Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси Страница 10

- Да потому, что про судимость дознались, суки, теперь хрен мне, а не Югославия...

Он замолчал, ковырнул из банки золотистую шпротину, пожевал, потом, оттолкнувшись от земли несоразмерно-длинными руками, не иначе как от предков-пахарей унаследованными, вскочил пружинно и заявил:

- Я сейчас, мигом. Тут неподалеку дачи есть, пойду хоть лука зеленого пучок нащиплю. А то лето началось, а я ни перышка не попробовал. То война, то пьянка...

- Брось, - предупредил Новокрещенов. - Садоводы нынче злые, урожай стерегут. И милиция патрулирует. Поймают, хлопот не оберешься!

- Да что им, пучок лука жалко, что ли? Попрошу - небось, не откажут. Ванька скосил глаза на медали и орден, улыбнулся самодовольно. - Что я, блин, зря на фронтах кровь проливал? Как День Победы наступает- ветеранов на руках носят!

- Так то в праздник... - покачал головой Новокрещенов.

Но Жмыхов уже удалялся, хлеща маскировочными штанами по расступающейся перед ним с паническим шелестом траве. Оставшись в одиночестве, Новокрещенов откинулся на спину, сорвал склонившуюся по-свойски над ним ромашку, прикусил стебелек зубами и затих, вслушиваясь в лесной шум и глядя пристально, как плыли в вышине, сменяя торопливо друг друга, набухшие холодной влагой облака, спешили, унося с собой дождь в неведомые дали, равнодушные отчего-то именно к этой, иссохшей в конце июня земле...

Неожиданно он поймал себя на том, что, даже раскинувшись безмятежно, остается внутренне напряженным, пальцы рук стиснуты в кулаки, шея затекла, а судьба выгнутой на неощутимой волне ветерка паутинки тревожит до сердцебиения и холодного пота на лбу - сейчас не выдержит, оторвется и улетит. Кстати, и Ваньки что-то подозрительно долго нет.

- Черт. Вот черт! - выругался, сев на корточки и озираясь кругом, Новокрещенов.

Прождав еще четверть часа, он замаскировал бутылки и закуску пучками травы - не то наткнется залетный бомж, мигом сопрет - и зашагал раздраженно в ту сторону, куда потопал непоседливый орденоносец. Меж корявых, изломанных половодьем стволов подлеска вилась приметная, податливо-влажная под ногой тропинка. Окрестные дачники часто ходили здесь, спрямляя через буреломы путь к автобусной остановке, откуда отправлялись затем по домам, нагруженные до онемения рук выращенными на участке овощами и фруктами. Через полсотни шагов роща поредела, забелела пеньками срубленных втихаря огородниками для неотложных нужд деревьев, а вскоре показались дачные домики, вернее, будки, сколоченные вкривь и вкось из подручного материала - мятых листов кровельного железа, фанеры, сырых березовых и тополиных стволиков. Но это на краю огородного массива, а дальше, вглубь, строения вырастали в два, а то и в три этажа, тяжелели, впечатывались в грунт бетоном и силикатным кир-пичом, столбили землю тесовыми заборами, возле которых отдыхали, словно лошади у коновязи, породистые автомобили. У штакетника одной из таких капитально обустроенных дачек толпился и гомонил народ.

- По почкам его, по почкам! - визгливо причитал старичок в обтягивающем кривые худосочные ножки трико. Он азартно подпрыгивал, напоминая отставного танцовщика, тряс в ярости академической бородкой, поучая толпу. Наипервейшее дело, друзья, почки ему отбить. На Руси с ворами так испокон веков поступали...

- Х-ха! Почки! Я с вас смеюсь! - возражал кто-то из глубины толчеи.По-вашему, здесь почки? Пустите меня, я вам покажу, где у него почки. Я врач, я изучал анатомию!

Хоронясь за колкими ветвями дикого шиповника, Новокрещенов, уже догадываясь, что происходит, всматривался в толпу.

- Вяжите его, мерзавца, вот веревка крепкая, бельевая, - хлопотала толстая тетка в соломенной шляпе-сомбреро и облегающих плотно зад и ляжки леггинсах, что делало ее похожей на вставшую на дыбы свинку из детских мультиков.

Народ чуть расступился, и стало видно, как Ваньку привязывают к штакетнику, растягивают веревками руки по сторонам, распинают, а вертлявый подросток, резко выделяющийся из толпы огромными, на несколько размеров больше положенного для его тельца, цветастыми шортами и рубашкой, с обручем наушников плейера на голове, бьет тонкими, будто спички, торчащие из коробка, ручками, по изумленному Ванькиному ли-цу, пританцовывая разболтанно под одному ему слышимые музыкальные ритмы.

- Вот суки! - разъярился Новокрещенов. - Так и убьют ведь!

Судорожно крутнув головой, он ухватил подвернувшийся кстати толстенный березовый сук, который проглядели отчего-то домовитые огородники, и, задрав его над головой, с рыком выломился из чащи.

-У-у-у...бью!

Не ожидавшие нападения, испуганные нечеловеческим воплем, дачники сыпанули по сторонам.

- У-у-у... падлы... - хрипел Новокрещенов, задыхаясь от волнения и непривычки к бегу, а сам уже распутывал веревку на одной Ванькиной руке, потом рванул на другой, вцепился зубами в неподатливый узел.

- Во, в натуре, влип... - ошалело бормотал Жмыхов, помогая ему.

- Идти сможешь? - спросил Новокрещенов и в ответ на кивок скомандовал: - Все! Уходим, - и, подхватив под руку, поволок в чащу, как раненого из-под обстрела, замечая краем глаза, что дачники, отбежав недалеко, опомнились от страха и уже кучкуются с мотыгами наперевес, показывают на них пальцами, подбадривая и подбивая друг друга на контратаку.

- Эх, ты, спецназовец хренов, - корил Ваньку, улепетывая в спасительную рощу, Новокрещенов, и тот оправдывался вяло, ойкая и хватаясь за бок при каждом шаге.

- Так они засаду по всем правилам боевой науки устроили! А я от мирной жизни расслабился. Только над грядкой склонился и успел три перышка лука сорвать - как дали по кумполу железякой, у меня все рамсы попутались. Очнулся, уж когда бить и привязывать стали.

На знакомой полянке отдышались чуток, собрали в пакет недопитое.

- Хрен с ней, с природой, - махнул рукой Новокрещенов.

И когда подходили к мосту, ведущему на родную, привычную сторону, ванька, спохватившись, лапнул себя за грудь.

- Во, блин, самую крутую медаль, "За отвагу", сорвали. Хрен теперь восстановят!

- Орден-то цел? - озаботился Новокрещенов. - Ты его, Ванька, особо береги. Нынче орденоносцам амнистия полагается. При твоем образе жизни награда такая очень даже сгодится.

- Так это если миллиард долларов у народа хапнуть, - возразил, постанывая, Жмыхов. - А если б у наших граждан пучок лука или редиски стырить - они на месте преступления порвут, без суда и следствия. И ам-нистировать нечего было бы...

Глава 7

Рано утром, когда Самохин, не оклемавшийся толком от ночного беспокойного сна, курил на кухне, после каждой затяжки громко прихлебывая из фаянсового бокала дегтярно-черный чай, в прихожей рассыпался будоражащей трелью звонок. Поперхнувшись, отставной майор подскочил, заметался в поисках пижамных брюк. Путаясь в штанинах, надел, через голову натянул застиранную, форменную когда-то рубашку, попытался на ходу пригладить седые, торчащие на макушке волосы и пошел открывать.

Глянул было в глазок, но без очков ничего не разглядел, открыл, торопясь, и застыл обескураженно, увидев у порога своей квартиры соседку с верхнего этажа Ирину Сергеевну. Представил мгновенно, как выглядит со стороны - старый, грузный, всклокоченный, поймал себя на том, что улыбается глуповато, и, стянув губы в трубочку, нахмурился, буркнув совсем уж неприветливо:

- Здрась-сте...

- Извините, Владимир... э-э... Андреевич, за вторжение, - жалко втянув голову в плечи, произнесла Ирина Сергеевна. - Не представляю, к кому еще могу обратиться... Всю ночь не спала... вы ведь военным были?

- Ну-у... вроде того, - протянул Самохин, еще больше смущаясь за свою грубоватость и за то, что "военным" не был, а как объяснить коротко суть прошлой службы, не знал. Спохватившись, отступил в сторону, пропуская соседку. - Входите.

Он провел Ирину Сергеевну в тесный, заставленный книжными стеллажами зальчик, стараясь выглядеть приветливым, указал на диван, застеленный пестрой накидкой.

- Присаживайтесь.

Сам устроился за столом поодаль, потянулся к пепельнице и пачке "Примы" и вдруг понял с ужасом, что примерно так он, старший опер, располагался, когда вызывал в свой кабинет заключенного. Осталось только закурить, пыхнуть в сторону клубом дыма и сказать многозначительно что-нибудь вроде: "Ну-с, гражданин осужденный, будем в молчанку играть или все-таки расколемся по-хорошему?.."

Ирина Сергеевна опустилась на диван, старательно натянула юбку на округлые колени, уложила сверху руки - чинно, ладонями вниз, как сидят в детском саду послушные, хорошо воспитанные дети.

- Вы уж извините, что я к вам вот так... ворвалась, - начала она, разглаживая тонкими пальцами ей одну видимую складку на светлой, в синий горошек, юбке. - Третий день бегаю туда-сюда, а все без толку. Сын у меня в армии пропал. В Чечне. Там бой был, товарищи его погибли, а он... Ни живой, ни мертвый не найден.

Самохин слушал сосредоточенно, не выдержав-таки, вытряхнул из початой пачки сигарету, закурил, напряженно пуская дым в сторону окна.