Надежда Лухманова - Брат Поликарп

Надежда Александровна Лухманова

Брат Поликарп

(С английского)

I

Это был один из тех необъяснимых капризов судьбы, который чаще чем разные тонко задуманные планы, решает участь людей.

— Джек! — обратилась Виолета к своему младшему брату. — Меня так утомили все эти картины и статуи; прошу тебя, будь добрый мальчик, разузнай, нет ли здесь, в Риме, где-нибудь таких же зелёных полей как в нашей милой Англии, и, ради Бога, сведи меня хоть немного полюбоваться ими.

— С восторгом, — отвечал мальчик, — хотя, откровенно говоря, я мало надеюсь, чтобы здесь было что-нибудь подобное; подожди, я спрошу у слуги…

И он позвонил.

На зов его явился приветливый, громадного роста тевтонец, прислуживавший в Hôtel di Londra [1].

— Да, сударь, — ответил он на предложенный вопрос, — тут есть Боргезовы сады, и так как вы ещё не посетили этого места, то, смею думать, это будет для вас прелестная прогулка. Если барышня соскучилась по зелёным полям, то она будет вполне удовлетворена, именно теперь там цветут фиалки и другие синие цветочки весны. Я думаю, сударь, место это очень понравится вам.

— Что же, едем, Виолета?

— О! Едем, едем сейчас же. — Благодарю вас, — обратилась она к слуге.

Экипаж провёз их через Porta del Popolo [2], и в какие-нибудь пять минут они уже были среди знаменитых садов, которые открылись перед ними во всей своей красе и весенней свежести.

Виолета была в восторге.

— Джек, ты просто волшебник, или, сознайся, ты уже давно открыл это чудное место, в одну из твоих одиноких, таинственных прогулок?

— Ви! — вскричал вместо ответа мальчик. — Посмотри на играющих в мяч, они напоминают мне наш старый картезианский монастырь; кто бы мог ожидать встретить что-либо подобное здесь, в Риме.

— Как странно выглядят они в своих красных рясах! — воскликнула Виолета. — Это должно быть молодые монахи какого-нибудь ордена. Судя по тому количеству, в котором их встречаешь здесь везде, можно, действительно, поверить, что Рим — самое святое место на земле; но мне кажется, Джек, что они чувствуют себя не особенно свободно здесь, среди зелени и в соседстве с этими девушками в голубом, которые наблюдают за их игрою.

— Может быть, но только с мячом они управляются прекрасно, англичанин не мог бы действовать лучше. Смотри, смотри на этого толстяка, который бежит; он совсем выбился из сил, держу пари, что он даст промах!

Джек угадал, молодой толстяк действительно выбился из сил и должен был уступить место другому. Новый игрок промахнулся по первому мячу, но второй был им брошен мастерски, он выбил чужой мяч из гнезда и сильным ударом послал его прямо по тому направлению, где стояли наши друзья.

— Мастерски сыграно! Ви, берегись! — крикнул Джек, но, к сожалению, предостережение опоздало.

Внимание Виолеты было отвлечено детьми, катавшими обруч кругом цветника гиацинтов; крик брата заставил её только быстро обернуться, и летевший тяжёлый мяч со всею силою ударил её по пальцам левой руки, так что она отшатнулась и вся побледнела.

— Господи! Какой несчастный удар, тебе должно быть страшно больно, Виолета? — спрашивал её с участием Джек.

— Да, кажется меня задело, — сказала Виолета насколько могла хладнокровно и сняла с руки перчатку, но раньше, чем она успела сказать ещё хоть слово, перед нею, вместо Джека, стоял виновник несчастного удара, молодой человек в красной рясе.

Всплеснув руками, в позе тех святых, что встречаются на рисунках окон средневековых построек, он начал свои извинения умоляющим тоном:

— Я так сожалею, скажите, вам очень больно?

— Ничего, пройдёт, уж теперь не так сильно болит, — отвечала девушка, — право, уж не стоит обращать внимания, — прибавила она как бы с лёгким раздражением на себя.

Ей было странно, что слова и взгляд незнакомца волновали её.

Это был молодой человек лет двадцати пяти. Лицо его было чисто выбрито, глаза, кроткие, большие, напоминали глаза газели; уста его, казалось, не умели лгать. Его вид не допустил бы в ответах Виолеты даже простых, принятых, светских уловок.

— Это третий палец, видите, — сказала она улыбаясь и краснея.

— Вижу, надеюсь, что это только ушиб; прошу вас, пойдёмте со мной к фонтану и дозвольте мне сделать вам примочку, у меня в кармане совершенно чистый носовой платок.

— О, не надо, зачем вы так беспокоитесь, это может сделать мой брат, Джек… Но куда же он скрылся?

Джек был уже далеко, он подхватил оставленный игроком мяч, бросил его в сторону играющих, затем погнался за ним, чтобы сделать второй удар, потом возвращение его к сестре замедлилось ещё и тем, что одна из «красных ряс» обратилась к нему на чистейшем английском языке.

Факт этот сам по себе вовсе не был так удивителен, как показался Джеку, потому что все эти молодые люди, игравшие в мяч, были саксонского происхождения, хотя и принадлежали к монастырю св. Августина в Via Carmi.

Брат Поликарп, так звали молодого священника, взял в свою руку маленькую ручку Виолеты и прикладывал к пораненному пальцу освежительный компресс из холодной воды; время от времени он смотрел ей в глаза, чтобы угадать, как сильно она страдает.

Боль была страшная, но Виолета терпеливо переносила её. Сначала она даже кокетливо улыбалась, потому что брат Поликарп, несмотря на красную рясу и на серьёзное, можно сказать, даже печальное выражение своих глаз, был замечательно красив, но мало-помалу улыбка её исчезла, а сердце стало биться совсем непривычным образом.

— Довольно, — прошептала она, — больше ничего не остаётся делать как вернуться домой…

И она высвободила свою руку из его руки.

— Обещаете ли вы мне велеть осмотреть вашу руку, как только приедете в Hôtel? Я прошу вас об этом.

Брат Поликарп начал свою фразу совершенно спокойно, но под конец голубые глаза Виолеты смутили его, и слова «прошу вас» он уже произнёс тихим, дрожащим голосом.

— О, да, я сделаю это, благодарю вас и — до свидания!

Брат Поликарп был без шляпы, и ветер играл его короткими тёмными кудрями; он поклонился и покраснел до корня волос, ему было бы легче, если бы голова его была покрыта, но этого не было, и он сконфузился окончательно.

— Могу ли я, — начал он тихим голосом, — имею ли я право просить вас сказать мне, кого имел я несчастье ранить по своей непростительной неловкости?

— Я ничего не имею против этого, — отвечала Виолета, которую ободряло возраставшее смущение молодого человека, — вот карточка: моё имя написано здесь, внизу, карандашом.

— Глубоко вам благодарен, а я… — тут голос его так задрожал и понизился, что стал едва внятен, — я брат Поликарп, из монастыря в Via Carmi, я так был бы счастлив, если бы мог узнать, что ваша рука поправилась…

Весёлый голос Джека прервал его.

— Хороший удар мячика, нечего сказать. Надеюсь, вы больше его не повторите?

— Прощайте, — прошептала девушка, и брат Поликарп направился медленно кругом бассейна к играющим.

С этой минуты, хотя он считался одним из лучших игроков, мяч его более ни разу не попал в цель, но брат Поликарп продолжал играть, не обращая ни малейшего внимания на насмешливые шутки товарищей, заметивших его долгий разговор у фонтана.

— Пора домой, Джек, — сказала Виолета, — мой палец болит сильно, я боюсь не сломан ли он… это так огорчило бы его… и притом завтра нельзя будет ехать на бал.

— Огорчило бы кого?

— Беднягу, брата Поликарпа.

— Какого брата? Я совсем ничего не понял, что ты говорила. Так его зовут Поликарп? Знаешь, он больше похож на женщину в своей красной юбке.

— Если ты ничего не умеешь сказать умнее, то лучше бы тебе держать язык за зубами, ты, кажется, хорошо знаешь, что мужчины не носят юбок. Право, твои шутки иногда бывают очень неуместны.

Палец Виолеты был не сломан, но вывихнут, и когда Джек узнал об этом, то охотно простил сестре её слишком резкий выговор.

II

В тот же вечер, за час до вечерни, брат Поликарп сидел в своей комнате, уронив свою голову на руки.

Его комната не была в полном смысле монашескою кельей, хотя, как и вообще в Риме, роскоши в ней не полагалось никакой. Кровать занимала один угол, над нею висело распятие из слоновой кости на чёрном дереве, на полках были толстые книги, между ними много отечественных авторов, в дорогих кожаных переплётах, умывальник на железном треножнике, две тяжёлых скамейки грубой работы и письменный стол. На одной из этих скамеек сидел брат Поликарп, опёршись локтями на письменный стол. Слова «Vigilate et orate» [3] написаны были всюду, куда бы ни обращались его глаза.

Совсем не так легко, как многие думают, найти в жизни своё настоящее призвание. Есть люди, не обладающие никакими выдающимися способностями, они просто ищут какого-нибудь дела по душе и, найдя подходящее, идут себе спокойно далее по жизненному пути. Другим это даётся совсем не так легко.