Сергей Лукницкий - Бином Всевышнего Страница 10

Он продолжал находиться в спальне и ощущал руку жены поверх своей, но при этом каким-то образом оказался в детстве.

И вовсе этому не удивился, а понял, что то, что произошло, всегонавсего явилось из его памяти и материализовалось. Кстати, это же самое он совсем недавно рассказывал своей жене.

Плавилось от жары военное лето тысяча девятьсот сорок четвертого года. Крошечный итальянский городок Фарново был слишком крошечным, чтобы всерьез обороняться от захватчиков. Американцы, конечно, не имели цели бомбить именно этот город, которого на приличной-то карте и нету вовсе, но несколько немецких бомб все же упало почти в него, а вот что касается англичан, то они почему-то методически бомбили именно Фарново. Может быть, у них были более совершенные карты?..

Ночные налеты так надоели семье Сильвано, что его мама синьора Лина приняла решение отправить своих детей к родителям в Авильо.

Но мама мамой, а когда идет война всякий юноша хочет стать мужчиной. Не был исключением и Сильвано. Он любил заряжаться впечатлениями. Однажды во время такого налета он встал с постели и выскочил из дома. Бомба разорвалась в соседнем дворе, и ему, как любому мальчишке, охота было посмотреть, что из этого вышло.

Когда он оказался в соседнем дворе, совершенно забыв про комендантский час, он увидел там полный развал и несколько солдат-немцев.

Он был рослым, и никто не спросил его возраст - ясно, что не ребенок... Его арестовал немецкий патруль.

В Фарново есть небольшая площадь, и Сильвано рассказывал о том, что в тот миг на середину этой площади немцы буквально бросили его и еще нескольких прохожих. Немецкий сержант схватил пистоле т и сказал ему: "Ты партизан". А Сильвано от страха, потому что впервьи видел, что смерть рядом, не знал, что и ответить.

Но сержант, видимо, не имел намерения расстреливать на месте и тем более партизан, и поэтому повел группу арестованных в комендатуру.

Там немецкий офицер пристрастно допросил Сильвано, но ничего, конечно, нс узнал, потому что сам отвечал на все задаваемые им же самим вопросы, бросил его в карцер.

На следующий день подогнали огромный грузовик, крытый брезентом, и отвезли арестованных в маленький городок Реджемилья, а потом, вспомнил Сильвано, на какую-то железнодорожную станцию.

Сильвано беспокоился только об одном: как же там его мама, ведь он выскочил из дому на пять минут, она же, наверное, с ума сходит от страха и непонимания, что произошло с ее сыном.

Но по-настоящему Сильвано испугался тогда, когда понял, что сидящий с ним в теплушке человек, который был арестован вместе с ним на площади (он говорил с сильным акцентом), русский - это Сильвано ощутил шестым чувством.

Так молодой парень стал участвовать против своей воли в войне.

Потому теперь уже никуда не деться: пленный русский задержан вместе с ним на площади. А это слишком серьезно. Поди докажи что-нибудь в этой ситуации.

Железнодорожный состав меж тем пересек границу Польши, и вскоре Сильвано впервые понял не по газетам, которые читала мама, что такое концентрационный лагерь...

Это было не очень долго, но помнилось, как помнится несвобода.

Только и говорили о том, что должны прийти американцы и освободить их. Но случилось иначе. Пришла Советская армия и с нею вместе оставался Сильвано до сорок пятого года, жил с солдатами, ел их хлеб. Учился уму-разуму.

Почти год отсутствовал Сильвано дома, а когда вернулся под родной кров, мама и отец поняли, что теперь перед ними настоящий мужчина. Война кончилась.

У него теперь появилась масса дел, он стал ориентироваться в политике, стал понимать, почем фунт лиха и сколько стоит справедливость на внешнеторговом рынке... и решил стать офицером.

Поступил в академию аэронавтики, закончил даже курс, а в сорок девятом, узнав, что его родную Триесте собираются отдать Австрии, решил поехать в этот город. Ему казалось, что студенческая демонстрация может что-то изменить в этом мире.

У него не было денег, он наскреб только на билет в один конец и только позже сообразил, что еды ему бесплатно никто не даст, а о том, что тело его сильнее, чем дух, он пока не знал. На другой же день голодный, измученный и несчастный он позвонил в первую же попавшуюся дверь на первой же попавшейся улице и сказал открывшей женщине:

- Я студент, у меня нет денег, дайте мне поесть.

И Господь помог ему. Его провели в дом, покормили.

Так Сильвано Черви познакомился с семьей художников.

Хозяйка сказала:

- У нас нечего вам дать, кроме этой несчастной похлебки, но мы дадим вам картину. Если вы сумеете ее продать, то возьмите себе, сколько нужно, а остальное принесите, пожалуйста, нам.

И вот Сильвано пошел продавать эту картину. На ней был изображен какой-то пейзаж в стиле итальянского позднего Возрождения, но тем не менее он знал, что эта картина нарисована сегодня, в сороковых, но, кто знает, может быть, кого-то заинтересует спокойная жизнь Италии, изображенная на этой картине.

И он пошел на набережную, где прогуливались толпы людей. Среди них были офицеры, много женщин. Он поставил эту картину у дерева.

Как продавать, он не знал, занимался этим делом впервые в жизни, рекламировать товар не умел, в живописи смыслил не так уж много, на уровне колледжа и интеллигентной семьи, в которой он вырос. К нему вдруг подошла одна дама, впоследствии она оказалась женой коменданта Триеста, и спросила: "Сколько вы за нее хотите?"

Сильвано подумал и ответил:

- Я хочу пятьсот американских голубых лир.

- Пятьсот лир? - изумилась дама. - Так мало? Вы, наверное, впервые занимаетесь этим делом? Пойдемте со мной.

И Сильвано, взяв картину, пошел за ней. Идти пришлось недалеко, рядом находился освещенный подъезд дома, куда она его привела. Тут только Сильвано увидел, что пристроился возле дерева напротив особняка с охраной. Открылась дверь, и вдруг он увидел совсем юную даму потрясающей красоты.

Эта женщина впервые в жизни родила в нем чувство.

И когда в огромном светящемся эфире, заполнившем комнату, в которой пожилой и уставший Сильвано Черви стоял облокотившись на крест, лежавший на крышке бюро, а его жена все еще продолжала держать свою руку поверх его руки, возник образ этой дамы, он, в общем не очень утомившийся до этой минуты и разглядывавший все то, что происходило с ним когда-то скорее лениво, нежели внимательно, вдруг вскрикнул:

- Ты видела, - прошептал он вслед за этим своей жене, - ты посмотри, он не мог подобрать слов.

Но она не только все видела, она все поняла. Потому что узнала тот самый особняк в Триесте, куда ее вместе с другими актрисами, отправленными в Германию из России, забросила судьба.

Когда видение исчезло, Сильвано посмотрел в глаза своей жены и сказал:

- Верусенька, я сейчас возвращусь обратно в это время, и там я женюсь на тебе. Там, в том времени. Ты представляешь, у нас с тобой будет сорок с лишним лет счастья, а не разлуки.

Его жена посмотрела на него влюбленно и, не прочитав в ее взоре и оттенка сомнения в том, что он только что произнес услышанные ею слова, сама положила свою руку на его, а его подтолкнула к кресту, покоющемуся на крышке бюро, и они снова оказался в Триесте.

- Давай проживем жизнь снова, - сказал он.

Его избранница промолчала.

И жизнь пошла новая.

- Что вам делать в России? - спросил молодой Сильвано у только что познакомившейся с ним дамы, сидя с нею в креслах залы особняка коменданта.

- Ничего. У меня никого там нет, - грустно сказала она, - все мои родные погибли, мама жива.

Через пять дней, забыв про демонстрации, забыв про карьеру аэронавта, вместе с очаровательной невестой, русской по происхождению, но знающей немецкий, французский, английский, а потому уже удивительной, господин Сильвано Черви прибыл в отчий дом Фарново.

"Почему этому Сильвано, несмотря на его молодость, все так удается?" спрашивали люди.

"Потому, - отвечали им другие, - что он нашел ту, которую любит, и она осеняет его своим взглядом, ведь это именно она посоветовала ему не становиться офицером-летчиком и именно она посоветовала ему продолжать профессию его предков, поэтому он стал превосходным врачом".

Прошло восемь лет.

Сильвано Черви из сегодняшнего дня с упоением разглядывал счастливую пару, и теплота руки его жены, покоящейся на его руке, держащей крест, делала его более счастливым.

Он много раз смотрел на счастливые лица и много раз прокручивал эту волшебную сцену счастья, хотя прекрасно понимал, что у него есть удивительная возможность сейчас остаться в этом измерении, которое видели его глаза, навсегда. Но отчего-то он медлил...

Мелькали годы, и в одном из них, и Сильвано почувствовал, что его жена тоже видела это и побледнела, - забрезжили заголовки газет, где было написано о смерти диктатора.

Шел уже пятьдесят шестой год, и Сильвано сам предложил своей жене поехать в далекую Россию, чтобы разыскать хотя бы место, где покоится прах ее предков, потрогать дорогие камни и, может быть, чтонибудь узнать о матери, слухи о которой до них не доходили.