Лев Толстой - Дьявол Страница 10

- Что то же?

- То же ужасное выражение, которое было прежде, когда ты не хотел мне сказать. Геня, голубчик, скажи мне. Я вижу, ты мучаешься. Скажи мне, тебе легче будет. Что бы ни было, все лучше этих твоих страданий. Ведь я знаю, что ничего дурного.

- Ты знаешь? Пока.

- Скажи, скажи, скажи. Не пущу тебя.

Он улыбнулся жалкой улыбкой.

"Сказать? Нет, это невозможно. Да и нечего говорить".

Может быть, он сказал бы ей, по в это время вошла кормилица, спрашивая, можно ли идти гулять. Лиза вышла одеть ребенка.

- Так ты скажешь. Я сейчас приду.

- Да, может быть...

Она никогда не могла забыть улыбки страдальческой, с которой он сказал это. Она вышла.

Поспешно, крадучись, как разбойник, он схватил револьвер, вынул из чехла. "Он заряжен, да, но давно, и одного заряда недостает. Ну, что будет".

Он приставил к виску, замялся было, но как только вспомнил Степаниду, решение не видеть, борьбу, соблазн, падение, опять борьбу, так вздрогнул от ужаса. "Нет, лучше это". И пожал гашетку.

Когда Лиза вбежала в комнату,- она только что успела спуститься с балкона,- он лежал ничком на полу, черная, теплая кровь хлестала из раны, и труп еще подрагивал.

Было следствие. Никто не мог понять и объяснить причины самоубийства. Дядюшке даже ни разу не пришло в голову, что причина имела что-нибудь общего с тем признанием, которое два месяца тому назад ему делал Евгений.

Варвара Алексеевна уверяла, что она всегда предсказывала это. Это было видно, когда он спорил. Лиза и Марья Павловна обе никак не могли понять, отчего это случилось, и все-таки не верили тому, что говорили доктора, что он был душевнобольной. Они не могли никак согласиться с этим, потому что знали, что он был более здравомыслящ, чем сотни людей, которых они знали.

И действительно, если Евгений Иртенев был душевнобольной, то все люди такие же душевнобольные, самые же душевнобольные - это несомненно те, которые и других людях видят признаки сумасшествия, которых в себе не видят.

10 ноября 1889. Ясная Поляна.