Владимир Попов - Разорванный круг Страница 10

Защита диссертации прошла прекрасно. Спорить было не о чем - результаты исследований уже были внедрены в производство. Так и стала Чалышева единственным специалистом по антистарителям, а раз единственным, то и крупнейшим. Ее приглашали на совещания, к ней обращались за консультациями, ей присылали на экспертизу заявки на изобретение антистарителей.

Внешне она ничем не изменилась. Такая же отчужденная, замкнутая, немногословная. Но высказывалась она теперь категорически, твердо, с полным сознанием своего превосходства. И так как до защиты диссертации ее голоса почти никто не слышал, эта перемена отмечена не была.

И в душе у нее воцарился мир: она перестала чувствовать себя обойденной жизнью, и если кому и завидовала, то только счастливым парам. Но и эта зависть постепенно уходила глубоко внутрь и становилась все менее мучительной.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

- Вам не кажется, Алексей Алексеевич, что директор, распоряжения которого не выполняют на заводе, может легко перестать быть директором? спросил Самойлов, едва Брянцев переступил порог его кабинета.

Такая встреча смутила Брянцева. Он ответил не сразу - когда внутренне вспыхивал, придерживался мудрого правила: сосчитать до десяти. На десятой секунде ответил, но так, чтобы выгадать время:

- Нет, не кажется.

- А почему? - живо спросил Самойлов, удивленный спокойствием Брянцева.

- Видите ли, в Программе партии точно сказано о развитии общественных форм работы. Мы открыли одну из таких форм - институт рабочих-исследователей. Оказывается, это могучая сила. Приходится не только управлять ею, но и считаться с ней, а иногда и подчиняться ей. Это совершенно ново, и это нужно уметь понять.

Ответ озадачил Самойлова. Он любил поразмышлять, обобщить факты, сделать выводы. И в других уважал эту способность.

Самойлов взглянул на часы. Два. Коллегия начнется в три. Материалы у него подготовлены. Есть время поговорить, тем более что надо как-то определить свое отношение к происшедшему.

- Садитесь, подумаем вместе, - неожиданно миролюбиво предложил он.

Все больше нравился Брянцеву этот человек. Он шел сюда, как на бой, вернее, на избиение, - случай-то из ряда вон выходящий, даже конфузный случай, - а его не только не уничтожают, но даже не пытаются сломать.

- Не совсем себе представляю, как вы вернетесь на завод, - сказал Самойлов.

- После того, как люди не выполнили моего распоряжения?

- Вот именно. Или вы привыкли к этому?

Брянцев снова сосчитал до десяти.

- Нет, такое у меня впервые. Может быть, потому, что впервые отдал такое нелепое распоряжение. И, честно говоря, мне было бы тяжелее возвращаться, если бы люди выполнили его.

- Почему?

- Это означало бы, что коллектив плохо воспитан и выполняет любое распоряжение, даже то, во вредности которого убежден. Представьте себе положение машиниста тяжеловесного состава. Он вывел состав на крутой подъем, а теперь, на спуске, вагоны мчат уже сами и даже толкают паровоз. Разве может машинист сразу дать задний ход? Или хотя бы круто затормозить? Вот точно так и у нас. Три года я подогревал людей, поощрял их, прививал вкус к исследовательской работе. Они уже сами идут и зачастую подталкивают меня. Я говорю это не смущаясь, с гордостью. Подталкивают и моих помощников, и даже секретаря парткома. И вдруг на полном ходу - стоп, братцы, поворачивай назад! Началась цепная реакция творческих поисков, реакция неудержимая, пока плохо управляемая. Она не укладывается в привычные понятия, в бюрократические рамки, ломает их. И этому не препятствовать - радоваться надо. Вот я и радуюсь. И вы радуйтесь.

- Но вы сами этого не ожидали? - спросил Самойлов.

- Признаюсь, не ожидал. Привык, что мне подчиняются, недооценил возросшую сознательность.

- Еще вопрос. Вы лично тоже убеждены в неправильности вашего, то есть, простите, моего распоряжения?

- Убежден.

- Так какого же черта вы мне не сказали об этом! - вскипел Самойлов. Почему сразу сдались?

- Я ведь тоже человек, а не кибернетическая машина. Когда на голову обрушивают такое, как эти изъеденные образцы, поневоле голова закружится.

- А у меня какое мнение создалось? - сердито проговорил Самойлов. Один убежден в своей правоте, а другой поплыл, как... - Он удержался от сравнения.

- Поплывешь, когда тебе преподносят подобный сюрприз. Я был предупрежден и то...

- Кем? - неожиданно жестко спросил Самойлов.

- Это не важно.

- Очень важно. Меня интересует, кто нарушил мое требование - никому ни одного слова.

- Я не могу вам этого сказать. - Брянцев поднялся. - Можно идти?

- Сядьте.

Усевшись, Брянцев закурил папиросу. Какое-то безразличие овладело им. Будь что будет. Снимут - тем лучше. Уедут они с Еленкой куда-нибудь на край света и будут жить потихоньку. Была бы шея - работа везде найдется. Вот и случай представится разорвать тот круг, из которого не вырвешься.

Затянулся раз, второй. Вспомнил о заводском институте, об искателях, которые так нуждаются в его поддержке, чтобы стать прочно на ноги, и стыдно стало. Ну разве можно оставить их на полпути! Нет, не раньше, чем он расхлебает эту историю с антистарителем. Только долго придется ее расхлебывать. Сегодня прилетит Целин, привезет покрышки. Послезавтра машина с их покрышками уйдет в путь и будет колесить месяца три. А молодцы все-таки ребята на заводе - заартачились. И Бушуев проявил неожиданную прыть...

Самойлову и нравился Брянцев, и вызывал у него раздражение. Раздражала не строптивость директора, а его непоследовательность. Он все же основательно подвел, и как сейчас выходить из положения - не придумаешь. Неудобно перед Хлебниковым. Сначала стал на его сторону и возмутился: случай беспрецедентный - директор самовольно изменил ГОСТ и выпускает бракованную продукцию. Это совсем не просто в таком производстве, где каждая шина грозит аварией, человеческими жертвами. А шин уже более двадцати тысяч. Потом принял, Самойлов был в этом убежден, самое правильное решение - вернуться к старой технологии до выяснения вопроса. А теперь, выходит, склоняется на сторону Брянцева. В каком свете он, Самойлов, выглядит? Что подумают о нем Хлебников и тот же Брянцев? И как ему дальше вести себя с ними? По сути дела, нужно было бы настоять на своем решении. Но это не так просто - надо сломать волю коллектива, да и Брянцева второй раз не сломаешь. Очевидно, Хлебников хорошо знает этого упрямца, если настаивал на тактике неожиданности. Личным самолюбием можно было бы и поступиться, но авторитет комитета, тем более только что созданного, подрывать нельзя.

- Как вы мотивировали свое распоряжение на заводе? - осведомился Самойлов.

Брянцев понял ход его мыслей.

- На комитет я не ссылался. Сообщил о позиции института.

Самойлов удовлетворенно кивнул головой, но тотчас спросил:

- Значит, рабочие на вашем заводе воспитаны в неверии к науке?

- Ну зачем так? - укоризненно произнес Брянцев. - Им известно, что резина - детище науки; сложнейшие конструкции шин, которые они производят, разработаны научными институтами, составы, которыми пропитывают корд, тоже. Куда же им без науки? Но они трезво допускают возможность ошибок и технических заблуждений, вот как в этом случае. Они ведь прекрасно понимают резину даже на ощупь, чувствуют ее, предугадывают ее свойства. У них высокая степень мастерства. Кроме того, они испытывали шины с антистарителем и в лаборатории, и на стенде, и, главное, на дороге, видели шины, выставленные на крыше, подвергшиеся действию озона воздуха и солнечных лучей. Незащищенные - трескались и гибли, а сдобренные нашим, как говорит Хлебников, "снадобьем" лежат как новенькие. Третий год лежат. Рабочие верят тому, что видят, и никакими данными, полученными в лабораторных условиях, весьма далеких от естественных их не переубедишь.

- Хорошо, будем ждать результатов испытаний ваших шин, - сказал Самойлов и выразительно взглянул на часы. - Но учтите, Алексей Алексеевич, и не подумайте, что я вас запугиваю, просто такова ситуация: если ваш антистаритель окажется липой, что неоднократно случалось с новшествами, и вы навыпускаете уйму брака, административным взысканием не отделаетесь. Вас привлекут и к партийной ответственности, и к уголовной. Подумайте: не слишком ли велик риск?

- Нет, невелик, - беспечным тоном, удивившим Самойлова, ответил Брянцев. - Завалюсь - одного директора не досчитаетесь, в общем масштабе потеря незаметная. А если выиграю - вся резина, выпускаемая в стране, не только шинная - и кабельная, и шланговая, - вся без исключения будет жить в три раза дольше. Есть из-за чего рискнуть!..

Ясный день. Нарядная, шумная, согретая щедрым в этом году апрельским солнцем толпа на улицах резко контрастировала с настроением Брянцева. Угнетало сознание еще одной допущенной ошибки: как он мог согласиться на проведение испытаний своих шин в институте Хлебникова? Любой шофер, настрой его соответственно, лучшие шины уходит так, что они и треть срока не прослужат. Но сказать об этом - значит выразить Хлебникову недоверие. А какие к тому основания?