А Песков - Боратынский Страница 10

Но то будет почти через тридцать лет. Все впереди. А ныне — у Аврама еще нет того, с чего начнут его дети; степи, неба, дома, сада, неги пространств и широты земной пред взором. Сие не за горами, и он счастлив.

* * *

Семейная жизнь отвращает и достойнейших от царской службы. В феврале, потом в марте государь гневался на лейб-гренадер: за разводы и несмотрение офицеров в опрятности. Аврам получил несколько выговоров. Непогода сия была, впрочем, только искушение. Боратынские не теряли силу. Илья, вызванный из Англии, сделан был флигель-адъютантом; Петр получил полковничий чин (капитан 1-го ранга); Богдану обещана была под команду эскадра; младшую Катиньку устроили в петербургский пансион. Жили все вместе — в дареном и обустроенном петербургском доме ("Потому можете себе представить, сколько много весело время проводим; словом, мы счастливы… Чудом почитаем, что, будучи все разных служб, и судьба нас не разлучает!").

* * *

Императрица Мария Феодоровна после январских родов была слаба. Катерина Ивановна находилась при ней почти неотлучно. С некоторых пор они весьма сблизились, и дружба сия стала началом сокрушения Нелидовой.

В мае государь надумал проездиться по России. В Москве ему показали томную девицу Лопухину, любящую его давно и нежно. Накануне отъезда в Казань дело было слажено, и ее батюшка, Петр Васильевич, стал готовиться к переезду в северную столицу для получения важного места.

Москва Павлу понравилась: — "Как отрадно было моему сердцу! Московский народ любит меня гораздо более, чем петербургский; мне кажется, что там теперь гораздо более боятся, чем любят". — "Сие меня не удивляет", — заметил Кутайсов. — "Почему же?" — "Не смею объяснить". — "Тогда приказываю тебе объяснить". Верно, чулок в руках Ивана замер над ногой императора, и голос задрожал: "Государь, дело в том, что здесь все вас видят таким, какой вы есть действительно, — благим, великодушным, чувствительным; между тем как в Петербурге, если вы оказываете какую-либо милость, то говорят, что это или государыня, или госпожа Нелидова, или Куракины выпросили ее у вас, так что когда вы делаете добро, то это — они, ежели же когда покарают, то это вы покараете". — "Значит, говорят, что я даю управлять собою?" — поразился Павел. — "Так точно, государь", — осмелел турок Иван. — "Ну хорошо же, я покажу, как мною управляют!"

Из Казани в Павловское государь вернулся 8-го июня. В его обращении с Нелидовой появилась принужденность; при виде Марии Феодоровны закипало глухое раздражение. Он не смел еще ослушаться Катерину Ивановну, но дальновидные люди предчувствовали перемены. Страшно ему бывало: измена снова вила гнездовье рядом, верные люди оказывались предателями и требовалось срочно удвоить число караулов.

* * *

Июня 18-го Аврам был произведен в генерал-лейтенанты. Государь еще раздавал чины нелидовским любимцам, но то было одно следование привычке, а не зов сердца. В сердце зрела гроза.

Гроза разразилась утром 25-го июля. Говорили так: "Около десяти часов император послал за великим князем наследником и приказал ему отправиться к императрице и передать ей строжайший запрет когда-либо вмешиваться в дела. Великий князь сначала отклонил это поручение, старался выставить его неприличие и заступиться за свою мать, но государь, вне себя, крикнул: — "Я думал, что я потерял только жену, но теперь я вижу, что у меня также нет сына!" — Александр бросился отцу в ноги и заплакал, но и это не могло обезоружить Павла. Его Величество прошел к императрице, обошелся с ней грубо, и говорят, что если бы великий князь не подоспел и не защитил бы своим телом мать, то неизвестно, какие последствия могла иметь эта сцена. Несомненно то, что император запер жену на ключ и что она в течение трех часов не могла ни с кем сноситься. Г-жа Нелидова, которая считала себя достаточно сильной, чтобы выдержать эту грозу, и настолько влиятельной, чтобы управиться с нею, пошла к рассерженному государю, но вместо того, чтобы его успокоить, она имела неосторожность — довольно странную со стороны особы, воображавшей, что она его так хорошо изучила, — осыпать его упреками. Она указала ему на несправедливость его поведения с столь добродетельной женой и столь достойной императрицей и стала даже утверждать, что знать и народ обожают императрицу… далее она стала предостерегать государя, что на него самого смотрят как на тирана, что он становится посмешищем в глазах тех, кто не умирает от страха, и, наконец, назвала его палачом. Удивление императора, который до тех пор слушал ее хладнокровно, превратилось в гнев: — "Я знаю, что я создаю одних только неблагодарных, — воскликнул он, — но я вооружусь полезным скипетром, и вы первая будете им поражены, уходите вон!" Не успела г-жа Нелидова выйти из кабинета, как она получила приказание оставить двор".

Турок Иван торжествовал. Нелидова отправилась в Петербург. Обгоняя ее, промчался курьер, и когда наутро она приехала к любимой подруге Наталье Александровне Буксгевден, то узнала, что супруг любимой подруги отставлен от дел петербургского генерал-губернатора.

Павел начинал царствовать сначала. Лишь явился в Петербург Лопухин с семейством, был уволен Куракин, задушевный друг Кагерины Ивановны, а Лопухин назначен на его генерал-прокурорское место. Как когда-то искоренялся дух потемкинский, так теперь уничтожались следы нелидовского торжества. Августа 24-го госпожу Буксгевден за неосторожное словцо повелено было выслать из Петербурга. Сентября 5-го Буксгевдены выезжали в Эстляндию, в замок Лоде, который когда-то государь пожаловал бывшему петербургскому генерал-губернатору. Катерина Ивановна отправлялась вместе с ними. ("Хорошо же, пускай едет, — сказал Павел. — Только она мне за это поплатится".) Сентября 29-го двор переехал в Петербург. Был дан бал при дворе, и юная дочь Лопухина, блистая взорами, явилась на первом своем придворном ужине. Начались осенние дожди. Михайловский замок стоял еще в лесах, государь торопил строительство, желая перебраться туда по весне. Уже сделали самое главное: надпись над вратами: Дому твоему подобаетъ Святыня Господня въ долготу дней (и сколько здесь литер, столько лет он, государь, и прожил: сорок семь).

* * *

Аврама в ту пору уже не было в Петербурге. Он торопился выехать до распутицы.

Рассказывали: "Император Павел, будучи недоволен одним из лиц, близко стоявших ко двору, приказал генералу Боратынскому передать от его имени довольно резкую фразу. Питая особое уважение к навлекшему на себя Высочайший гнев и не желая причинить ему сильного огорчения…" — Словом, пока Аврам ехал к достопочтенной особе, в уме его слова государя переставились так, что дошли до слуха сей особы в преображенном генерал-лейтенантской вежливостью образе. Когда же почтеннейший вельможа, возвысившись душой от любезного слова, отправился к государю благодарить за ласку, Павел пришел в гнев и велел Аврама уволить. 6-го сентября был подписан указ об отставке, 25-го выписана подорожная, и в один из первых октябрьских дней обоз Боратынских, обогнув главную лужу посреди города Белого, свернул с тракта на проселок, чтобы через час въехать в Голощапово. Аврам не бывал здесь семь лет.

(Братьев Аврамовых Павел не тронул. Тому была причина: они редко показывались ко двору, пребывая на своих кораблях. Не поздоровилось только младшенькому — квартирмейстер Александр Боратынский был прогнан вскоре после Аврама.)

* * *

Леса. Холмы. Поля. Болота. Блажен, кто находит подругу — тогда удались он домой: в деревню. Все та же церковь. Мельница. Крест подле нее в память Авдотьи Матвеевны. Яблоневые сады. Поля. Речка Обша. Винокуренное хозяйство Андрея Васильевича. Близкие родственники. Дальние родственники. Соседи.

Что делать русской осенью в этой глуши лучшей воспитаннице мадам Делафон и любимой фрейлине Марии Феодоровны? Если она отдала свою жизнь генералу, вылетевшему в отставку на восьмой месяц после свадьбы, — учиться терпению, не предаваться унынию, уметь входить в подробности сельского обихода и привыкать.

А что делать в деревне генералу, привыкшему смотреть за тысячами человек, вставать в четыре утра, чтобы весь день кипеть в царской службе, и в свои тридцать лет брошенного в неведомую жизнь? Одна жизнь кончена, новая не настала. "Жизнь! Пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь", — должен мрачно мыслить генерал, глядя на облитые дождями поля, на уток в луже, на кучи соломы и серые неровные облака, несомые холодным ветром по холодному небу. В Голощапове он был не хозяином, а сыном хозяина, и сама атмосфера вливала, верно, какую-то отраву не только в сердце, но в кости. Быть может, мы преувеличиваем, а то и вовсе ошибаемся, однако он ничего не делал, а что может быть хуже ничегонеделания для человека, привыкшего быть занятым четырнадцать часов в сутки? Это у беспечных итальянцев ничегонеделанье названо праздничным словечком far niente. Вероятно, в их солнечном климате и можно отдаваться детски преглупому и пресчастливому рассеянью, не останавливаясь долго на одной мысли. Но не у нас, не при российских осенних непогодах перепрыгивать мыслям друг через друга. В нашем климате мысль является в одиночестве, зато, даром что она единственная, тяжка и давит своей непомерной величиной душу.