Александр Найденов - Больше света белого Страница 10

Из небольшой серой тучки над кладбищем выпрыснулся бисер теплых дождинок, они едва окропили Андрея Петровича, тут же и опять улетучились, нагретые майскими лучами.

- Вот, и облачко всплакнуло об отце,- находясь в лирическом настроении заметила по этому случаю Ирка.

Процессия прошла по дороге, миновав кладбище, повернула за ним налево и по дороге вдоль татарской половины стала продвигаться наизволок в горку. Через мелькающие при ходьбе щели забора стали заметны татарские памятники: преимущественно, такие же, как у русских, но не с крестами, а с полумесяцами, приделанными на штырьках над ними.

За немецким уголком еще раз повернули налево и пошли по уезженной полевой дороге. С этой стороны, по склону холма, в поле, разрасталось русское кладбище. Здесь не было никакого забора и тут в крайнем ряду была выкопана глубокая гладкая могила для Харина.

Те же самые, приехавшие на автобусе, мужики снесли гроб с платформы автомобиля и аккуратно поставили его на доски, уложенные поперек разрытой могилы. Снова все стали подходить прощаться к покойному. Простились и уже собирались закрывать гроб, но к нему приблизился дьячок, плавно помахивая в такт шагу дымящейся ладанкой и следомый городским - не то чудаком, не то слегка тронутым, с хоругвью в руках,- мужичком с просветленным лицом и двумя никому неизвестными маленькими старушками.

- Как имя почившего?- спросил дьячок, обратясь к Ирке.

- Андрей,- отозвалась она, с любопытством глядя заплаканными глазами на молодого худенького дьячка и прикрывая носовым платком губы и покрасневший нос.

Дьячок резкими встряхиваниями руки стал раскачивать над Андреем Петровичем курящуюся серой ниточкой дыма ладанку и речитативом затянул:

- Прими, Господи, душу усопшего раба твоего Андрея-я... Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный - помилу-уй его-о...

Свежий тенорок дьячка казался негромким и бесцветным, затериваясь в пустом поле.

- Мамка-то как будет рада!- окликнула Ирка Полину, счастливо сияя мокрыми глазами.

Полина кивнула головой, соглашаясь, что никому, кроме их отца, не удавалось быть похороненому здесь под отпевание священника, она внимательно оглядела покрасневшими глазами, так же как Ирка, прижимая платок к губам, толпу провожающих, окружившую могилу и убедилась, что все совершается как следует и все хорошо.

- Во имя Отца, и Сына, и Святаго духа,- благоговейно произнес дьячек, широко перекрестил покойного, и затем продолжил обходить кладбище, сопровождаемый своею странной свитой.

Полина нагнулась к отцу, покрыла ему лицо белою простынью и поверх ее багровою пеленой. Принесли и на гроб установили крышку, приколотили ее к гробу гвоздями. Юрчик, Вовка и шесть человек мужиков опустили гроб на веревках в могилу. Ирка опять заплакала, у Полины от подступающих слез стало нестерпимо резать в глазах. Вытянули из могилы веревки, Юрчик с Вовкой достали из автобуса для мужиков и для себя лопаты и они все стали

забрасывать яму грунтом.

Когда Ирка перестала плакать, к ней прибрел, шабаркая подошвами по траве Федор Андреевский, тронул ее слегка пальцем за руку и хриплым басом спросил: "Дьячок-то за отпевание сколько денег взял?"

- Нисколько, бесплатно отпел,- шмыгнув носом, ответила Ирка, прикрывая платком нос и щеку.

- Ну-у ?!.- удовлетворенно прогудел Федор.- Это правильно. Папка ваш заслужил... он жил по-божески...

Ирка удивилась до такой степени, что отняла руку с платком от красного лица, пристально стала смотреть на Андреевского и спросила:

- Он? как по-божески?

- Да, по-божески,- гулко произнес, нагнувшись к самому Иркиному уху Федор.- Он был верующий, он бога помнил - как-то мы с ним разговаривали об этом.- И таинственно гудя ей в ухо, Федор пояснил: Но мы верили с ним не в того бога, как вот этот мальчишка-дьячок, или Тимка-блажной с хоругвью... Нет...  Когда в прошлом годе церкву начали восстанавливать в городе, я приехал туда и спросил у этого дьячка: Где, дескать, ты бога-то своего видел?  Он мне отвечает: "Бог - это добро!"- "И все?"- спрашиваю у него.

Говорит: "И все".- Слышал, слышал,- говорю,- про это: бог - это добро, бог - это любовь...  Ну, как сказка для маленьких ребятишек - это сойдет: в раю - бог, в аду - черт, в лесу - леший, в пруду - водяной, в душе добро... Но плохо, говорю, то, что когда взрослеют, в сказки и в поговорки перестают верить. Бог - это добро!  надо же! Впрочем, для дьячка и Тимки этого хватит - у них жизнь простая, прозрачная, а так же это очень удобно для разного жулья: которые напаскудят, а потом кричат: их не тронь, а то это не по-божески. Сам-то, может быть, уж как гадок, а хочется ему, чтобы его лишь по головке все время гладили, то есть божеский завет исполняли, а жить почестнее, чтобы его на самом деле захотелось погладить - даже не попытаются за всю свою жизнь ни разу. К тому же, вопрос этот темный, что такое добро?  Сколько я ни спрашивал у людей, а ни от кого вразумительного ответа на него не услышал: вот ты посуди...- Федор Андреевский ткнул Ирку пальцем в руку, но тут же опомнился и поглядел на свою жену: Тамара, чем сильнее старела, тем больше становилась ревнивее: Предположим, мне попался в руки убийца и маньяк Чикотило... С этими словами Андреевский протянул в сторону свою большую руку с растопыренными длинными пальцами, напоминающую из себя крестьянские вилы и сделал жест, как будто он сгреб Чикотило за ворот.Должен ли я его сдать в милицию, зная что его там осудят и обязательно расстреляют, и я таким образом сделаю ему зло, а не добро - и нарушу, значит, христианскую заповедь; или мне его по-христиански любя и жалея, следует отпустить, рискуя, что он опять кого-нибудь прикончит - и я, окажется, принесу не добро, а зло уже этому убитому им, и ни в чем неповинному человеку?  А? что скажешь?

Ирка не отвечала ему ничего. Она удивленно глядела на старика, не понимая, что он к ней привязался в такой момент с этими вопросами и так противно бубенит теперь в самое ухо?

- Ты, может быть, думаешь, что с Чикотило все просто: что его, конечно, надо судить и расстрелять, что хотя ему одному от этого будет плохо, но зато всем остальным, обществу значит, это принесет пользу - и в общей сложности, выходит, это будет добро?  Так? Так?  Так рассуждая двоих, кажется, арестовали по ошибке и расстреляли вместо Чикотило, пока его искали... А если и этот - тоже не тот?  А с теми-то двумя как же быть?..

Ирке страстно захотелось упереться руками в Андреевского и оттолкнуть его от себя что есть силы, но исполинский старик, согнувшись перед ней, стоял и буровил ее взглядом из-под мохров бровей так отчего-то печально, что она ничего не сделала и не сказала, а лишь снова закрыла платком себе нос.

- Вот я сейчас старый, значит - я могу рассуждать, потому что надо мной начальников нет, но если ты солдат, например, и над тобой командир лает: "Исполняй приказ!" А ты сомневаешься... а начальство побеспокоится да покажет тебе статью и параграф и растолкует, что опять же, в сумме для народа все выкупается добром, хотя ты кому-то и сделаешь, может быть, плохо. А после вдруг оказывается, что и параграф этот и статью вычеркнули - нет ее больше, будто и не было никогда; командир этот уши прижал, хвост между ног пропустил, куда-то убрался и голоса не подает,- и ты получилось не добро людям делал, как думал, а зло... И останешься ты сам с собою один на один: ты и совесть твоя, и поймешь, что запутался... Путаный вопрос - это добро!... Я говорю дьячку: "Я помню, было добро - в детстве: от матери, от людей,.. а вот чем старее становлюсь, тем меньше к себе встречаю от людей добра - значит, спрашиваю.- бог-то что, слабее разве становится?" Он молчит. А потом у меня спросил: "Ну, а вы бога каким в себе ощутили?" Я отвечаю: Наш бог - это совесть, да еще перед людьми стыд, и чем дольше живешь, тем сильней их в себе чувствуешь и с ними так легко обмануться было б нельзя и через них только поймешь, что такое - добро...

Наконец могилу зарыли, установили памятник, повесили на него венки с черными лентами и все присутствующие на похоронах пошли садиться в машины. Первым поехал с кладбища, прыгая по колдобинам дороги маленький "Запорожец", в котором, с какой стороны на него ни посмотри, был виден, в основном, один Федор Андреевский в парадном, с медалями, пиджаке.

Еще некоторое время возле автобуса было заметно, как Юрчик с глуповатой улыбкой, прильнувшей к его добродушному лицу, исполнял разбередившее его фантазию поручение супруги: наклонялся к большому раскрытому сидору, лежащему на земле у его ног, вынимал из него водку и раздавал, раздавал ее шоферам автобуса и грузовика и шестерым мужикам: по две бутылки на человека - и провожал ее глазами.

Полина оглядела могилу, поправила ленты у венков, убедилась, что все хорошо и последней ушла в автобус; вот и автобус покатил, поднимая легкую пыль, увозя народ в город на поминки по Андрею Петровичу, заказанные в столовой на площади.

В поле стало тихо, послышалось, как от теплого веяния шумит сухой прошлогодний бурьян у дороги и слегка шелестят зеленые искусственные листочки на венках. Между ними виднелась на памятнике фотография Андрея Петровича, с которой он, смотрел, скосив удивленные глаза чуть вправо и застенчиво улыбался сомкнутыми губами.