Андрей Кранин - Дочки-матери

Кранин Андрей

Дочки-матери

Андрей Кранин

Дочки-матери

Пролог...

Колючий мартовский ветер пронизывал до самого нутра. Уже не было сил стоять перед этой проклятой могилой. Церемония ещё не закончилась, но толпа уже начинала редеть. Желающих почтить память покойного было на удивление мало, если учесть, что тело, из которого в настоящий момент вылетала душа, принадлежало не увешенному сединами старцу, а совсем ещё молодому человеку юноше немногим старше 20 лет. В этом возрасте человек ещё не растерял старых друзей и не рассорился с новыми, и желающих проводить усопшего в последний путь всегда наберется предостаточно. Смерть...! Каждая из троих поежилась....И такая смерть... Заслуженная смерть. Если только смерть можно заслужить...

Первой ожила Ника.

- Я не могу больше на это смотреть, пойдемте отсюда...Что вы тут стоите?! Это все уже закончилось! Слава богу, что все это закончилось!... - её била истерика.

- Успокойся, Ника, на тебя люди смотрят, можешь хоть на двадцать минут сохранить достоинство? - укоризненно сказала Леля.

- Пусть смотрят, а тебе все ни по чем, у тебя вообще чувства не развиты. Вон посмотри на Шурупчика, ей тоже плохо, и она себя не сдерживает. Сморкается в платочек, который ей мама погладила, слезки трет. Почему я должна кого-то стесняться?!

Шурупчик, она же Юля Шкарупина бросила затравленный взгляд на Нику, но огрызаться не стала. Она тихо сказала:

- Нужно уходить, Ника права. Все равно мы не можем больше изображать тут вселенскую скорбь, когда каждая из нас знает, что...

Юля была не права. Нет, уходить было, конечно, нужно. Она была не права в том, что каждая из них знала ЭТО....

1

Жалкие остатки летнего солнца заливали смотровую площадку перед зданием МГУ. Там стоял раскатистый гул голосов собравшейся толпы. Было первое сентября, начало нового учебного года. В числе возбужденных студентов были три юные девушки, стоявшие в конце колонны первокурсников. Они познакомились совсем недавно на вступительных экзаменах. Дружба завязалась мгновенно, как это бывает в юности...

Это было сочинение, кажется. Ника пришла слишком рано и сидела около аудитории, борясь с приступами кишечной слабости - её обычная реакция на все виды нервной активности. Ее рассеянный мозг посылал сигналы в ложном направлении. В здании было ещё пусто, видимо, другие абитуриенты предпочитали волноваться в домашних условиях. Вдруг в конце коридора раздалось звучное постукивание каблучков.

- Кто-то хиляет, - с отвращением подумала Ника. - Теперь в сортир по-человечески не сбегаешь.

Из дымки льющегося из окна солнечного света материализовалась невысокая девушка, в скромной, по представлениям современных девушек, блузке и некой профанации юбки, предлагающей для обозрения загорелые ноги, обработанные эпилятором. Она глуповато улыбалась.

- Привет! - лучезарная улыбка стала ещё шире.

- Здрасьте, - мрачно поздоровалась Ника.

- Ты на сочинение? - улыбчивая не собиралась отвязываться.

- Нет, у меня урок фигурного катания.

Девушка с удивлением колыхнула ресницами, удлиненными и загущенными фиолетовой тушью, и продолжила допрос:

- А что же ты тут сидишь?

- Жду, когда на улице каток зальют...

- Ты шутишь, - неожиданно догадалась лучезарная.

Во избежании конфликта Ника решила помолчать. Но у доброжелательной были другие планы. Ей, наверное, в детстве не хватало живого общения.

- Я - Юля, - поделилась она сокровенным. - Тебя как зовут?

- Юдифь, - с мукой выдавила Ника.

- Какое странное имя, еврейское что ли? - эрудиция добродушной не знала границ.

- Слушай, ну что ты пристала? Не видишь, плохо мне. Страдаю мизантропией, людей не люблю!...

- У меня тоже голова иногда болит, но с людьми я нормально, - открыла ещё одну маленькую тайну человеколюбивая.

Этого было достаточно. Ника уже готова была пойти мучиться в другое место, но вокруг уже постепенно начали собираться другие абитуриенты, изможденные бессонной ночью, проведенной в лихорадочном повторении того, на что в школе отводится одиннадцать лет. Непостоянное внимание сияющей уже было сосредоточено на ком-то другом, возможно, более доброжелательном, чем Ника. Прошла ещё четверть часа и абитуриентов пригласили в аудиторию, где и должна была произойти реинкарнация знаний, добросовестно укорененных в подсознание школьной программой.

Навестив туалет в последний раз, но не получив искомого облегчения, Ника тяжелыми шагами командора потащилась на отведенное место. Заняв место с краю, чтобы свести количество соседей к минимуму, Ника осмотрелась вокруг. Справа, слава богу, был проход - молчит, с вопросами не лезет, списать не просит. Слева сидела девица хиповатого вида с чертами лица, выдающими всю родословную до пятого колена. "Вот она - Юдифь", - подумала про себя Ника, но, скрестившись с соседкой взглядом, унизилась до улыбки.

- Ника Осмолина, - зачем-то представилась Ника.

- Соня Беккер, - без симпатии ответила соседка, почесав ручкой горбатую переносицу.

На этом вступительная часть знакомства закончилась, потому что кто-то из официальных лиц приемной комиссии, покончив с пугающими подробностями того, что будет, если вдруг абитуриенту придет в голову проконсультироваться с соседом или, что ещё хуже, списать, объявил о начале экзамена. Несколько часов пролетели незаметно. Ника сделала все, что могла, чтобы не расстроить маму с папой и сделать свое поступление более или менее правдоподобным. Выходя из аудитории, Ника Ocмолина, вдруг ощутила подзабытую легкость в нижнем отделе живота и приливы человеколюбия, захлестывающие верхний отдел головного мозга. "Я опять счастлива и открыта общению", - с удовлетворением подумала она про себя. "Надо будет забуриться сегодня куда-нибудь, чтоб отметить окончание этой образовательной Голгофы". Результаты её мало волновали, они были известны уже после знаковой встречи папы с председателем приемной комиссии на "хате" у вышеупомянутого. Никино студенческое будущее было улажено за десять минут. Ровно столько времени понадобилось папе, чтобы передать пухлый конверт, набитый иностранными дензнаками в потные, трясущиеся руки председателя; остаток времени был потрачен на то, чтобы, потягивая французский коньяк, принесенный папой, натужно делать вид, что не за этим, в общем-то, они здесь собрались. Председатель приемной комиссии, видимо, имел навязчивую привычку закреплять удачно обтяпанный контракт с партнерской стороной за счет последней, чему служила неоспоримым доказательством синева, покрывающая мясистый, пигментированный нос, и неуемные в своей подрагивающей пляске загребущие руки, транспортирующие пухлые конверты в карманы брюк, сильно потертых в местах транспортации.

Людской поток вынес Нику из аудитории, затем занес в лифт. Плечом к плечу с ней держалась её горбоносая соседка, не предпринимая ни малейшей попытки вступить в контакт, чтобы поделиться пережитым. "Мымра какая-то", - поставила диагноз Ника, шевельнув ногой, что означало попытку отодвинуться. Двигаться на самом деле было некуда, потому что при каждом неосторожном движении или особенно глубоком вдохе Никино тело, слегка смещаясь назад, ощущало неприятное прикосновение анатомически выделенной части другого тела, принадлежащего быковатому парню с татуировкой в виде кролика Банни на недобритой щеке. "Вот с такими козлами придется изучать прикладную лингвистику", - подавив приступ отвращения, подумала Ника. Юнец против Никиных прикосновений, видимо, ничего не имел, и, неприятно осклабившись, пытался заглянуть в разрез её платья, чтобы получить зрительное представление о том, к чему нельзя было прижаться.

Когда стремительный поток вынес Нику из лифта, она ощутила себя во враждебном кольце, стиснувшем её, справа - горбоносой девицей, сохраняющей выражение потусторонней отчужденности, а слева - поклонником кролика Банни, расправляющим затекшие в лифте члены.

- Слушайте, девушки, а не поиметь ли нам по рюмке пива? - решил начать романтическое знакомство татуированный абитуриент МГУ. - Меня, кстати, Леха зовут.

- Почему бы нет? - неожиданно включилась хиппи справа.

Нику приглашение не удивило. Было заметно, что Кролик Банни, страсть как хотел с ней познакомиться. К такому обороту дела Ника уже давно привыкла, потому что в свои неполные девятнадцать лет она уже была измучена мужским вниманием, обволакивающим её везде, где бы она не появлялась. Ника была замечательная красавица. Ее саму иногда приятно удивляло совершенство её анатомии. Она была высокой шатенкой с волосами азиатских шелков, стекающими по плечам водопадом. Ее нежная, как велюр, кожа лица, почти не тронутая косметикой, подчеркивала безупречность тонких и благородных линий носа и губ, запредельную глубину слегка насмешливых серых глаз, убранных длинными угольными ресницами, а коралловая полоска по младенчески пухлых губ была украшена примостившейся над верхней губой легкомысленной родинкой.