Лев Толстой - Поликушка Страница 10

- Мужик, сударыня, не знает, кому прикажете отдать, - опять сказала Дуняша.

Барыня распечатала конверт, вздрогнула, как только увидела деньги, и задумалась.

- Страшные деньги, сколько зла они делают! - сказала она.

- Это Дутлов, сударыня. Прикажете ему идти или изволите выйти к нему? Целы ли еще деньги-то? - спросила Дуняша.

- Не хочу я этих денег. Это ужасные деньги. Что они наделали! Скажи ему, чтоб он взял их себе, коли хочет, - сказала вдруг барыня, отыскивая руку Дуняши. - Да, да, да, - повторила барыня удивленной Дуняше, - пускай совсем возьмет себе и делает, что хочет.

- Полторы тысячи рублей, - заметила Дуняша, слегка улыбаясь, как с ребенком.

- Пускай возьмет все, - нетерпеливо повторила барыня. - Что, ты меня не понимаешь? Эти деньги несчастные, никогда не говори мне про них. Пускай возьмет себе этот мужик, что нашел. Иди, ну иди же!

Дуняша вышла в девичью.

- Все ли? - спросил Дутлов.

- Да уж ты сам сосчитай, - сказала Дуняша, подавая ему конверт, - тебе велено отдать.

Дутлов положил шапку под мышку и, пригнувшись, стал считать.

- Счетов нету?

Дутлов понял, что барыня по глупости не умеет считать и велела ему это сделать.

- Дома сосчитаешь! Тебе! твои деньги! - сказала Дуняша сердито. - Не хочу, говорит, их видеть, отдай тому, кто принес.

Дутлов, не разгибаясь, уставился глазами на Дуняшу.

Тетка Дуняшина так и всплеснула руками.

- Матушки родимые! Вот дал Бог счастья! Матушки родные!

Вторая горничная не поверила:

- Что вы, Авдотья Николавна, шутите?

- Вот те шутите! Велела отдать мужику... Ну, бери деньги, да и ступай, сказала Дуняша, не скрывая досады. - Кому горе, а кому счастье.

- Шутка ли, полторы тысячи рублев, - сказала тетка.

- Больше, - подтвердила Дуняша. - Ну, свечку поставишь десятикопеечную Миколе, - говорила Дуняша насмешливо. - Что, не опомнишься? И добро бы бедному! А то у него и своих много.

Дутлов, наконец, понял, что это была не шутка, и стал собирать и укладывать в конверт деньги, которые он разложил было считать; но руки его дрожали, и он все взглядывал на девушек, чтоб убедиться, что это не смех.

- Вишь, не опомнится - рад, - сказала Дуняша, показывая, что она все-таки презирает и мужика и деньги. - Дай я тебе уложу.

И она хотела взять. Но Дутлов не дал; он скомкал деньги, засунул их еще глубже и взялся за шапку.

- Рад?

- И не знаю, что сказать. Вот точно... Он не договорил, только махнул рукой, ухмыльнулся, чуть не заплакал и вышел.

Колокольчик зазвонил в комнате барыни.

- Что, отдала?

- Отдала.

- Что же, очень рад?

- Совсем как сумасшедший стал.

- Ах, позови его. Я спрошу у него, как он нашел. Позови сюда, я не могу выйти.

Дуняша побежала и застала мужика в сенях. Он, не надевая шапки, вытянул кошель и, перегнувшись, развязывал его, а деньги держал в зубах. Ему, может быть, казалось, что, пока деньги не в кошеле, они не его. Когда Дуняша позвала его, он испугался.

- Что, Авдотья... Авдотья Миколавна. Али назад отобрать хочет? Хоть бы вы заступились, ей-богу, а я медку вам принесу.

- То-то! Приносил.

Опять отворилась дверь, и повели мужика к барыне. Не весело ему было. "Ох, потянет назад!" - думал он, почему-то, как по высокой траве, подымая всю ногу и стараясь не стучать лаптями, когда проходил по комнатам. Он ничего не понимал и не видел, что было вокруг него. Он проходил мимо зеркала, видел цветы какие-то, мужик какой-то в лаптях ноги задирает, барин с глазочком написан, какая-то кадушка зеленая и что-то белое... Глядь, заговорило это что-то белое: это барыня. Ничего он не разобрал, только глаза выкачивал. Он не знал, где он, и все представлялось ему в тумане.

- Это ты, Дутлов?

- Я-с, сударыня. Как было, так и не трогал, - сказал он. - Я не рад, как перед Богом! Как лошадь замучил...

- Ну, твое счастье, - сказала она с презрительно-доброю улыбкой. - Возьми, возьми себе.

Он только таращил глаза.

- Я рада, что тебе досталось. Дай Бог, чтобы впрок пошло! Что же, ты рад?

- Как не рад! Уж так-то рад, матушка! Все за вас Богу молить буду. Я уж так рад, что слава Богу, что барыня наша жива. Только и вины моей было.

- Как же ты нашел?

- Значит, мы для барыни всегда могли стараться по чести, а не то что...

- Уж он совсем запутался, сударыня, - сказала Дуняша.

- Возил рекрута племянника, назад ехал, на дороге и нашел. Поликей, должно, нечаянно выронил.

- Ну, ступай, ступай, голубчик. Я рада.

- Так рад, матушка!.. - говорил мужик.

Потом он вспомнил, что он не поблагодарил и не умел обойтись, как следовало. Барыня и Дуняша улыбались, а он опять зашагал, как по траве, и насилу удерживался, чтобы не побежать рысью. А то все казалось ему, вот-вот еще остановят и отнимут...

XIV

Выбравшись на свежий воздух, Дутлов отошел с дороги к липкам, даже распоясался, чтобы ловчее достать кошель, и стал укладывать деньги. Губы его шевелились, вытягиваясь и растягиваясь, хотя он и не произносил ни одного звука. Уложив деньги и подпоясавшись, он перекрестился и пошел, как пьяный колеся по дорожке: так он был занят мыслями, хлынувшими ему в голову. Вдруг увидел он перед собой фигуру мужика, шедшего ему навстречу. Он кликнул; это был Ефим, который, с дубиной, караульщиком ходил около флигеля.

- А, дядя Семен, - радостно проговорил Ефимка, подходя ближе. (Ефимке жутко было одному. ) - Что, свезли рекрутов, дядюшка?

- Свезли. Ты что?

- Да тут Ильича удавленного караулить поставили.

- А он где?

- Вон, на чердаке, говорят, висит, - отвечал Ефимка, дубиной показывая в темноте на крышу флигеля.

Дутлов посмотрел по направлению руки и, хотя ничего не увидал, поморщился, прищурился и покачал головой.

- Становой приехал, - сказал Ефимка, - сказывал кучер. Сейчас снимать будут. То-то страсть ночью, дядюшка. Ни за что не пойду ночью, коли велят идти наверх. Хоть до смерти убей меня Егор Михалыч, не пойду.

- Грех-то, грех-то какой! - повторил Дутлов, видимо, для приличия, но вовсе не думая о том, что говорил, и хотел идти своею дорогой. Но голос Егора Михайловича остановил его.

- Эй, караульщик, поди сюда, - кричал Егор Михайлович с крыльца.

Ефимка откликнулся.

- Да кто еще там с тобой мужик стоял?

- Дутлов.

- И ты, Семен, иди.

Приблизившись, Дутлов рассмотрел при свете фонаря, который нес кучер, Егора Михайловича и низенького чиновника в фуражке с кокардой и в шинели: это был становой.

- Вот и старик с нами пойдет, - сказал Егор Михайлович, увидав его.

Старика покоробило; но делать было нечего.

- А ты, Ефимка, малый молодой, беги-ка на чердак, где повесился, лестницу поправить, чтоб их благородию пройти.

Ефимка, ни за что не хотевший подойти к флигелю, побежал к нему, стуча лаптями, как бревнами.

Становой высек огня и закурил трубку. Он жил в двух верстах и был только что жестоко распечен исправником за пьянство и потому теперь был в припадке усердия: приехав в десять часов вечера, он хотел немедленно осмотреть удавленника. Егор Михайлович спросил Дутлова, зачем он здесь. Дорогой Дутлов рассказал приказчику о найденных деньгах и о том, что барыня сделала. Дутлов сказал, что он пришел позволения Егора Михайлыча спросить. Приказчик, к ужасу Дутлова, потребовал конверт и посмотрел его. Становой тоже взял конверт в руки и коротко и сухо спросил о подробностях. "Ну, пропали деньги", - подумал Дутлов и стал уже извиняться. Но становой отдал ему деньги.

- Вот счастье сиволапому! - сказал он.

- Ему на руку, - сказал Егор Михайлович, - он только племянника в ставку свез; теперь выкупит.

- А! - сказал становой и пошел вперед.

- Выкупишь, что ль, Илюшку-то? - сказал Егор Михайлович.

- Как его выкупить-то? Денег хватит ли? А можь, и не время.

- Как знаешь, - сказал приказчик, и оба пошли за становым.

Они подошли к флигелю, в сенях которого вонючие караульщики ждали с фонарем. Дутлов шел за ними. Караульщики имели виноватый вид, который мог относиться разве только к произведенному ими запаху, потому что они ничего дурного не сделали. Все молчали.

- Где? - спросил становой.

- Здесь, - шепотом сказал Егор Михайлович. - Ефимка, - прибавил он, - ты малый молодой, пошел вперед с фонарем!

Ефимка, уж поправив наверху половицу, казалось, потерял весь страх. Шагая через две и три ступени, он с веселым лицом полез вперед, только оглядываясь и освещая фонарем дорогу становому. За становым шел Егор Михайлович. Когда они скрылись, Дутлов, поставив уже одну ногу на ступеньку, вздохнул и остановился. Прошли минуты две, шаги их затихли на чердаке; видно, они подошли к телу.

- Дядя! тебя зовет! - крикнул Ефимка в дыру.

Дутлов полез. Становой и Егор Михайлович видны были при свете фонаря только верхнею своею частию за балкой; за ними стоял еще кто-то спиной. Это был Поликей. Дутлов перелез через балку и, крестясь, остановился.

- Поверни-ка его, ребята, - сказал становой.

Никто не тронулся.

- Ефимка, ты малый молодой, - сказал Егор Михайлович.