Геннадий Исаков - Философский камень для блаженного (для людей пожилого возраста) Страница 10

Директор сунул какие-то документы. Выправить лицензию в "Горлицензии" на производство работ в дурдомах. Договор заключим с ближайшим. Тихо говорю:

- А наш участок чем хуже?

- У дураков деньги возьмем, у себя истратим, - так же тихо, - на то дураки и есть!

- Но надо ж будет что-то делать!

- Иди отсюда!

Прихожу к Гавриловне, рассказываю. Она достает связку денег, заворачивает в газетку, чтоб непонятно было, но не совсем, и отправляет в "Горлицензию".

Я этого парня заприметил на входе в метро. Печать какой-то отрешенности. Как будто он находится не в нашем мире. Чудной парень. Я показываю поддельный проездной и прохожу. А он показал протянутые руки. "Ты псих?" - спрашивают. "Это руки моих отцов и дедов, что строили метро" говорит. "Оно мое по праву наследства". Позвали милицию. Ему заломили эти самые руки и поволокли в свой мордобойник. "Блаженный какой-то" - смеялись и ругали его свидетели события. "Давить таких надо!" "Вот ты, старая, едва концы стягиваешь, - говорю бранящейся бабке,- а вот нефть, газ и прочее, что раньше общими были и тебя кормили, ведь отняли, украли попросту говоря. Что ж ты не возмущаешься этим?" "А потому, - отвечает, - что, кто сумел украсть, тот и молодец."

В вагон метро заходит мордоворот в форме, похожей на СС прошлой войны, и голосом, не допускающим возражений, громко на одной ноте, объявляет:

- Приготовьте проездные документы! Ваш билет! - к мужичку.

Тот засуетился, зашарился по карманам. Наконец, обрадованный, протянул пенсионное удостоверение.

- Ваш? - к следующему.

- Я, знаете ли, прошел по жетону.

- Где квитанция об уплате за проезд?

- Какая? Откуда?

- Вы, что? Читать не умеете? Билет сохранять до конца сеанса! На покупку и услугу требуйте чек или квитанцию! Короче! Или штраф на месте в пятикратном размере или пройдемте со мной! Многие проникают через колодцы! Будем проверять.

Мордоворот и визави встретились взглядом и последний сдался. Далее все пошло, как по маслу. Оплатившие штраф готовы были сожрать упирающихся. Не имевшие квитанций ругали новые порядки, отсчитывали названную сумму. И просили квитанции об уплате.

- Скажите, если спросят, что прошли контроль Вола. Это наш код.

- А как расшифровать? - пристал любопытный.

- Военной лаборатории.

- А форма такая откуда?

- От Кристиана Диора, болван.

В лицензионной конторе толпа бестолковых просителей. Местный наткнулся на одного из них.

- Вы к кому? - строго.

- Я, видите ли, лицензию...

- А я не спрашиваю зачем, а к кому! Не знаете? Надо знать! И в какое время. Когда узнаете, тогда и приходите! Всем очистить помещение! - потребовал он.

Я подхожу к нему и говорю тихо и со значением:

- С пакетом про дурдом.

Он понял все мгновенно. Открывает свою дверь и меня вовнутрь. И дверь на замок.

- Где пакет?

Показываю. Нормально.

- Есть справка, что прошли специальные медицинские курсы на санитаров? Нет? А допуск к вредным условиям? Нет? А разряды? А аттестованное оборудование? А что у вас есть?

Показываю на пакет.

- Приходите завтра. Принесете столько же.

Уходя, я остановился в дверях и сказал.

- Знаете, а я Вам завидую.

Тот вскинул брови вопросом.

- Мне бы такую уверенность в собственной необходимости.

- Главное, чтоб быть полезным людям. - И он помог мне выйти.

- Потренируйся, - говорит Гавриловна, - у специалистов. И привела к неопохмеленным сантехникам.

- Вот что, - смотрят на меня, - ты за президента или хрен знает за кого? За "Спартак" или наоборот?

- Меня к дурдому.

- Тогда беги к палатке. Там спросишь - зачем.

Палатка называлась "Эврика".

Опохмелились, велели тащить за ними банку с керосином.

В подвале дома, в котором требовалось провести капитальный ремонт труб, специалисты соединили к ним принесенную банку, всыпали еще какой-то химии и стали промывать насосом систему.

- А теперь, - говорят, - бегай по дому и нюхай, где пахнет.

Сам дьявол не поймет, чем только в том доме не воняло.

Было признано, что все прошло нормально. Поймали какую-то общественницу и она подписалась, что у нее к нам никаких претензий нет.

"Героический век!" - почему-то подумалось мне тогда.

Того Блаженного из метро я увидел избитого и выброшенного из милиции, сидящего на корточках у ее стены. Я подошел к нему и сел рядом. Закурил и неспешно завел разговор.

- Я знаю тебя. Ты Блаженный.

Тот посиневшим глазом смотрел на землю и, видимо, соглашаясь, молча кивнул.

- Ты, парень, - продолжал я, - видать, не можешь жить без неприятностей. Впрочем, оно понятно. Каждый имеет право на собственное несчастье. И потому ищет его повсюду. Тебе обязательно надо быть здесь?

- Я не знаю, где мне надо быть. - ответил тихо.- А кто это знает?

- А почему бы не пойти домой?

- Здесь мой дом.

- Милиция? Тюрьма - твой дом?

Он глазами пустыни посмотрел вокруг и вздохнул:

- Мой дом повсюду, где я есть. А я всегда в тюрьме. Я даже ношу ее с собой, она во мне, и не могу вырваться из своей тупой ограниченности! Мне к свету надо - в грязи сижу. Ноги, руки перебираю, но вяжет она! Воплю о свете с мешком на голове. Душа обгрызана, живот я ненавижу. А в окружении какой-то бред. Милиция - нам зеркало. Она показывает нам нас же схематично.

- Бред не имеет отраженья!

- Наша болезнь демонстрирует самую себя нам же яснее всего во всей кровавой ясности не в какой-нибудь печати, а именно - в милиции. В органах воздействия на нас. Милиция - не инопланетяне! Это - мы! Наши отцы, братья, маленькие мальчишки, попки которых мы отмывали. И вот он бъет меня резиновой палкой, мной же сделанной, с такой ненавистью, словно у него никогда не было матери, не было брата, любимой, как будто его кто-то вырастил в колбе! Или вытащил из ада. За просьбу мою прочесть мне их же обвинение, которое я должен был принять. Безысходная тупая злоба образовалась в моем доме.

Печать беспомощна в освещении природы человеческой низости, породившей эту же самую печать. Что останется печати, если вдруг порок исчезнет? Она и требуют от окружения компенсации сволочизмом. Дай преступление любой ценой! Чтоб на обличении заработать. И вал насилия идет. Никто не скажет, для чего. В порядке видится покорность, с регламентом страха и ненависти. "Человек рожден для счастья". Взять счастье и перья ощипать, чтоб вглубь вглядеться! Что в нем? Был классик прав: "Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!"

Я видел, что Блаженный распаляется. Его надо бы увести от этого опасного места, где мы птенцами у пасти сидим.

И я вмешиваюсь в монолог.

- Люди, что обидели тебя, не виноваты в том, что они, не понимая того, обречены быть жертвами происходящей революции жлобов. Идем со мной. Движенье нам поможет.

Мы поднялись и я его повел к себе.

- Ты, Дворник, видно хочешь навести порядок в моем уме. Спасибо, ненапрасный труд. В моем уме, действительно, порядка мало. Откуда взяться порядку для него?

- От природы, например. Совершенная гармония есть в ней.

- Глупость, Дворник, то, что дуракам кажется умным. Раз у гармонии больные дети, то не гармония она. Совершенство единственно. Как истина. И потому не может плодиться, чтоб далее поиски себя продолжить. Да кому известно, что есть гармония и совершенство? Где Философский Камень смысла?

- Зачем он тебе?

- Чтоб остановить безумие, происходящее в моем доме.

- Блаженный, безумие поддерживает самое себя, найдя в себе восторг. Оно будет биться за себя. Даже жизни положит, чтоб только не кончаться. Как безумие наркотического дурмана. Человечество в таком дурмане. И не захочет выйти из него. Невероятное усилие нужно для его спасения. Посмотри: люди воруют, хватают, тащат, а их бъют, уничтожают, отстреливают, заклинают перестать, но они, как одержимые, не понимая даже зачем они это делают, все продолжают стаскивать добро к себе. Ими движет рефлекс накопления, который сильнее жизни. Вот родители посылают мальчиков своих убивать других мальчиков от других родителей. Знаешь - почему? Потому что насилие, как гнев, им доставляет наслажденье, как облегченье при туалете. И они не могут противостоять помешательству своему. А мальчики с той и другой стороны идут на заклание, как завороженные счастьем свершения смерти. Их нельзя остановить! Если б они имели внутренний запрет к убийствам, никакая б сила не смогла бы затолкать в их руки оружие. Но смерть манит и без приказа. Мальчишки мечтают об автоматах. Изготовители их еще не прокляты людьми! Они в доблесть возведены! И уважения хотят! Политики и офицеры лишь организуют эту похоть. А маниакальная страсть власти? При полном отсутствии понимания ее порочности, как средства углубления идеи насилия, несущей обманную цель. Тяга к пороку, чтоб стать им. Как остановить жажду безумия? Чем? Потрясением? Разумом? Нет ключей к человеческой сути.

- Есть, Дворник. В обнаженном сердце. Но оно должно гореть огнем и заражать других.