое-какие подстилки мы смастерили. На следующую ночь решили сходить в лес, нарубить лапника и устелить им свои «берлоги».

Поздно ночью, согревшись горячим чаем, вскипяченным в блиндаже на крохотном костерике, расходимся по своим местам. В траншее на постах остаются Сивков и Таджибаев. Через час их сменят Кремнев и Тельный. Потом заступим мы с Манукяном.

Как командир отделения, я могу и не дежурить в траншее, но люди ослабли, пусть хоть подольше отдохнут. Теперь на дежурных возлагается еще одна обязанность — накрывать лежащих в нишах сеном.

А все-таки в нишах лучше, чем в блиндаже. Печки там все равно нет, костер жечь всю ночь не из чего, под боком одна мокрая хвоя, ноги в воде.