Алексей Смирнов - Центр Роста Страница 10

- Господин директор, погодка-то недурная, - возразил ему кто-то голосом писклявым и неприятным. - Лодки нет, ваша правда, а в прочем - врете... Что за фантазии?

Говорил Трикстер; О'Шипки моментально догадался, что это он. Прыщавый и дерганый молодой человек, сальный брюнет, с одинаковыми, лиловыми и толстыми губами, как у негра. До невозможности тощий и длинный, сплошные мослы, весь скелетообразный, но это скелет паука, хотя паук и бескостен. Бледная, будто саван, кожа. Наглые глаза, бугристый пронырливый нос. Изжеванный смокинг, усыпанный перхотью и с дырой на локте; грязный воротничок, идиотский бант семи цветов, напоминающий зоб, что у голубя-дутыша. Когда Анита с О'Шипки входили в зал, Трикстер сосредоточенно ковырялся в пирожном, стараясь отломить; он не слушал директора, который начал говорить уже тогда, не дожидаясь опаздывающих.

Сейчас Трикстер нагло ухмылялся и взбалтывал миндальный ликер. Ледяной кубик бился о стенки старинного кубка.

- Помолчите, Трикстер, - попросил его Ядрошников. - Вы зелены, а видимость обманчива. Если я говорю, что на дворе шторм, то шторм и есть. Буря, да будет вам известно, многолика. Другой вопрос, что не каждому дано это знать...

- Господин директор, - вмешалась Анита. - Мы совсем забыли о новичках. С нами мистер О'Шипки. И мистер Шаттен. Мистер Шаттен! Пожалуйте к нам. Или вас уже представили? ...

- Нет-нет, - Шаттен сделал быстрое глотательное движение, плюнул вилочкой и спрятал ее в карман. - Почтенная Мамми не успела. Мы так увлеклись разговором, что...

- Мы тоже опоздали, - подытожила Мамми, приближаясь к О'Шипки. Мамми, - сказала она, протягивая руку. О'Шипки изогнулся и поцеловал ее в перстень.

- Ке... О'Шипки, - назвался он.

У Мамми был строгий вид; она была одета в деловой твидовый костюм, а на крупном носу сидели круглые очки в паутинной оправе; крашеные, цвета мастики волосы были уложены в постный пучок, на руке висела квадратная сумочка.

- Не смотри, что Мамми такая чопорная, - шепнула Анита. - У нее под жакетом - корсет. Когда корсет распущен, а макияж смыт, наша Мамми расползается и излучает бесконечную доброту. Она преобразуется в настоящую заботливую Мамми.

- И это ее состояние мы любим пуще других, - подхватил Ядрошников, обладавший отменным слухом. Он отсалютовал бокалом. "Какие уж тут занятия, поежился О'Шипки. - Шампанское дует с утра, уж нос малиновый. Они тут, в Центре, распустились, погрязли в роскоши, а налогоплательщики ничего не знают". В нем крепло раздражение. Ему не понравилась Мамми, ему был противен Трикстер, его утомляло неадекватное поведение директора.

Тот уловил настроение:

- Не смущайтесь, сударь. И не чурайтесь утренней чарки. Вот что можно прочитать о совершенном человеке в старинной книге, посвященной Мейстеру Экхарту: "ничто приходящее извне не радует его, потому что он сама радость". Это и к вину относится.

- Совершенно верно, - радостно поддержал его Шаттен-младший. - В нашем Бюро говорят то же самое.

- Может быть, - О'Шипки пожал плечами. - Не знаю, как принято в Бюро, но у нас иначе подходят к алкогольным напиткам. И не только у нас. Вспомните бар Густодрина...

Шаттен не ответил, и беседа заглохла. Ядрошников допил шампанское, приобнял Мамми за талию и вежливо отстранил, поскольку она продолжала молчать, сохраняя на лице надменное выражение школьной учительницы, и это становилось тягостным. Трикстер презрительно смотрел в сторону.

- Подходите, подходите, господа! - призвал Ядрошников остальных, еще не представленных, едоков. - Пожмите руки вашим новым товарищам. Вам с ними делить и радости, и горести.

Вняв его зову, к новичкам приблизились два стажера, которые странным образом - и в полном согласии с прогнозом директора - делили и первое, и второе, но сами при этом не имели никакой возможности разделиться. Сиамские близнецы, Холокусов и Цалокупин, срослись спинами, и потому при движении им приходилось уморительно загребать ногами, чтобы не превратиться в тянитолкая. От стука подошв могло показаться, что ходит конь. Близнецы повернулись лицами и выглядели очень серьезно, головы их при этом чуть склонялись на сторону, и оба надвигались в отчасти угрожающей манере, как будто задумали некую штуку.

Не выдержав, О'Шипки захохотал:

- От топота копыт пыль по полю летит!

Это была детская скороговорка, которую он, давясь от смеха, повторил Шаттену, и тот обрадованно заулыбался, а веселость О'Шипки улетучилась так же внезапно, как создалась.

А близнецы услышали. Один из них - пока что непонятно, который, Цалокупин ли, Холокусов - оскалил зубы, и вправду копытные, сказав:

- Да-да, это наше любимое. "Летит, летит, степная кобылица и мнет ковыль". Как там потом? "Да, это мы..." Нет, вру. "Да, мы такие..." Опять неверно... Холокусов, - братья, наконец, дошли, и говоривший, представившись, протянул огромную ладонь. Ему пришлось развернуться лицом, и Цалокупин скрылся; он, не желая показаться невежливым, то и дело порывался выгнуться и выглянуть из-за левого братнина уха; О'Шипки видел только встревоженные зубы, хрящик носа, да мучительный глаз, которые появлялись на миг и тотчас пропадали.

- Мистер О'Шипки, - назвался О'Шипки, пожимая Холокусову руку.

Тем временем Шаттен спасал Цалокупина. Тот просиял, расцвел и даже, невзирая на мелкое неудобство, шаркнул ногой.

"Цалокупин", - послышалось из-за Холокусова, а следом прозвучало: "Шаттен-младший".

Близнецам было лет по сорок-сорок пять. Гривастые, некогда рыжие, но теперь уж седые, с крупными лицами, они восторженно кивали своим визави. Потом Холокусов ударил в ладоши и, по завершении круга, повторился перед О'Шипки в фигуре Цалокупина.

- Вы превосходно готовите, - О'Шипки покосился на кашу.

- Ум хорошо, а два лучше, - согласился Цалокупин. - Уроды вообще замечательно стряпают. Вы когда-нибудь слышали про Карлика Носа?

- Господа, - забеспокоился Ядрошников, - не поминайте уродства, прошу вас. Вы замыкаетесь в наиболее доступной для вас роли, но это не выход. Как же вы собираетесь исследовать другие возможности, особенно внутренние? Отождествляя себя с воплощенной неполноценностью...

- В нас нет ничего неполноценного, господин директор, - близнецы произнесли это хором, чеканя заученный, по всей вероятности, текст. - Мы гиперценны. Наша неполноценность удвоилась бы против обычной, когда бы мы считали себя двумя разными людьми с соответствующим комплексом у каждого. Но, коль скоро мы понимаем себя как единое существо, то одно отрицательное свойство умножается на другое, в результате давая гиперкомплекс, то есть квадрат, то есть символическое четверичное совершенство - архетипический элемент, о котором, надеемся, нам еще приведется побеседовать с вами, господин директор, при всем нашем внешнем уважении...

О'Шипки, покуда длилось это рассуждение, пытался разобраться в наряде близнецов. Холокусов и Цалокупин были просунуты в пончо с бахромой, похожее на попону. Из-под пончо торчали голые мускулистые ноги, четыре штуки, в небесных гольфах и туфлях с блестящими пряжками. О'Шипки, припомнив пустопорожние рыцарские латы и отмечая непознаваемую закономерность интереса, попробовал догадаться о протяженности спинного сращения. Оно, по всей вероятности, не ограничивалось спинами и спускалось ниже, из-за чего любые брюки превращались в недосягаемую роскошь. "Это не просто пончо, подумал О'Шипки. - Это еще и шотландский килт, ибо нельзя же почесть их скатерть за платье; природа не потерпела бы стольких извращений в одном месте - пусть даже в двух местах".

- Опять вас прорвало, начитанные мальчики, - Мамми поджала губы и стала похожа на ящерицу. - Не могли бы вы помолчать? Мы все устали от вашей утомительной полноты.

- Да, и позвольте представиться последней паре, - Ядрошников облегченно поманил пальцем еще двоих, топтавшихся возле стола: то были голливудский красавец в бобровой шапке и кафтане змеиной кожи: тончайшей выделки, до пят, толщиной в волосину и с украшением в виде торговой марки, оповещавшей свет о каком-то новом обезболивающем снадобье; рядом с красавцем находился косматый, чудовищного вида мужик в полотняной рубахе, тоже до полу. Ядрошников, не дождавшись от них внимания, пояснил: - К нам прибыли не только гармоничные близнецы, но и не менее гармоничные антиподы. Господин Аромат Пирогов и господин О'Хилл пребывают в состоянии постоянного соперничества. Нас очень радует, что дело ограничивается шахматами.

В самом деле: красавец в шапке, со словами "подержи минутку", передал угрюмцу дорожные шахматы, вытер ладони о скользкий кафтан и пошел знакомиться. Его противник вел себя так, словно в столовой никого, кроме него, не было и не могло быть. Он насупленно уткнулся в коробочку и что-то в ней пошевеливал толстенными пальцами.

- Как же он берет фигуры? - пробормотал Шаттен.

Издалека мерещилось, будто страшила кого-то кормит, подсыпая съедобное - так он орудовал микроскопическими конями и слонами, предполагая ходы. Он не считался с правилом: "взялся за фигуру - ходи". А может быть, пользовался отлучкой партнера.