Олесь Бенюх - Навстречу бездне

Бенюх Олесь

Навстречу бездне

Олесь Бенюх

Навстречу бездне

Глава двадцать седьмая СНОВИДЕНИЯ НАЯВУ

"Боже, какой здесь белый, уныло белый, смертно белый потолок". Раджан тяжко вздохнул, закрыл глаза. В нью-йоркском пресвитерианском госпитале, куда он попал после автомобильной катастрофы, все наводило на него тоску, уныние. Сестры были чересчур медлительны, пища слишком однообразна, самый воздух пропитан такими мерзкими медикаментами, что его постоянно преследовали позывы на рвоту. "За триста семьдесят пять долларов в день можно было бы, кажется, устроить все поприличнее", - думал он с раздражением. Главной причиной всех его недовольств, устойчиво скверного настроения было, разумеется, то, что он, в сущности здоровый человек, впервые в жизни был вынужденно привязан к больничной койке. Не на день-другой на полтора-два месяца. Ну и глупейшая история, в которую он попал. А все по милости какой-то пьяной девицы, которая не только перебила ему ключицу и сломала несколько ребер, но и убила себя. А что, если самоубийца? Любопытно, хорошенькая или дурнушка. Раджан представил лежащую в гробу девушку, всю усыпанную белыми, розовыми, оранжевыми цветами. Однако, как он ни силился, лица девушки вызвать в своем воображении он не мог. Он уже было совсем отчаялся. И вдруг покрылся испариной - из гроба на него смотрела Беатриса. Взгляд ее был печальный и ласковый. Но вот она недоуменно оглянулась, выскочила из гроба. Вновь взглянула на него - теперь надменно, с нескрываемой злобой. "За что?" - застонал Раджан. Беатриса изогнулась огромной черной кошкой, изумрудные глаза ее угрожающе блеснули. Еще мгновенье - и она исчезла. И гроб, заполненный цветами, поплыл в воздухе, закружился по комнате, быстрее, быстрее. Сверкнул голубой, холодный луч, гроб грохнулся об пол и рассыпался на миллионы мелких стеклянных брызг. И звук при этом был такой, словно разбилось огромных размеров зеркало. Раджан медленно открыл глаза. Голова была тяжелая, страшно хотелось пить. Здесь, в госпитале, он постоянно впадал в легкое забытье. Дремотное состояние длилось, как правило, недолго. Сновиденья сменяли друг друга причудливой чередой. Раджан с трудом нащупал кнопку звонка, вызвал сестру. Она появилась почти тотчас, молоденькая, высокая, словно любовно выточенная статуэтка. Раджан предпочитал эту мулатку всем другим сестрам. Она хоть улыбалась невымученно. Вот и сейчас добрая улыбка светилась в ее черных глазах, подчеркивала красоту нежных припухлых губ.

- Сестра Христина, - тихо проговорил Раджан.

- Да, сэр, - девушка напряглась, вся - внимание.

- Я хотел попросить вас звать меня просто Раджан.

- Да, сэр... - привычно ответила она и вдруг запнулась. - Сэр... Раджан.

- Просто Раджан, без всякого "сэр", - он тихонько засмеялся и тут же сморщился, почувствовав, словно его проткнули раскаленным металлическим прутом.

- Вам же нельзя не только смеяться - говорить! - Христина тоже сморщилась, словно сама ощутил внезапную острую боль. Марлевой салфеткой она осторожно стирала пот с лица Раджан.

- Так будете звать меня по имени? А то я опять засмеюсь, - едва улыбнулся Раджан.

- Буду, - сразу же согласилась она. И произнесла несколько раз нараспев по слогам: Ра-джан. Раджан. Ра-джан! Звучит как песенка, как стих.

Помолчав, добавила: - Вы что-нибудь хотели сказать, Ра-джан?

- Если вам не трудно, дайте мне, пожалуйста, стакан апельсинового сока.

Подав ему сок из холодильника, Христина дождалась, пока он вернет ей пустой стакан. Но Раджан поставил стакан на столик, поблагодарил сестру и закрыл глаза. "Песенка, стих... думал он. - Весь мой народ, вся моя страна - как песня, как стих, что поются века и тысячелетия на гигантских подмостках - землях моих предков. И та песня, вся как родник до последней капли, пронизана иногда солнечным светом радости и счастья, но чаще покрыта темной тенью ненастных туч и бурь". Тут же Раджан невесело усмехнулся - он поймал себя на том, что мыслит категориями чужими, иноземными. Ведь на его родине именно тень считалась благодатью, а вовсе не палящее, знойное, все иссушающее и испепеляющее солнце.

Увидев, что он улыбается во сне, Христина неслышно вышла из палаты.

Сон Раджана был легкий и светлый. Он видел себя на большой, цветущей, ухоженной ферме. Он шел вдоль поля, на котором зрела капуста. Вдали однообразно тарахтит маленький трактор. За рулем его сидел крупный мужчина с лицом, коричневым от загара. Густая седая шевелюра лишь сильнее оттеняла его. Видимо, он был занят прополкой. На мгновенье приложив ладонь козырьком к глазам, прикрывая их от солнца, он приветливо помахал Раджану рукой и продолжал свою работу. Потянулись картофельные посевы, и Раджан увидел невысоко над ними мирно стрекочущий геликоптер. За ним стелилась то ли дымка пыльцы, то ли химикат. Пилот, чем-то неуловимо похожий на водителя трактора, улыбнулся, кивнул Раджану как давнишнему приятелю. А вот над бескрайними плантациями томатов словно в воздухе повисли ажурные дождевальные установки. Бережно попадая колесами в междурядья, осторожно ехал на юрком джипе "хозяин дождей" - оператор. В интервале между двумя замерами влаги в почве он дружески подмигнул Раджану, поднял над головой вытянутый вверх большой палец правой руки. Пшеничные массивы сменялись бахчами, хлопковые плантации - морем кукурузы, персиковые и апельсиновые рощи - многомильными волнами клубничных гряд. Вскоре поля кончились, потянулся бесконечный, высокий, яро освещенный манеж. Вдоль его стен выстроились колосья пшеницы величиной с дерево, арбузы и дыни высотой с трехэтажный дом. С потолочных балок свисали золотистые и фиолетовые гроздья и каждая виноградина была размером с футбольны мяч. И всюду кружились, танцевали, веселились беззаботные, как дети, люди - и водитель трактора, и пилот, и оператор, и еще много, много мужчин и женщин - радостных, счастливых. Кто-то втянул Раджана в хоровод. И он внезапно ощутил наслаждение от общения с этими простыми и славными людьми. И в этот момент исчез и манеж, и фрукты, и танцующие. Задвигались широкие ленты с какими-то блестящими деталями на них. Тут и там стояли люди в комбинезона и сосредоточенно выполняли различные операции с деталями. И Раджан понял, что это конвейер. Они менялись автомобильные, телесборочные, электронные. Грохотали огромные прокатные станы, беззвучно распределяли миллионы киловатт пульты управления электростанций, ревели многотонные грузовики, скользили по глади морей крохотные буксиры и гигантские лайнеры. И всюду, как бы ни были они поглощены своим делом, люди находили секунду, чтобы улыбнуться ему, махнуть рукой, поприветствовать. Трудолюбие неизбежно сопровождалось радушием. Ну конечно же, тот, кто работает, творит, созидает своими руками этот мир, тот не может не быть искренне добрым, приветливым, гостеприимным. Все эти люди, трудолюбивые и радушные, и есть многократное воплощение светлого гения своего народа. Вот о ком и о чем стоит в первую очередь писать. Всевозможные чудеса, которыми так богата Америка, ее язвы и рекорды, ее политические интриги и военные авантюры - они, естественно, находят, они должны находить отражение на газетных полосах. Но он, Раджан, хочет пропеть гимн трудолюбию и радушию трудовой Америки. Без нее не было бы ни красавцев-заводов, ни красавцев-полей. Без сорока администраций с их сенаторами и конгрессменами, генералами и дипломатами, президентами и виц-президентами она все равно была бы - и может быть, гораздо мудрее, добрее, справедливее. Без трудолюбия и радушия ее безвестных сыновей и дочерей, которые все вместе называются простым и великим словом "народ" никогда...

- Сэр, простите, что я бужу вас, но вам все равно необходимо делать укол - время. И потом к вам посетитель.

Раджан лежал молча, пока пожилая сестра со смешным именем "Пэтси" готовила шприц. "Собственно, ничего особо смешного в этом имени нет. Имя как имя, - размышлял он, все еще не совсем проснувшись. - Пожалуй, бородавка на самом кончике ее носа - вот что смешно. А то, с каким усердием и неумением она всаживает шприц в задницу, совсем не смешно".

- Ой!

- Что, больно, сэр? Извините, Бога ради.

- Ну что вы, сестра Пэтси! Это я так, от неожиданности.

- Если так, то я очень рада, сэр.

- Скажите, сестра Пэтси, это приснилось во сне или ко мне действительно кто-то пришел?

- Да, сэр, к вам пришли. Вовсе это никакой не сон. Я же сама вам сказала, - забеспокоилась она, торопливо пытаясь отыскать что-то в кармане халата. Попеременно доставая салфетку, шариковый карандаш, надкусанное печенье, она, бормоча что-то сердито себе под нос, отправляла их назад в карман. Наконец в ее руке оказалась записная книжка. Она долго искала нужную страничку. Затем водрузила на нос изрядно потрепанные очки в металлической оправе и прочитала: "Вас пришел навестить господин Раджан-старший". И, сняв очки, вопросительно уставилась на Раджана. "Папа, - едва слышно простонал он. Это мой отец, сестра". "Но он же живет за тридевять земель, простодушно изумилась женщина. - И вот приехал навестить сына. Не всякий, ох, не всякий родитель, да и вообще родственник, решится на такие затраты. Я знаю. Пятнадцать лет по госпиталям мотаюсь..."