Андрей Кранин - Дочки-матери Страница 2

Неожиданно на Нику снизошло миролюбие. Покопавшись в себе, она не нашла причин, чтобы отказать сочному Рэмбо в его невинной просьбе - скрасить его по-холостятски одинокий вечер своим дурманящим присутствием. Напрягала только чужеродная хиппи, магически переместившаяся из состояния транса в состояние лимитированного возбуждения.

- Ладно, пойдем, красавчик - так сформулировала свое согласие мадмуазель Осмолина.

Уже нацелив свои стопы в сторону выхода, группа была остановлена пронзительным криком, который мог издавать только человек, опоздавший на самолет, улетающий на Бали.

- Юди-и-и-ифь!

После секундного анализа, Ника поняла, что это по её душу. Сомнений быть не могло и в том, что так назвать её мог только один человек на свете улыбчивая, лучезарная, человеколюбивая, длинноногая и короткоюбая лапушка Юля, с которой судьба свела её с утра перед дверьми аудитории. Но Юля была не одна. Стремительно и настойчиво, как ледокол "Ерамак", пробивающий себе дорогу к большой земле во льдах Арктики, девица прокладывала себе путь сквозь толпу, таща за собой ещё одно невинное создание с лазоревыми, застывшими в боязливом удивлении, глазами. Венчал процессию высокий молодой человек чрезмерно симпатичной наружности, стильно прикинутый в широкие, по-американски бесформенные штаны, модную рубаху и ботинки, ранее явно обитавшие на полке "Калинки-Стокман". Его коротко стриженные темные, почти черные волосы были поставлены торчком усилиями геля для волос, а в правом ухе болталась сережка в виде католического крестика.

Потом Ника часто вспоминала эту минуту, потому что это была первая минута их встречи - противоречивая, неправильная, неизведанная, минута, несшая в себе ипостась вещей так отличную от той, которая сложилась позднее.

Кролик Банни уставился на стоящих рядом с ним девушек. На его лице была заметна напряженная работа мысли, катализируемая сильным желанием узнать, которой из двух принадлежало это необычное имя. Чувствовалось, что он всем сердцем желал, чтобы Ника оказалась Наташей, Верой или, на худой конец, Глафирой, но только не Юдифь...только не Юдифь, господи, боже ты мой, только не это!...

Удивление перерастало в неловкость и смятение. Нужно было что-то делать.

- Хай, - по иностранному поприветствовала Ника вновь прибывших.

- Ой, приветики! - затараторила лучезарная Юля. Ну, как вы, отстрелялись? Я так боялась, что, по-моему, все напутала, проверить даже времени не было. Слава богу, последний экзамен. Теперь хоть отдохнем по-человечески. Кстати, знакомьтесь - это Леля. А это - Макс, они тоже поступают. Я - Юля. Ну, тут я только Юдифь знаю, а остальных как зовут?

Услышав свой псевдоним, Ника вздрогнула. Волна удивления прошла по другим лицам. Леха выглядел разочарованным, в его глазах замерцала тоска.

- Я хочу внести некоторую ясность. Я пошутила. Я не Юдифь, а Ника. Ника это мое настоящее имя.

- А мне Юдифь больше нравится. - неожиданно встрял "в модной рубахе".

Жизнелюбивая зашлась гомерическим хохотом.

- Ой, ну надо же такое придумать, а я, дура, и поверила.

Леха опять стал проявлять интерес к жизни.

- А Ника это от чего? - осведомился он.

- Это от Виктории Генриховны, - положила Ника конец надоевшему ей разговору.

- Ну, ладно, - решила выступить по делу дружелюбная Юля, узнав, наконец имена и остальных, - А вы куда это собрались, может, мы с вами?

- Мы выпить хотим, у нас трубы горят, - коротко сформулировал ближайшие планы Леха.

Хохотнув над шуткой, Юля засуетилась о деталях.

- Мы тоже думали, что надо где-то отметить. Здорово, что мы вас встретили, давайте в "Патио пицца" пойдем, здесь недалеко.

- Вы просто фонтанируете блестящими идеями, - начал выпендриваться Макс. С вашего общего разрешения, один звонок драгоценному родителю и нежной возлюбленной, и я с вами.

Сопровождаемый тяжелым взглядом Лехи, стильный юноша направился к телефонам, висевшим неподалеку в вестибюле.

- Ты где этого пижона откапала? - голосом пролетария, угрожающего буржуазии, произнес кролик Банни.

- Он - милый, - впервые обнаружила свое присутствие тихая Леля. И вдруг, с тревогой в голосе, - Соня, тебе плохо?

Тут все посмотрели на Соню. Сказать, что Соне было плохо, значило сделать Соне незаслуженный комплимент. Потому что по ней было видно, что ей было ужасно. По лицу разливалась мертвящая бледность, местами прорывающаяся в синеву, руки стиснуты кольцом так, что ногти, похоже, нарушая тонкий покров эпидермиса, проникали глубже в плоть, терзая сосуды, её глаза с расширившимися от какой-то внутренней боли зрачками, выглядели безумными, готовыми выпрыгнуть из орбит и побежать от этого места лошадиным галопом. Она была близка к какому-то припадку, ведущему к длительному помрачению сознания. В общем, она выглядела так, как будто провела ночь в покойницкой, где трупы, обреченные на скорое захоронение, неожиданно воскресли и устроили шабаш.

- Я...ничего...Мне надо домой срочно...Я забыла, меня ждут, - невнятное бормотание Сони ничуть не объясняло её неожиданную дурноту. Даже Ника, не склонная к сантиментам и милосердию, почувствовала укол жалости. Соня, на негнущихся ногах поплелась к выходу, развивая скорость улитки, преследуемой голодным хищником. После короткого обмена гипотезами, объясняющими случившееся, было решено, несмотря ни на что, праздник себе не портить и пойти в "пиццу", чтобы напиться как следует.

- Только я не пью, - вдруг застеснялась Леля.

- А мы - мирные люди, отрицающие насилие, так что заставлять не будем, успокоил её подоспевший Макс.

- Я на "колесах", - обрадовал всех Леха, - Нас пятеро, все влезем.

Гомоня по дороге, сиюминутно сплоченная компания двинулась к выходу. Прямо перед зданием, нарушая все мыслимые правила парковки, покоился Лехин БМВ, заставляя матерящихся прохожих обходить его справа и слева, наступая при этом в грязные, мутные лужи, оставленные вчерашней непогодой.

- Какая тачка! - задыхаясь от восторга, смешанного с мистическим ужасом перед большими доходами, всхлипнула Юля.

- У моего папы такая же, только другого цвета, - просто, как в подготовительной группе, заметила Леля.

- Ну, я смотрю, я тут один малообеспеченный, - продолжил обсуждение Макс. - А вы, мадам, чем владеете?

Вопрос был адресован Нике, но ответила на него Юля.

- Мне папа тоже обещал, когда я права получу.

"Значит, ещё не скоро", - почему-то подумала Ника.

Забравшись всей компанией в комфортное кондиционируемое авто, молодые люди понеслись по суетящемуся в своей дневной рутинной занятости Ломоносовскому проспекту.

В ресторане гуляли широко, как в последний день перед исповедью. Макс неистощимо острил. Его элегантная, наполненная афоризмами, тропами и идиомами речь, вызывала поступательное помрачение взгляда простоватого Лехи. Лехино неуязвимое при обычных обстоятельствах самолюбие унижало не только то, что суть некоторых высказываний велеречивого Макса ему была недоступна, "обидно было, что все бабы за столом смотрели в рот этому говнюку".

А справа сидела будоражащая Ника. От неё исходил аромат, который щекотал ноздри и путал мысли. Леха знал женщин, а женщины знали его. Но Ника была другой, настолько другой, что его смятая в одночасье и разорванная, как письмо неверного супруга, молящего о прощении, чувственность вызывала толчкообразные движении в паховой зоне, рискуя разодрать в клочья тугой барабан джинсовой ткани. Но сладкоголосый конкурент не унимался. Было видно, что за столом шла немая борьба искрящегося интеллекта с железобетонной силой воли, ставка в игре сидела рядом, томно заводя ресницами в поднебесье одной ей ведомой думы. Движение головкой в сторону Лехи, обращенный к нему взгляд, вопрос, прорвавший бурлящий поток Максовой болтовни, и толчки в области паха стали переходить в землетрясение.

- Слушай, Леха, а как это тебя на филологический занесло? - Никины глаза выражали то ли интерес, то ли недоумение.

- Да мне батя сказал, что мне надо в институт идти. Я говорил, что хочу на банкира, чтоб потом у него в банке работать. А он мне говорит, ты - дурак, а там учиться надо, иди в литературный, там один мужик за экзамены отвечает, он мне бабки должен.

- Это, Ника, часто встречается, когда конвульсивные желания, порожденные противоречивыми импульсами, внезапно обрываются обнаженной, как правда, действительностью. Вот перед нами, возможно Риккардо или Смитт политэкономии, а его суровый, не признающий в нем таланта родитель толкает в объятия не нашедшей себе места среди девяти других музы филологии.

- Лабуду ты какую-то сказал, Макс. Сам ты Рикки Мартин, - встрепенулся Леха. - Мой батя, между прочим, МГИМО закончил и на трех языках хреначит.

- Я поражен. Но почему же не чувствуется благотворного влияния интеллектуала, обреченного передать свой могучий умственный запас генетическим путем?

- Потому что сидел он десять лет. А мать с ним не жила и мне на давала встречаться. А пять лет назад в больницу попала, и батя меня к себе взял.