Савченко - Лариса Мондрус Страница 10

С приходом Шварца популярность РЭО в городе возросла, но в составе оркестра произошли некоторые изменения. Г. Кушкиса заменил Арнольд Попе, а место за роялем занял Эрмин Балыньш, муж Айно Балыни. В свое время он учился в музыкальной школе имени Дарзиня, а потом резко сменил дирекцию жизни: вместо консерватории пошел в архитектурный институт. Он умел играть на рояле и, поскольку вознамерился быть сторожем при собственной жене, уговорил Эгила взять его вместо Паулса.

Балыньш продержался недолго, его способности оставляли желать лучшего, и в конце концов будущий архитектор уступил рояль профессиональному пианисту Александру Кублинскому, которого Шварц знал еще со школьной скамьи. Кублинский занимался и сочинением эстрадных песенок, одна из них, "Ноктюрн", обрела в исполнении квартета "Аккорд" поистине всесоюзную известность:

Ночью, в узких улочках Риги,

Слышу поступь гулких столетий...

На гастролях во Львове Кублинский предложил Шварцу:

- Я тут знаю одного трубача, зовут Володей. Он хочет к нам в оркестр. Пойдем послушаем.

Пришли к нему домой, и когда высокий, похожий на гоголевского Остапа, 22-летний Володя Чижик взял трубу и заиграл, Шварц искренне изумился: музыкант экстра-класса, настоящий Гарри Джеймс.

Несмотря на известные в таком деле трудности, Эгил в случае с Чижиком проявил себя как умелый администратор. С помощью Яши Штукмейстера он выбил у Швейника дополнительную ставку, прописал музыканта в Риге, нашел жилье. И в один прекрасный день понял, что совершил стратегическую ошибку - этот трубач в состав РЭО никак не вписывался. Оркестр славен слаженностью, корректной игрой, а Чижик своим напором так свинговал и фразировал, что петухом выделялся из ансамбля. Он чувствовал себя звездой, а надо было подчиняться коллективу, умерять свой пыл.

Чижик сыграл в Рижском эстрадном оркестре только один концерт, в Дзинтари. Выпендривался, как хотел. При этом мысли об его увольнении у Эгила еще не возникало. Возможно, Чижик ощущал свою исключительность, идущую вразрез с интересами РЭО, рвался куда-то выше. Однажды на репетиции в филармонии Шварц вдруг заметил сидящего в конце зала Гараняна. Гость из Москвы? К чему бы это? Гадать долго не пришлось. В перерыве к Эгиду подошел Чижик и тоном, не терпящим возражений, заявил:

- Я ухожу к Лундстрему.

Сюрприз не из приятных. Сделан он в разгар выступлений РЭО. И все это после того, что он, Шварц, сделал для этого музыканта, после долгих уговоров Швейника, после с трудом добытой прописки. Все коту под хвост. Духовая группа оркестра в самый неподходящий момент оголялась. Шварцу оставалось только развести руками Да, он понимал, Лундстрем - это другие условия, другой престиж. Но все-таки поступок Чижика смахивал на грубую подножку. Тем не менее они расстались по-доброму, и несколько лет спустя, когда Володя блистал уже в оркестре Людвиковского, он принимал Шварца как старинного приятеля. Даже советовал ему, кого из музыкантов Людвиковского пригласить для записи на радио: "Гараняна возьми, Гареткина на ударные и обязательно всю группу тромбонистов - они там засаживают такие вещи, закачаешься".

В РЭО появились новые классные музыканты: саксофонист и аранжировщик Виктор Долгов, тенор-сакс Александр Пищиков (впоследствии они прославились и на московской эстраде). Учитывая, что Г. Кушкис прошел курс лечения от алкоголизма, Шварц с трудом упросил Швейника взять того снова в оркестр. Поначалу первый саксофонист РЭО держался в порядке, приходил на репетиции трезвый как стеклышко. Потом история стала повторяться чаще и чаще, и с Кушкисом в очередной раз пришлось расстаться. Тысячный, а может, и миллионный по счету бездарно загубленный талант Советского Союза

Все эти пертурбации с мало- и многопьющими музыкантами только злили Швейника, он уже стал коситься и на Шварца: а того ли человека он приблизил к себе? При каждом удобном случае Филипп Осипович напоминал худруку, что тот не следит за моральным климатом в РЭО, а это кладет пятно и на филармонию в целом.

Шварца раздражали бесконечные придирки начальства. Основной конфликт разгорелся в мае 1961 года, когда Швейник обвинил художественного руководителя в "развале работы и создании нездоровой атмосферы в коллективе".

- У вас, уважаемый Эгил Язепович,- желчно выдавил он, подчеркивая даже истинное отчество Шварца вместо привычного "Яковлевич",- Кублинский является систематически пьяный на репетиции, а вы делаете вид, что не замечаете это. Одним словом, хватит с ним цацкаться. Пусть он сегодня же напишет заявление. Я не собираюсь держать в филармонии алкоголиков.

- Если вы уволите Кублинского,- психанул Шварц, заступаясь за приятеля (может, не стояло этого делать?),- я сам подам заявление об уходе.

Швейнику будто того и надо было:

- И подавайте! Немедленно!

Шварц, хлопнув дверью, вышел из кабинета. Скандал в филармонии закончился трагикомически. На место худрука Швейник назначил не кого-нибудь, а... самого виновника конфликта, первого пьяницу в РЭО Александра Кублинского. И бывший друг-приятель, автор "Тихих улочек Риги", на первой же репетиции объявил опешившим музыкантам:

- Все, ребята. Времена Шварца закончились. Начинается новая эпоха Рижского эстрадного оркестра.

Как там в Евангелии сказано: прости их, Господи, ибо они не ведают, что творят.

К счастью, власть Швейника ограничивалась стенами филармонии, за которыми действовали другие законы притяжения. Вот если бы еще и на радио Шварцу был вход закрыт, тогда пиши пропало. А так в Министерстве культуры республики поддержали его идею создать при радиокомитете постоянно действующий симфоджаз в стиле оркестра Монтавани. Этому способствовали два серьезных аргумента: острый дефицит легкой музыки, звучавшей на Рижском радио, и желание создавать свой репертуар, а не прокручивать ленты, которые присылались из Москвы, что тоже внесло бы свою лепту в реализацию национального самопроявления Латвии. В Советском Союзе "симфоджазом" называли эстрадный оркестр с преобладанием струнных инструментов, но играющий в джазовых гармониях. Неотъемлемой чертой отечественного симфоджаза стала и новейшая, только что освоенная система записи музыки - с искусственным "эхом", "холл-эффектом", создающим у слушателя ощущение большого помещения, в котором играет оркестр.

Поддержка свыше позволила Шварцу экспериментировать в области оркестровок, что, в свою очередь, открывало возможность заявить о себе на союзном уровне. В Москве, куда теперь частенько наведывался, Шварц встречается со многими ведущими музыкантами страны: Эдди Рознером, Олегом Лундстремом, Вадимом Людвиковским, Георгием Гараняном, Юрием Саульским. В отличие от латышей, которые и руками и ногами открещивались от всего русского, Шварц, как губка, впитывал все новейшие московские веяния, заводил полезные знакомства на Всесоюзном радио, где показывал свои записи главному редактору эстрадных передач Чермену Касаеву, и на фирме "Мелодия" - с редактором Анной Качалиной и звукорежиссером Виктором Бабушкиным, внедрявшим в запись стереозвук, что было еще в новинку.

Тихий алкоголик Саша Кублинский почти год делал вид, что руководит Рижским эстрадным оркестром, пока директор филармонии товарищ Швейник наконец не осознал свой промах с его назначением. Оркестр разваливался на глазах: дисциплина упала, репертуар не обновлялся, количество концертов заметно снизилось, гастрольные поездки планировались, но не выполнялись. Надо было спасать дело, и Филипп Осипович повел другую игру.

Как-то Яша Штукмейстер позвонил Шварцу:

- Послушай, есть тема для разговора.

- Что будем обсуждать?

- Ты же понимаешь, с Кублинским у нас ничего не клеится. У него то понос, то золотуха. Все недовольны, у ребят никакого роста.

- Ну и что?

- Ты бы не мог вернуться в оркестр?

- Мог бы,- без раздумий ответил Шварц.- А Швейник? У нас с ним конфликт не на жизнь, а на смерть.

- Брось преувеличивать. Ну, повздорили, с кем не бывает. Я с ним говорил. Он, кажется, все понял. И дословно сказал так: "Мы можем найти общий язык, если он, то есть ты, согласен".

- Я стараюсь зла не помнить. Но в этом оркестре сейчас, кажется, некому петь. Музыканты ладно, а солистки-то подходящей нет.

- Давай условимся так. Если ты возвращаешься, я тебе приведу такую певицу - пальчики оближешь. А если не согласишься, то я и показывать не буду.

- Яша, я тебя очень уважаю. Только мало верится, что вы нашли звезду. За мое время работы в оркестре мы прочесали самодеятельность вдоль и поперек. Там никого нет. Где вы могли найти?

- Эгил, что мы с тобой будем зря пререкаться, придешь - увидишь.

- Хорошо, считай, уговорил.

Шварц был прав в том плане, что латышская эстрада на рубеже 50-60-х годов не имела ярких солистов союзного уровня. Хотя по большому счету и сравнивать было не с кем. Те, кто блистал в Москве и Ленинграде, за исключением, быть может, Э. Пьехи, не соответствовали, по его мнению, западным стандартам и вообще представлениям о современном эстрадном исполнителе. Более-менее профессионально в Риге выступали эстонка Айно Балыня с фицджеральдовским репертуаром и студентка консерватории Валентина Бутане, певшая в стиле Нины Дорды и Капы Лазаренко. Был еще Янис Крузитис, работавший на эстраде под Фрэнка Синатру. А дальше - вакуум. Поэтому Шварц был несколько заинтригован: что такого удалось найти Яше Штукмейстеру там, где искать уже нечего? Но и давать пустых обещаний он, знающий себе цену администратор, тоже не будет - Эгил это отлично знал.