Анджей Збых - Железный крест Страница 9

Когда на допросе Вонсовского всплыло имя генерала Верлингера, Клос испугался, что хватил через край. Паренек-стенограф, который до этого с точностью автомата записывал все, не проявляя никакого интереса, сейчас был заметно взволнован. Сломал поочередно три остро очиненных карандаша и попросил минутного перерыва, чтобы снова подготовиться к работе. Кто же не слышал о генерале Верлингере, о котором гитлеровские газеты писали, что он герой кампании на Балканах, которому сам фюрер прикалывал «Дубовые листья» к кресту с бриллиантами! Клоса одолевали сомнения: что, если в верхах поймут всю несостоятельность подобного – чтобы старый прусский генерал, получавший от фюрера только награды, мог участвовать в заговоре! Когда, докладывая Дибелиусу, Клос попытался дезавуировать показание Вонсовского, тем самым ставя под удар весь свой план, его охватило на миг отчаяние. Однако решительное: «Об этом не должна болеть ваша голова», произнесенное штандартенфюрером, вернуло его к жизни.

– Чем ближе к фюреру, тем больше врагов, – сказал назидательно Дибелиус.

Четырьмя днями позже все немецкие газеты, а также продажный «Новый варшавский курьер» опубликовали на первых страницах обведенную черной рамкой фотографию тощего старика с моноклем в глазу. Генерал Верлингер – как это с глубоким прискорбием сообщалось в специальном коммюнике отдела контрразведки – был убит русскими бандитами где-то под Смоленском. Гитлеровская машина работала на полных оборотах.

Клос закрыл папку с протоколами допроса и посмотрел на часы. Лехсе запаздывал. Что могло его задержать? Клосу было необходимо, чтобы на сегодняшнем допросе Вонсовского обязательно присутствовал гауптштурмфюрер Лехсе. Клосу стало известно, какую роль сыграл его шеф в ликвидации греческого движения Сопротивления, и обер-лейтенант решил использовать в своих целях несколько документов, найденных под стальным диском американского вращающегося стула в кабинете Вонсовского.

Дверь открылась, и появился Лехсе. Через минуту эсэсовец ввел Вонсовского. Другой здоровенный эсэсовец внес кофейник и чашки. Клос указал Вонсовскому на постоянное его место – глубокое кресло в углу комнаты, – слушая одновременно Лехсе.

– Я только что от Дибелиуса, получил приказ сегодня же перевести Вонсовского в камеру предварительного заключения абвера.

– Да? – удивился Клос. – Мне ничего об этом не известно.

– Видимо, это согласовано с Рейнером, – пробормотал Лехсе. Он тоже был поражен решением своего шефа, ибо не привык к тому, чтобы Дибелиус добровольно выпускал жертву из своих рук. – Теперь только ты будешь опекать Вонсовского, – с особой интонацией подчеркнул Лехсе.

В дверь постучал стенограф, через минуту он уже сидел за своим столом, ожидая приказа приступить к работе.

– Первый раз встречаюсь с такой заботой о моей персоне, – сказал Клос, мрачнея. Он не притворялся. Ему и в самом деле не нравилось это распоряжение. «Неужели о чем-то догадываются? – подумал Клос. – Ну что ж, все, что ни делается, к лучшему. Тогда нужно поторопиться». – Но какое это имеет значение? – произнес он громко. – Как твои дела? – обратился он к Лехсе.

– Липке оказался твердым орешком. Когда пришел в себя, то отказался от своих прежних показаний. Но будь спокоен…

– Я вполне спокоен. – Клос посмотрел на Вонсовского. Граф сидел в кресле, держал в зубах погасшую сигару и смотрел на клочок серого зимнего неба за окном. «Неужели задумал сбежать? – испугался Клос. – Забыл, что находимся на четвертом этаже?»

Но Вонсовский, как будто бы чувствуя беспокойство Клоса, отвел взгляд от окна, налил в чашку немного кофе, посмаковал.

– В прошлый раз кофе был крепче, – промолвил Вонсовский, еще раз удивив Клоса своим спокойствием.

– Ты говорил мне по телефону, что хочешь что-то выяснить, – отозвался Лехсе. – В таком случае к твоим услугам. А то я чертовски устал.

– Понимаю, – ответил Клос. Взглядом подал знак стенографу и обратился к Вонсовскому: – Меня заинтересовало одно несоответствие, граф.

– В моих показаниях? – удивился Вонсовский. – Этого не может быть, – что-то вроде многозначительной улыбки появилось на его лице, – я тщательно их продумал.

– Несоответствие обнаружено между вашими показаниями, – Клос опустил взгляд на бумаги, – и протоколом обыска, произведенным в особняке в Вонсове в день вашего ареста. Так, штандартенфюрер Макс Дибелиус и присутствующий здесь гауптштурмфюрер Адольф Лехсе утверждают в протоколе, что в тайнике вашей ванной комнаты нашли доллары, а также кассеты микрофильма.

– Я подтвердил это.

– Знаю, – ответил Клос. – Речь идет о той сумме, которая там была. Вы сознались, что там было десять тысяч долларов и микрофильм.

– Да, – подтвердил граф, – две пачки по пять тысяч долларов каждая. В стодолларовых банкнотах.

– Неправда! – вмешался Лехсе. – В обеих пачках было только пять тысяч. Очевидно, вы ошиблись, господин Вонсовский.

– Я не мог ошибиться. Обе пачки привез в день ареста человек, к которому я питаю полное доверие. Он уже не впервые выполняет подобные поручения. Для соблюдения формальности я пересчитал одну из пачек. В ней было пятьдесят стодолларовых банкнот.

– Я не мог, ошибиться, – сказал Лехсе. – Сразу же по приезде в Варшаву пересчитал обе пачки. В них было ровно пять тысяч долларов. Перед этим, – он на миг заколебался, – они лежали в моем портфеле, который в течение часа был при мне.

– Оставим пока этот вопрос, – сказал Клос. Заметив минутное колебание Лехсе, подумал: «Зерно посеяно, теперь необходимо время, чтобы оно проросло». – Для меня остается неясным еще один вопрос, господин Вонсовский. Три дня назад вы показали, что донесение на имя начальника штаба местного гарнизона в Вене переслали в сентябре при посредничестве одного из ваших друзей. На следующий день вы опровергли прежнее свое заявление, сообщив, что в донесении содержалась инструкция для группы заговорщиков в Вене на случай удачного покушения на жизнь нашего фюрера. При этом вы упустили из виду одну существенную деталь.

– Я все сказал, – ответил с беспокойством Вонсовский.

– К сожалению, нет. Вы не назвали имя человека, который передал это донесение. Во время обыска в вашем кабинете, когда я сидел на американском вращающемся стуле и просматривал бумаги, мне попали в руки два конверта с адресами. Я должен вам помочь вспомнить?

– Тот человек… – начал непринужденно Вонсовский, всматриваясь в лицо Клоса, как будто бы ища в-нем ответа, – тот человек, – повторил еще раз, – не знал, что посылает. – Вонсовский явно тянул время. Взгляд Клоса, обращенный в сторону допрашиваемого, подтверждал, что ему все понятно. – Я просил бы, – продолжал Вонсовский, – разрешить мне не упоминать имя этого человека.

– Вы должны сейчас же назвать это имя! – крикнул Лехсе.

– Хорошо, господин обер-лейтенант, – ответил Вонсовский, – но я должен вас предупредить, что вы еще пожалеете о том, что задали мне этот вопрос. Отправил это донесение ваш непосредственный шеф.

– Кто? – с удивлением спросил Клос. Он вскочил с места и начал ходить по комнате, разыгрывая перед Лехсе высшую степень растерянности и волнения.

– Да, – подтвердил Вонсовский, – это был оберст Герберт Рейнер.

Лехсе молча встал, открыл дверь, жестом подозвал эсэсовца и приказал проводить арестованного. Стенограф, как будто испуганный тем, что произошло, поспешно собирал свои бумаги.

После ухода Вонсовского Лехсе тяжело опустился в кресло напротив Клоса.

– Для меня вопрос ясен. Теперь я понял, что искал Рейнер в охотничьем домике на следующий день после ареста Вонсовского. Благодарю тебя, Ганс, за то, что ты вовремя помешал ему изъять эти документы.

– Просто не верится, – сказал Клос, – чтобы оберет Рейнер был предателем.

– Ты еще молод, Ганс, а я старый полицейский. Факты говорят за себя. Мы не должны поддаваться сентиментальности.

– Ты прав, но не знаю, как теперь поступить. Ведь я должен сообщать Рейнеру о каждом новом имени, названном Вонсовским.

– Предлагаю отстранить Рейнера от участия в следствии, – ответил Лехсе. – Доложим Дибелиусу, пусть решает.

– Да, – сказал Клос, – теперь дело за Дибелиусом. Хотя не знаю, должен ли я сообщать ему все. Я имею в виду эту историю с долларами. Я верю, Адольф, что, когда ты проник в тайник, там было пять тысяч. Но Вонсовский утверждает, что десять. Я должен говорить правду.

Лехсе, ерзая на кресле, умоляюще смотрел на Клоса.

– Среди бумаг Вонсовского, – продолжал Клос, – я нашел также вот эти расписки. – Через широкий письменный стол он пододвинул их Лехсе. – Подпись на всех расписках идентична, кажется, она мне знакома.

– Это подпись Дибелиуса, даю слово! – ахнул Лехсе. – Подожди, ведь это же долговые расписки. Шесть тысяч марок, – прочитал он вполголоса, – двадцать тысяч злотых. Это невозможно!