Алексей Смирнов - Гримаса

Смирнов Алексей

Гримаса

Алексей Смирнов

Гримаса

1. История болезни

Утром в среду, около семи утра, с Эрастом произошло нечто необычное. Как назло, он брился. Брился он безопасной (спорное, кстати, качество) бритвой. Вот он оголил изящными, кокетливыми махами левую щеку. Вот с тем же совершенством техники образумил правую. Настал черед более сложного участка, и Эраст, двинув вперед челюсть, выставил маленький, скошенный подбородок. Вероятно, он излишне напряг лицевые мускулы, - так, во всяком случае, Эраст чуть позже объяснил себе случившееся. А случился, в общем-то, пустяк: челюсть выдвинулась, но - до странного далеко, и назад убираться не пожелала. Эраст поранился, так как челюсть рванулась с неожиданной впридачу резвостью. Но этим дело не ограничилось: ни с того, ни с сего вдруг с пошлой банальностью сморщился длинный нос. Могла сложиться - если б насупились брови и наморщился вслед за носом и лоб - вполне заурядная гримаса: такими пугают маленьких детей взрослые дураки. Однако брови вскинулись в нетипичном изумлении, а глаза волей-неволей вылупились. Эраст застыл, глядя на себя в немытое зеркало. Кровь осторожно растекалась, подкрашивая розовым мыльную пену, и готовилась капнуть. Длилась вся история недолго, секунд пять, после чего на лицо вернулось обычное выражение. Эраст продолжал стоять как вкопанный, потихоньку выдыхая воздух. Он вновь испуганно замер и перестал дышать, когда на закуску, при нормальных уже чертах, мерзко дернулось правое ухо - чтоб помнил. Этого у Эраста раньше тоже не было.

Гадая и тревожась, Эраст продолжил бритье, но изящество и шарм исчезли из его движений. Побрившись, он умылся и позавтракал. Загадочное явление понемногу бледнело в памяти. На службу он явился несколько взволнованный, но не настолько, чтобы это бросалось в глаза. Работа же отвлекла его совершенно, да тут еще напомнили про аванс, и сделалось даже радостно. За авансом выстроился хвост, и Эраст, скучая, притоптывал ногой и бессмысленно раздражался. Кассирша обычно не отрывалась от бумаг, обидно к ней равнодушных. Она, не поворачивая головы, выслушивала фамилию;яростно, злясь, что все эти деньги - не ее и их надо отдать, рылась в списках, купюры дважды промелькивали в ее стервенеющих пальцах и летели в полукруг окошечка. Порхали галочки, рассвистывались росписи.

Но вот возникла пауза, и кассирша, не получив ответа на свое отрывистое"следующий! ", удостоила окошечко взгляда. Проем полностью заняла страшная харя, пялившая на кассиршу немигающие, выпученные глаза. Кассирша оцепенела. В обстановке сугубо официальной, деловой, приличной по определению, наблюдаемое ощутилось как нечто в такой степени дикое, что, имей кассирша представление о подобных вещах, она расценила бы все это как первый в жизни мистический опыт. Стукнула о стол выпавшая из пальцев ручка, и ее владелица, придя в себя от этого звука, истошно завопила, вцепившись обеими руками в сиденье стула. К концу серии визгов Эраст, пунцовый, но в остальном вполне обычный, пустился наутек, так и не завладев авансом. Он бежал, и на бегу в мозгу его панически метались воспоминания о сходных случаях, происшедших с другими, - Эраст был далек от медицины, но болезни окружают нас роем и разят без устали, и снаряды ложатся вокруг, все ближе, и при любой чепухе невольно думаешь: "Эпилепсия! Рак! Помешательство! "За этой грозной троицей мрачно маячила армия неизвестных и тем еще более страшных недугов. В этот день Эраст, не спросясь, ушел домой задолго до конца рабочего дня.

-----------------------------------------------------------------

На следующий день гримаса объявилась восемь раз, из них три - на службе.

Первый эпизод из этих трех наблюдался, слава Богу, в уборной. Эраст состроил рожу писсуару. Второй причинил больше неприятностей: шеф по общему мнению был в своих человеческих качествах ничуть не лучше писсуара и даже собирался шагнуть еще дальше, дабы уподобиться более солидному вместилищу. Но этот факт только осложнил ситуацию. "Тик", - жалобно объяснил свои действия Эраст и ничего в ответ не услышал. Спина шефа задрожала в такт шагам, удаляясь, и лишь по расправленным вдруг плечам можно было заподозрить что-то неладное. Третий приступ повторился в кассе, куда Эраст направился за авансом сразу после казуса с шефом в надежде, что беда если и приключится снова, то позже, не так скоро. Он ошибся. На сей раз реакция кассирши оказалась иной. Создалось впечатление, что она вроде и ждала повторения давешней нелепицы, рассчитывая на реванш. Хорошо еще, что она, толстая, не затруднила себя преследованием Эраста, пока он повторял вчерашний кросс. Вдогонку ему неслись примитивные оскорбления, которые беглец слышал, но не был в состоянии оценить.

Он - по праву - слыл умным человеком и не думал тянуть время в надежде на чудо. Медики - Эраст обратился к ним немедленно - выписали ворох бумаг. Глядя в мертвые от ужаса глаза Эраста, видя его прыгающие руки, невропатолог, оказавшийся добрым человеком, расценил заболевание как по меньшей мере сильнейший стресс и расщедрился на больничный. Кроме того, были у врача и более серьезные опасения, они касались именно тех самых заболеваний, о которых мучительно размышлял Эраст. Во всяком случае, эти диагнозы нельзя было отвергнуть с налету.

Гримаса тем временем не дремала и обживалась на новом месте. Похоже, лицо Эраста ей очень понравилось. Даже ночной сон не был ей преградой, и Эраст часто просыпался, садился в постели и стращал своим видом неживые окна спящего дома напротив. Застращать удалось лишь однажды, и то жертвой оказался будильник, с которым стряслось что-то наподобие будильничьей медвежьей болезни, и он зазвонил раньше срока. Эраст поплелся на кухню пить чай. Чуть позже он напугал чай и ошпарился. Тогда осталось уронить лицо в ладони и заплакать, но гримаса сумела проступить сквозь ручьи слез, и несчастный мычал, неспособный моргнуть, страдая от боли в перетруженных нижнечелюстных суставах.

Обследование не выявило ничего зловещего. Эраст, по мнению приборов, был абсолютно здоров. Нашлись какие-то мелкие отклонения, но кто без греха. Эраст испросил отпуск, хотя для этого ему пришлось-таки показаться на службе, и потраченное на хлопоты время вспоминалось кошмаром. Он пускался на немыслимые ухищрения, чтобы отвлечь гримасу: например, предчувствуя скорое ее появление, Эраст напрягал все мышцы тела до полной деревянности. Как ни странно, это немного облегчало ему жизнь. Гримаса и вправду отвлекалась, расходуя половину энергии на анализ изменившихся условий. Конечно, никто уже и не думал кричать на Эраста или смеяться над ним. Кассирша, бессознательно раскаиваясь в своем гневе, молча выдала деньги. Шеф приостановил продвижение по сантехнической лестнице, и в лице его пару раз мелькнуло даже что-то от благопристойного рукомойника. Но, несмотря на все эти послабления, Эраст покинул учреждение мокрым от пота. Явившись домой, он немедленно скроил рожу, и тут досада на судьбу достигла такой степени, что он непроизвольно хрюкнул. Можете думать что угодно, но это помогло. Дивясь волшебному действию всхрюка, Эраст недоверчиво стоял, ожидая рецидива. Почувствовав, что подбородок собрался в поход, он робко хрюкнул снова, и лицо сразу успокоилось. Эраст задумался, мучимый какой-то неприятной, скользкой догадкой.

-----------------------------------------------------------------

Не нам судить, что лучше - хрюкать или строить рожи. Для Эраста не существовало на свете вещи хуже гримасы . Он был согласен на любую альтернативу - таковы уж оказались особенности его эстетического чувства. А альтернативы множились. Вскорости гримаса оправилась и перешла в контрнаступления. Эраст прибег к сочетанию хрюканья и напряжения мышц тела меры уже испытанной. Это ненадолго подействовало, но спустя какое-то время тоже сделалось недостаточным. Тремя днями позже Эрасту пришлось добавить к оправдавшим себя уловкам еще пару новых. Теперь он напрягался, похрюкивал, порыгивал и попукивал. В его обществе стало невозможно находиться. Эраст засел дома и никого не впускал. Впрочем, никто к нему особенно и не рвался. Через неделю он уже приплясывал, сочетая это занятие со всем перечисленным выше. Гримаса не сдавалась. Отчаявшись, Эраст принял тяжелое решение прекратить борьбу, но вдруг с ужасом открыл, что приобретенные в качестве противоядия привычки на удивление быстро укоренились, и он не волен перестать похрюкивать, порыгивать и все остальное. Прорвавшийся сквозь заграждения давний друг сбежал через полчаса. К чести его будет сказано, что им руководило не отвращение, не испуг, но единственно сострадание. Друг захотел помочь. Его стараниями Эраста поместили в серьезную клинику, откуда месяцем позже он вышел с еще более серьезным, непроизносимым диагнозом. Его обязали принимать много таблеток, но польза от них была только та, что действия свои он производил с известным безразличием, сонный. Начала болеть печень, и Эраст отказался от лекарств. Пританцовывая, он разглядывал себя в зеркале и не мог поверить, что это он, Эраст, занимается невесть чем. Постепенно окрепла уверенность, что это уже кто-то другой, - вернее, не только он. Кто-то посторонний, уродливый и глумливый, поселился в Эрасте и теперь развлекается. Эраст поделился своими соображениями с медициной, после чего, с неохотой, после внутренней борьбы долго беседовал с психиатром. Психиатр с подлой вкрадчивой убежденностью пытался его переспорить, но не преуспел. Мнение у психиатра сложилось вполне ясное, но, поскольку Эраст был совершенно безобиден, его, уверенные, что он помешался, не отправили в больницу, а отпустили домой похрюкивать и порыгивать дальше.