Владимир Высоцкий - Баллада о Любви

Владимир Высоцкий

Баллада о Любви

Песни 1960–1966 годов

Сорок девять дней

Суров же ты, климат охотский, —Уже третий день ураган.Встает у руля сам Крючковский,На отдых – Федотов Иван.

Стихия реветь продолжала —И Тихий шумел океан.Зиганшин стоял у штурвалаИ глаз ни на миг не смыкал.

Суровей, ужасней лишенья,Ни лодки не видно, ни зги, —И принято было решенье —И начали есть сапоги.

Последнюю съели картошку,Взглянули друг другу в глаза…Когда ел Поплавский гармошку,Крутая скатилась слеза.

Доедена банка консервовИ суп из картошки одной, —Все меньше здоровья и нервов,Все больше желанье домой.

Сердца продолжали работу,Но реже становится стук,Спокойный, но слабый ФедотовГлотал предпоследний каблук.

Лежали все четверо в лежку,Ни лодки, ни крошки вокруг,Зиганшин скрутил козью ножкуСлабевшими пальцами рук.

На службе он воин заправский,И штурман заправский он тут.Зиганшин, Крючковский, ПоплавскийПод палубой песни поют.

Зиганшин крепился, держался,Бодрил, сам был бледный, как тень,И то, что сказать собирался,Сказал лишь на следующий день.

«Друзья!..» Через час: «Дорогие!..»«Ребята! – Еще через час. —Ведь нас не сломила стихия,Так голод ли сломит ли нас!

Забудем про пищу – чего там! —А вспомним про наших солдат…»«Узнать бы, – стал бредить Федотов, —Что у нас в части едят».

И вдруг: не мираж ли, не миф ли —Какое-то судно идет!К биноклю все сразу приникли,А с судна летит вертолет.

…Окончены все переплеты —Вновь служат, – что, взял, океан?! —Крючковский, Поплавский, Федотов,А с ними Зиганшин Асхан.

Татуировка

Не делили мы тебя и не ласкалиА что любили – так это позади, —Я ношу в душе твой светлый образ, Валя,А Алеша выколол твой образ на груди.

И в тот день, когда прощались на вокзале,Я тебя до гроба помнить обещал, —Я сказал: «Я не забуду в жизни Вали!»«А я – тем более!» – мне Леша отвечал.

А теперь реши, кому из нас с ним хуже,И кому трудней – попробуй разбери:У него – твой профиль выколот снаружи,А у меня – душа исколота внутри.

И когда мне так уж тошно, хоть на плаху, —Пусть слова мои тебя не оскорбят, —Я прошу, чтоб Леха расстегнул рубаху,И гляжу, гляжу часами на тебя.

Но недавно мой товарищ, друг хороший,Он беду мою искусством поборол:Он скопировал тебя с груди у ЛешиИ на грудь мою твой профиль наколол.

Знаю я, своих друзей чернить неловко,Но ты мне ближе и роднее оттого,Что моя – верней твоя – татуировкаМного лучше и красивей, чем его!

«Я был душой дурного общества…»

Я был душой дурного общества,И я могу сказать тебе:Мою фамилью-имя-отчествоПрекрасно знали в КГБ.

В меня влюблялася вся улицаИ весь Савеловский вокзал.Я знал, что мной интересуются,Но все равно пренебрегал.

Свой человек я был у скокарей,Свой человек – у щипачей, —И гражданин начальник ТокаревИз-за меня не спал ночей.

Ни разу в жизни я не мучилсяИ не скучал без крупных дел, —Но кто-то там однажды скурвился, ссучился —Шепнул, навел – и я сгорел.

Начальник вел себя не въедливо,Но на допросы вызывал, —А я всегда ему приветливоИ очень скромно отвечал:

«Не брал я на душу покойниковИ не испытывал судьбу, —И я, начальник, спал спокойненько,И весь ваш МУР видал в гробу!»

И дело не было отложеноИ огласили приговор, —И дали все, что мне положено,Плюс пять мне сделал прокурор.

Мой адвокат хотел по совестиЗа мой такой веселый нрав, —А прокурор просил всей строгости —И был, по-моему, неправ.

С тех пор заглохло мое творчество,Я стал скучающий субъект, —Зачем же быть душою общества,Когда души в нем вовсе нет!

«Позабыв про дела и тревоги…»

Позабыв про дела и тревогиИ не в силах себя удержать,Так люблю я стоять у дороги —Запоздалых прохожих пугать!

«Гражданин, разрешите папироску!»«Не курю. Извините, пока!»И тогда я так просто, без спросуОтбираю у дяди бока.

Сделав вид, что уж все позабыто,Отбежав на полсотни шагов,Обзовет меня дядя бандитом,Хулиганом – и будет таков.

Но если женщину я повстречаю —У нее не прошу закурить,А спокойно ей так намекаю,Что ей некуда больше спешить…

Позабыв про дела и тревогиИ не в силах себя удержать,Так люблю я стоять на дороге!..Только лучше б мне баб не встречать!

Серебряные струны

У меня гитара есть – расступитесь, стены!Век свободы не видать из-за злой фортуны!Перережьте горло мне, перережьте вены —Только не порвите серебряные струны!

Я зароюсь в землю, сгину в одночасье —Кто бы заступился за мой возраст юный!Влезли ко мне в душу, рвут ее на части —Только б не порвали серебряные струны!

Но гитару унесли, с нею – и свободу, —Упирался я, кричал: «Сволочи, паскуды!Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду —Только не порвите серебряные струны!»

Что же это, братцы! Не видать мне, что ли,Ни денечков светлых, ни ночей безлунных?!Загубили душу мне, отобрали волю, —А теперь порвали серебряные струны…

Тот, кто раньше с нею был

В тот вечер я не пил, не пел —Я на нее вовсю глядел,          Как смотрят дети, как смотрят дети.Но тот, кто раньше с нею был,Сказал мне, чтоб я уходил,Сказал мне, чтоб я уходил,          Что мне не светит.

И тот, кто раньше с нею был, —Он мне грубил, он мне грозил.          А я все помню – я был не пьяный.Когда ж я уходить решил,Она сказала: «Не спеши!»Она сказала: «Не спеши,          Ведь слишком рано!»

Но тот, кто раньше с нею был,Меня, как видно, не забыл, —          И как-то в осень, и как-то в осень —Иду с дружком, гляжу – стоят, —Они стояли молча в ряд,Они стояли молча в ряд —          Их было восемь.

Со мною – нож, решил я: что ж.Меня так просто не возьмешь, —          Держитесь, гады! Держитесь, гады!К чему задаром пропадать,Ударил первым я тогда,Ударил первым я тогда —          Так было надо.

Но тот, кто раньше с нею был, —Он эту кашу заварил          Вполне серьезно, вполне серьезно.Мне кто-то на плечи повис, —Валюха крикнул: «Берегись!»Валюха крикнул: «Берегись!» —          Но было поздно.

За восемь бед – один ответ.В тюрьме есть тоже лазарет, —          Я там валялся, я там валялся.Врач резал вдоль и поперек.Он мне сказал: «Держись, браток!»Он мне сказал: «Держись, браток!» —          И я держался.

Разлука мигом пронеслась,Она меня не дождалась,          Но я прощаю, ее – прощаю.Ее, как водится, простил,Того ж, кто раньше с нею был,Того, кто раньше с нею был, —          Не извиняю.

Ее, конечно, я простил,Того ж, кто раньше с нею был,Того, кто раньше с нею был, —          Я повстречаю!

Лежит камень в степи

Артуру Макарову

Лежит камень в степи,А под него вода течет,А на камне написано слово:          «Кто направо пойдет —          Ничего не найдет,          А кто прямо пойдет —          Никуда не придет,          Кто налево пойдет —          Ничего не поймет          И ни за грош пропадет».

Перед камнем стоятБез коней и без мечейИ решают: идти иль не надо.          Был один из них зол,          Он направо пошел,          В одиночку пошел, —          Ничего не нашел —          Ни деревни, ни сел, —          И обратно пришел.

Прямо нету пути —Никуда не прийти,Но один не поверил в заклятья          И, подобравши подол,          Напрямую пошел, —          Сколько он ни бродил —          Никуда не забрел, —          Он вернулся и пил,          Он обратно пришел.

Ну а третий – был дурак,Ничего не знал и так,И пошел без опаски налево.          Долго ль, коротко ль шагал —          И совсем не страдал,          Пил, гулял и отдыхал,          Ничего не понимал, —          Ничего не понимал,          Так всю жизнь и прошагал —          И не сгинул, и не пропал.

Большой Каретный