Сергей Клычков - Сахарный немец Страница 10

Едва Зайчик с сотню шагов отошел, как из-за Двины бухнуло - немцы совсем за плечами у нас новую батарею, должно, к этому времени сварганили и на Зайчике попробовать бой ее захотели. Палон Палонычу доложили, он, известно, пьяный валялся и Сенькины лясы, чтобы заснуть лучше, слушал...

Бежит Миколай Митрич по полю, полы у шинельки подобрал в руки, фуражку под мышку, чтобы на бегу не потерять, к земле весь так и пригнулся в три дуги, - словно тарантасное колесо по полю в сумерках катится, - а вверху, слышим, ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж, и видно по этому жужуканью, что прямо этот шмель Зайчику на голову сесть хочет. Вдруг видим впереди Зайчика землю так и взмыло. Зайчик в ямку. А с батареи опять: бух! ж-ж-ж ж-ж-ж-ж...

И опять земля впереди кверху.

Глядим Зайчик цел, комышком опять в новую ямку катится. Палон Палоныч стоит и от смеха так весь из-под бороды и фукает, как опара в квашне под черной дерюгой:

- Ерой-то наш, ребята?.. А?..

И сам фук-пых-фук-пых на всех.

Иван Палыч поддакивал да улыбался Палон Палонычу сначала, а потом поглядел опять на Зайчика, который в это время в новую ямку впереди себя ткнулся, так и под'елдакивать перестал: как-ни-как, а человек, да еще с письмами Иван Палыча за обшлагом под смертью находился...

* * *

Так, почитай, до самой сутеми немцы по Зайчику и продули, вдруг, как затемнит сразу, и не только Зайчика не стало видно, а такая сразу чернота на землю пошла, как копоть: видно, недаром меринову губу месяц из-за тучи показывал. Добрался ли Зайчик до штаба в этот вечер или его все же так и зажалил немецкий шмель в ямке, - никто у нас в тот вечер не мог догадаться. Спустя же, потому что уж не до Зайчика самим в эту ночь и следующее утро всем было, при первой получке приказа узнали, что Зайчик в штаб не заходил, рапорта об от'езде в отпуск не подавал и вообще пропал без вести, ибо на месте обстрела Зайчика немцами даже и лоскутинки от Зайчиковых брюк не нашли. Да и кому в нашем быту была тогда большая охота искать?!.

Повалила ворохами темень на землю.

В такую темь в деревнях, бывало, тревожно коровы мычат, задравши на спину рога, и, как оголтелые, путая ворота, мечутся в выгоне овцы,- скотина чует черный час лучше, чем человек.

Только на этот раз и у нас у всех захолонуло в сердце - уж очень сразу стало темно.

Месяц с отвисшей губой, как у старого мерина, нырнул куда-то в черную прорву, и за ним не осталось даже следка, ни бисеринной звездочки с кики, ни красной тесемки от Василисиной сарафанной зари: навалилась туча под вечер на землю, как бурый медведь на охотника в темном лесу.

Забрались и мы в свои блиндажи.

Иван Палыч, когда уходил поверять постовых, долго крестился на угол, где висела у Прохора Пенкина грудная иконка, круглая, как коровья слеза, и наша ротная икона над нею, образ Федора Стратилата, вонзившего в землю огненный меч.

Хотел он было сначала с собой Прохора для повадки позвать, да потом взглянул на оконную дырку, которую словно кто заслонил с улицы черной ладонью, подумал, подумал, в башке почесал, махнул рукой и сказал:

- Ин ладно, управлюсь один. Прохор, коли что, за меня.

Пенкин мотнул ему головой, на дырку тоже взглянул и в сокрушенном раздумье промолвил:

- Темно, как в солдатской душе!

- У ведьмы под юбкой светлее, - подтырил ему Иван Палыч.

- То-то и оно-то! Ты, Иван Палыч, наш ночной командир, ну, значит, забота по чину!

Иван Палыч поглядел на него, как лошадь смотрит в запряжке через оглоблю, куда бы ловчее пятой садануть, потом на дырку опять поглядел и ни слова ему не ответил.

Вышел Иван Палыч, прикрыл за собой блиндажную дверку и руку вперед протянул, чтоб не задеть за что кадыком. Начал он вспоминать каждый колышек, каждый уголышек на знакомом, каждонощном пути и все же скоро стукнулся лбом обо что-то, отчего искры полетели из глаз, и глаза запорошило мелким песком.

- Ишь, ты, нечистая сила, какая темень стоит!

Протер Иван Палыч глаза рукавом, послюнил коряблые пальцы, а слеза из глаз так и бьет: обидно Иван Палычу и досадно.

- Не поверить, значит, не спать! Постовые первое дело!

Плюнул Иван Палыч в окопное дно на кладинку и думает сам про себя:

- Посижу здесь немного и доложу, что поверил: все равно у трубки Сенька будет стоять и под'еферивать басом, будто и вправду это не Сенька, а сам командир.

Набил Иван Палыч трубку покрепче и высек огниво: поплыл светлячком в глазах огонек, а дыма от трубки и трубки во рту не видать, ровно и нету.

Ощупал Иван Палыч себя, вроде как цел, а где брюхо, где сапоги, и об какой это торчок, - уж не о чортовы же рогули Иван Палыч наткнулся разглядеть невозможно:

- Чорту здесь нечего делать...

Курит Иван Палыч трубку, чтобы спать не хотелось, да не было скучно, когда в голове словно в брошенном доме: один только сор на полу да и углах паутина, - чтоб не было скучно, думает о разных ротных делах.

- Зайчик верно... того... жалко... а, может, и увернулся - парень шароваристый!

Жалко, коли что, Иван Палычу писем. Не дойдут куда надо, будут бабы зря сумлеваться, надумывать разную всячину, да попу раньше срока деньги за панихиду носить.

- Авось уцелел? А не уцелел, так туда и дорога!

Иван Палыч пыхнул, закашлялся было да вспомнил, что он не в окопе на кладинке сидит, по- турецки подправивши ноги, а поверяет посты, зажал рот бородой, чтоб кто-нибудь его не услышал, и кой-как в нее продохтился.

Что в это время по небу несло, Иван Палычу и взглянуть было страшно... Висело оно черное, низкое, лохматое, как овчинный тулуп на изнанку, и буйный ветер метался в его черных лохмах, и казалось, саму землю хотел заворотить, как подол... Неприютно ныло у Иван Палыча сердце...

- Как был жулик, - для отвода глаз подумал Иван Палыч про Сеньку,- так и остался.

Недавно Сенька от Палона крест получил. Удивительно это было для нас, словно чудо. А Сенька сам с нами над этим смеялся, говорил, что дураков больше нет, да и быть на войне не должно бы.

Сенька нам об'яснил эту историю так:

Напился как-то Палон Палоныч с полудня. К вечеру заговариваться стал и замолил такое, что и Сеньке даже понять невозможно. Потом взял будто командир помело, Сеньку в углу по швам растянул и стал ему внушать артикулы. Сенька командует, Палон исполняет, а как собьется с команды иль Сенька нарочно скажет: - Не так, наш-высок! - так по хайлу помелом.

- К но-о-гип! - Сенька орет, а Палон на плечо.

- На пле-е-чо!

А Палон Палоныч по роже.

Мучились, мучились так оба они, потом их-высок и спрашивает Сеньку:

- Сенька, ты как понимаешь: герой твой командир али нет?

- Так тошно, ваш-высок,- Сенька ему отвечает.

- А, тебе тошно? Тошно? Тошно стало, сукин сын!.. Значит по-твоему: нет?

- Никак нет, ваш-высок?

- Ага-га! Никак нет?!.

Никак не подладится, выбился Сенька из сил: нужно б сказать никак нет, а выходит так точно.

- Ну, брат, я тебе покажу, какой это такой никак не-ет!

- Так тошно, ваш-высок!

Совсем спутался Сенька, должно быть, тоже от мухи.

- Исполняй приказанье,- кричит командир,- спать укладам, сам спать ложись, а к утру вынь да подай мне десять аршин немецкой колючки: поглядим, как ты сам есть герой?

- Слушаю, ваш-высок! - выпучил Сенька глаза.

- А не достанешь,- кричит их-высок,- обе ноги в рот запихаю!

- Слушаю, ваш-высок.

Снял Сенька с их-высок брюки, стянул сапоги и в походную кровать повалил, как борова на опалку. Захрапел Палон Палоныч в обе ноздри, а сам в сонной руке крепко держит бутылку, побоялся на столе на ночь оставить, как бы не вылакал Сенька.

- Вы, ваш-высок, пробочкой, а то подумаете опять на меня...

Прильнул Сенька к горлышку; командир ничего:

- Не пропадать же добру,- Сенька ему говорит и пробку в горлышко сунул.

Сел Сенька о-за-край командирской кровати и задумался о солдатской судьбе. Хватануть нешто ему тоже метлом? Теперь на нем до утра молоти - не проснется.

- Ишь, што с пьяна придумал.

Хорошо знает Сенька, что Палон пошутил, да Сеньке теперь не до шуток: хочется ему коман-дира в дураки усадить!..

* * *

Утром проснулся Палон; глядит: Сеньку митька-прял. Нет Сеньки.

Сапоги стоят нечищенные, а на брюках лежит помело. В руке, смотрит, бутылка, и горлышке пробка, а в бутылке нет ничего.

- Сенька,- кричит их-высок.

- А я,- рассказывал Сенька, хитро прищуривши глаз,- с колючкой, десять аршин, отбил камнем с намотки, за дверью стою, дверь припер сапогом и сам хоть бы хны. Подошел их-высок, хвось в дверь пустою бутылкой:

- Сенька! Мошенник! - кричит,- отпирай!

Как бы не так, посиди, Сенька портки выжимает от двинской воды. Промучил так я его часа два, инда жалко уж стало... Слышу в трубку дудит,догадался, я в блиндаж, их-высок ко мне с кулаками, а я ему проволоку тычу под нос.

- Приказание ваше исполнил, ваш-высок.