Ирина Безладнова - Такая женщина Страница 10

- Я не порхаю... я ищу. Я думала - ты понимаешь... - помолчав, ответила она. - Проблема заключается в том, что, наверное, я ищу то, чего нет!

- Мужчину, достойного тебя? - уточнила Вера.

- Мужчину, которому можно верить... А таких нет. Не существует на свете.

- Я же нашла - значит, существуют!

- Тебе повезло, - возразила Кира. - Тебе достался последний экземпляр. Не могла же она сказать, что Верин муж не пропускает ни одного удобного случая притиснуть ее в темном уголке...

Настроение было испорчено, и она собралась вешать трубку, но Вера, наверное, устыдясь, что взяла себе этот последний экземпляр, решила восстановить справедливость.

- Черт с тобой, - сказала она. - Чего не сделаешь ради любимой подруги... Ну, хочешь, я ему позвоню и приглашу в гости - скажу, что испекла пирог с капустой. Тем более что я его и вправду испекла... хочешь?

Вечером того же дня они вчетвером съели обещанный пирог, посмотрели по телевизору программу "Время", бурно обсудили новости и, не сойдясь во мнениях, чуть не поругались. Безапелляционная Вера, что называется, ловила на лету каждое слово Горбачева, воспринимая всякое инакомыслие как личное оскорбление; ее муж и Кира составляли оппозицию.

- Он просто не мог поступить иначе! - кричала Вера. - Как вы не понимаете? Как можно отпустить Грузию? Сначала Эстония, теперь Грузия... чего доброго, так все запросятся!

- Запросятся - и отлично! И отпустить! - подхватывал ее муж. - А то "сплотила навеки великая Русь"... Хватит! Досплачивалась!

- Нет, в самом деле, - поддерживала его Кира. - Его же словами - "процесс пошел"! А это насилие... и потом, Грузия...

Сережа молча слушал и не вступал в спор. Помитинговали, снова попили чайку и разошлись. Вдвоем с Сережей они вышли на Кировский проспект и спустились в метро. Вечерние пассажиры сидели, уткнувшись в газеты, со скамейки напротив донеслось:

- Это все равно ничего не даст - ты слышал репортаж Невзорова?

- Сплошная политизация, - улыбнулся Сережа. - Гласность плюс политизация всей страны.

Кира засмеялась.

- Давайте поговорим о чем-нибудь другом, - предложила она. -Например, о Верином пироге. Вы любите пироги с капустой?

Все случилось быстро, в тот же вечер... Случилось, как случалось не раз за эти семнадцать лет ее одинокой жизни: они поднялись к ней, и он остался до утра. С той разницей, что утром, заваривая на кухне крепкий чай, Кира знала совершенно точно, что хочет быть женой этого почти не знакомого ей молчаливого седого человека... Она готовила на кухне завтрак, а Сережа принимал душ. Вышел он из ванной со словами:

- Там раковина засорилась: вода плохо проходит.

- Знаю, - сказала Кира. - Я как раз собиралась вызвать водопроводчика.

- Не надо водопроводчика, там пустяки, - сказал Сережа, засучил рукава и вернулся в ванную.

Через полчаса они простились, и, стоя у окна, она смотрела, как он идет к автобусной остановке напротив, той самой, около которой семь лет спустя его переехала пожарная машина.

Сережа перебрался к ней в Купчино, потому что после развода с женой жил с матерью и сестрой в двухкомнатной квартире на Гороховой.

- Что же ты не выменял себе хотя бы комнату? - спросила его Кира.

- Зачем? У меня же было где жить, - удивился он.

Почти сразу с прежней молодой легкостью Кира забеременела, и первой, еще не обдуманной, а значит, самой правильной была мысль родить: кто знает, в ее годы это могла оказаться последняя беременность. В молодости Кира беременела легко, как кошка, и Маша, с которой Кира, бывало, делилась своими секретами, реагировала на эту ее способность так:

- Другие женщины уж как хотят, а не могут, а тебе это надо, как, к примеру, мне рояль, так нет - только тряхни над тобой штанами, и готово!

Что правда, то правда: для Киры никогда не было потребностью иметь ребенка, и Натку она оставила только в тайной надежде остепенить Вадима. Мысль о ребенке преследовала ее, и почему-то она была уверена, что это мальчик... Как встарь, она поделилась с Машей, которая после смерти матери официально прекратила свои обязанности домработницы, но иногда наведывалась к ней и Натке, чтобы "дать настоящую уборку".

- Поздновато... - выслушав ее, сказала Маша. - Сама не потянешь, а с меня теперь толку, что с козла молока. Такая старая делаюсь, что плюнуть хочется.

- Вам еще и семидесяти нет, - засмеялась Кира. - Какие ваши годы!

- Да уж ладно, не обо мне речь... Ты вон с виду, почитай, еще лучше, чем была, а только все одно - поздновато. У него взрослый сын, у тебя дочь-невеста, а тут нб тебе! Нет, ненормально это. Тебе бы Натку от него родить - была бы сейчас ровесница Сережиному сыну, - неожиданно заключила она.

Сережа тоже не проявил энтузиазма по этому вопросу; ей даже показалось, что он испугался...

- Ребенок? - Он с сомнением покачал головой. - Не знаю: уж очень смутные времена настают... смута. Но если ты хочешь, конечно...

Их маленький сын так и не увидел смутные времена, но все равно, хоть и без сына, у нее появилась семья: Кира поняла это по тому нетерпеливому чувству, с которым теперь возвращалась домой.

Вечерами Сережа частенько сопровождал ее на концерты, садился в зал и смотрел все до последнего номера, а по дороге домой уверял, глядя на Киру восхищенными глазами:

- Ты выглядишь на сцене, как сказочная принцесса... знаешь, будь я певцом, я бы взял другого пианиста: ты отвлекаешь внимание зрителей на себя!

- Слава Богу, ты не певец! - смеялась Кира. - Не вздумай поделиться своими впечатлениями с кем-нибудь из актеров - оставишь меня без работы!

Когда они собирались в гости, Сережа с явным удовольствием занимался собой, каждый раз удивляя ее безупречным вкусом. На него нельзя было не обратить внимания уже из-за одной этой платиновой седины, резко контрастирующей с темными бровями, - и Кира замечала женские заинтригованные взгляды... Откуда пришла эта несокрушимая уверенность в безопасности? Неизвестно. Просто она знала, что эти вопрошающие женские взгляды не встретят ответного сигнала; знала - и все.

На третий год их жизни Сережа принес домой Муську, которого нашел на помойке: на мусорном баке сидел грязный, но все равно огненно-рыжий котенок и, как уверял Сережа, "улыбался сквозь слезы". Он сам вытирал за котенком лужи и терпеливо приучал ходить куда полагается, осторожно тыкая его тупой мордой в прозрачную лужицу. Муська, не обижаясь, выслушивал его наставления и тут же снова справлял на паркет малую нужду. Потом, удовлетворенно улыбаясь, он уютно устраивался на Сережином плече - как раз один из таких моментов и был запечатлен на фотографии, которая висела над Кириной кроватью.

Мать не посчитала бы ее выбор блестящей партией: "...ты, с твоей красотой..." А Сережа был простым советским инженером и работал в том же самом НИИ, куда попал сразу по окончании института. В отличие от Киры, он не тяготился рутиной "трудовых будней" и не стремился любой ценой заполучить вожделенный досуг.

- Когда его слишком много, он просто теряет вкус, - считал Сережа. - Это как еда: ты наслаждаешься ею только если как следует проголодался. Мне даже нравится определенная размеренность в жизни: я люблю порядок.

Он любил порядок во всем - в одежде, в квартире, в работе; именно по этой причине и произошла катастрофа: он не умел жить среди хаоса. В первый и последний раз они заговорили об отъезде в 91-м году, сразу после августовского путча. Вернее, заговорил Сережа.

- Давай подадим документы, - сказал он. - Уезжают же люди...

Это было тем неожиданнее, что все тогда переживали эйфорию по случаю триумфальной победы демократов. Конечно, были перебои с продуктами, и змеевидные очереди, и Маша уверяла, что своими глазами видела жирных крыс, бегающих вечером между продуктовыми лотками на Сенной площади... но уехать и бросить все? А как же ее работа? А ее рояль? А Натка - она ни за что не бросит своей "артистической карьеры"! Да нет, она не в состоянии перерезать пуповину, оторваться... И потом, там тоже не сахар: далеко ходить не надо, достаточно вспомнить Веру.

Вера с мужем и сыном в 90-м году уехала в Америку по приглашению родного брата и теперь писала оттуда Кире отчаянные письма. То есть первые несколько писем состояли сплошь из восклицательных знаков: "Еду в супермаркет, без всякой очереди покупаю разные баночки и коробочки, приезжаю домой, открываю, а там - вкусненькое!" - писала подруге изголодавшаяся Вера, и, наверное, сама Америка казалась ей тогда чем-то вроде огромного, доступного каждому супермаркета. Но, утолив первый голод и оглядевшись, она поняла, что они с мужем ввязались в многолетний марафон, который мог оказаться им не по силам: строить новую жизнь полагалось молодым.

- Какой бы он ни был, мой мир здесь! - уже кричала Кира. - Да я просто околею там от тоски по Пушкину и Павловску! Даже по Купчино, - тут она подошла к окну и посмотрела на вечернюю улицу. - Да, даже по Купчино, если хочешь знать...

Сережа молча слушал и смотрел на нее внимательными темно-серыми глазами; когда она высказалась, он подытожил: