Алексей Писемский - Люди сороковых годов Страница 10

- Еспер Иваныч, у вас есть побочная дочь; я видела ее в вашей деревне!

Имплев побледнел.

- Я желала бы взять ее на воспитание к себе; надеюсь, добрый друг, вы не откажете мне в этом, - поспешила прибавить княгиня; у нее уж и дыхание прервалось и слезы выступили из глаз.

Имплев не знал, куда себя и девать: только твердое убеждение, что княгиня говорит все это и предлагает по истинному доброжелательству к нему, удержало его от ссоры с нею навеки.

- Очень вам благодарен, я подумаю о том! - пробормотал он; смущение его так было велико, что он сейчас же уехал домой и, здесь, дня через два только рассказал Анне Гавриловне о предложении княгини, не назвав даже при этом дочь, а объяснив только, что вот княгиня хочет из Спирова от Секлетея взять к себе девочку на воспитание. Они оба обыкновенно никогда не произносили имени дочери, и даже, когда нужно было для нее посылать денег, то один обыкновенно говорил: "Это в Спирово надо послать к Секлетею!", а другая отвечала: "Да, в Спирово!". Теперь же, услышав желание княгини, Анна Гавриловна тоже очень смутилась... Она ненавидела княгиню, как только женщина может ненавидеть свою соперницу; но чувство матери пересилило в ней на этот раз. Она очень хорошо поняла, что девочке гораздо будет лучше у княгини, чем у простого мужика.

- Что же, это будет хорошо! - отвечала она после небольшой паузы.

- Хорошо-то хорошо, - подхватил Еспер Иваныч обрадованным голосом.

Таким образом судьба девочки была решена.

Вскоре после того князь Веснев переехал на постоянное жительство в Москву; княгиня тоже должна была с ним переехать. Девочку они увезли с собой, и она сделалась предметом длинных-длинных писем от Еспера Иваныча к княгине, а равно длинных и длинных ответов от нее к нему. Зная, что Еспер Иваныч учение и образование предпочитает всему на свете, княгиня начала, по преимуществу, свою воспитанницу учить, и что эти операции совершались над ней неупустительно и в обильном числе, мы можем видеть из последнего письма девушки.

VII

НОВОЕ ЖИЛИЩЕ

Большой каменный дом Александры Григорьевны Абреевой стоял в губернском городе в довольно глухом переулке и был уже довольно в ветхом состоянии. На пожелтелой крыше его во многих местах росла трава; штукатурка и разные украшения наружных стен обвалились. В верхнем этаже некоторые окна были с выбитыми стеклами, а в других стекла были заплеснелые, с радужными отливами; в нижнем этаже их закрывали тяжелые ставни. К главному подъезду вели железные ворота, на которых виднелся расколовшийся пополам герб фамилии Абреевых. Его держали два льва, - один без головы, а другой без всей задней части. Часов в одиннадцать утра перед этим домом остановился экипаж Вихровых. Михайло Поликарпович сейчас же послал своего лакея Ваньку, малого лет семнадцати и сильно глуповатого, вызвать к нему сторожа при доме. Ванька сначала подбежал проворно и с усердием, но едва только отворил железную калитку как сейчас же остановился. Ванька был большой трус: вообще, въезжая в какой-либо город, он уже чувствовал некоторую робость; он был больше сын деревни и природы! А тут он увидал перед собою огромный двор, глухо заросший травою, - взади его, с несколькими входами, полуразвалившийся флигель, и на единственной протоптанной и ведущей к нему дорожке стояла огромная собака, которая на него залаяла. Ванька очутился в невыносимом положении: не идти дальше - он барина боялся; идти - собака устрашала. Он начал уговаривать ее нежнейшими именами и почти умоляющим голосом: "Ну, лапушка; ну, милая, полно, я свой, свой!" Лапушка как бы сжалилась над ним и, перестав лаять, сошла даже с дорожки. Ванька бросился во флигель, но в которую дверь было торгнуться? Ну, как попадет не туда - выйдет какой-нибудь барин; и зубы ему начистит! Но собака опять пролаяла; Ванька схватился за первую скобку и отворил дверь. В довольно просторной избе он увидел пожилого, но еще молодцеватого солдата, - в рубашке и в штанах с красным кантом, который с рубанком в руках, стоял около столярного верстака по колено в наструганных им стружках.

- Ты, дяденька, сторож? - спросил Ванька дрожащим голосом.

- Я, - отвечал солдат неторопливо.

Его, кажется, по преимуществу озадачило глуповатое лицо Ваньки.

- К барину нашему пожалуйте, сделайте милость! - продолжал тот.

- К какому барину?

- К нашему, чтой-то, помилуйте! - произнес Ванька, усмехаясь, - у ворот, вон, дожидается.

- Да пошто я ему?

- Надо, видно, - помилуйте; пойдите, пожалуйста!

Солдат пожал плечами.

- Не разберешь тебя, парень, хорошенько; бог тебя знает! - сказал он и начал неторопливо стряхивать с себя стружки и напяливать на себя свой вицмундиришко.

- Барин послал: "Позови, говорит, сторожа!" - толковал ему Ванька.

Солдат ничего уже ему не отвечал, а только пошел. Ванька последовал за ним, поглядывая искоса на стоявшую вдали собаку. Выйди за ворота и увидев на голове Вихрова фуражку с красным околышком и болтающийся у него в петлице георгиевский крест, солдат мгновенно вытянулся и приложил даже руки по швам.

- Барыня ваша квартиру, вот, мне в низу вашем отдала; вот и письмо ее к тебе, - сказал полковник, подавая ему письмо.

- Грамоте, ваше высокородие, я не знаю; все равно, пожалуйте-с.

- Разумеется, все равно! - сказал Вихров, вылезая из экипажа.

Солдат слегка поддержал его под руку; поддержал также и Пашу; потом молодецки распахнул ворота, кивнул головой кучеру, чтобы тот въезжал, и бросился к крыльцу.

- Ставни, ваше высокородие, позвольте напредь всего отпереть!

Затем отпер их и отворил перед Вихровыми дверь. Холодная, неприятная сырость пахнула на них. Стены в комнатах были какого-то дикого и мрачного цвета; пол грязный и покоробившийся; но больше всего Павла удивили подоконники: они такие были широкие, что он на них мог почти улечься поперек; он никогда еще во всю жизнь свою не бывал ни в одном каменном доме.

- В прочих комнатах, ваше высокородие, прикажете ставни отворять? Через коридор каменный к ним ход, - темный такой, прах его дери! - спросил солдат.

- Нет, не надо, - отвечал полковник: - эта вот комната для детей, а там для меня.

- И то, ваше высокородие; отворишь, пожалуй, и не затворишь: петли перержавели; а не затворять тоже опасно; не дорого возьмут и влезут ночью.

Все эти слова солдата и вид комнат неприятно подействовали на Павла; не без горести он вспомнил их светленький, чистенький и совершенно уже не страшный деревенский домик. Ванька между тем расхрабрился: видя, что солдат, должно быть, очень барина его испугался, - принялся понукать им и наставления ему давать.

- Ставь вот тут, - говорил он, внося с ним разные вещи, - а еще солдат, не знаешь, куда ставить.

- Тут и ставят, - отвечал тот ему серьезно, но покорно.

- Как твоя фамилия? - спросил полковник служивого, видя, как тот все проворно и молодецки делает.

Солдат опять мгновенно вытянулся и приложил руки по швам.

- Симонов, ваше высокородие! - отвечал он.

- Какого полка?

- Бомбандир, ваше высокородие, первой артиллерийской бригады.

- Я сам, брат, военный, - кавказец; в действующей все служил.

- Это видать так, ваше высокородие!

- Пять раз ранен.

- Помилуй бог, ваше высокородие, всякого!

- А ты ранен?

- Никак нет, ваше высокородие; в двух кампаниях был - в турецкой и польской, - бог уберег. Потому у нас артиллеристов мало ранят; коли конница успела наскакать, так сомнет тебя уже насмерть.

- Ну тоже как и издали лафеты начнут подбивать, попадет по прислуге.

- Да это точно, ваше высокородие.

- А ты вот что скажи мне, - продолжал полковник, очень довольный бойкими ответами солдата, - есть ли у тебя жена?

- Есть, ваше высокородие; имеется старушоночка.

- Так не может ли она нам стряпать, поварихой нам быть?

- Да это что же? С великим нашим удовольствием; сумеет ли только!

- Э, брат, сумеет ли! - воскликнул полковник: - ты знаешь, солдатская еда: хлеб да вода.

- А уж каша, ваше высокородие, так и мать наша, - подхватил Симонов, пожав слегка плечами.

Полковник очень был им доволен и перешел затем к довольно щекотливому предмету.

- Я вот, - начал он не совсем даже твердым голосом: - привезу к вам запасу всякого... ну, тащить вы, полагаю, не будете, а там... сколько следует - рассчитаем.

- Рассчитаем, ваше высокородие, сколько тоже гарнцев муки, крупы, фунтов говядины... В расчете это будем делать.

Полковник остался окончательно доволен Симоновым. Потирая от удовольствия руки, что обеспечил таким образом материальную сторону своего птенчика, он не хотел медлить заботами и о духовной стороне его жизни.

- Ванька! - крикнул он, - поди ты к Рожественскому попу; дом у него на Михайловской улице; живет у него гимназистик Плавин; отдай ты ему вот это письмо от матери и скажи ему, чтобы он сейчас же с тобою пришел ко мне.

Ванька не трогался с места; лицо его явно подернулось облаком грусти.