Душка - Сергей Петрович Волошин Страница 10

Юридическая безалаберность стояла далеко не первой в длинном перечне человеческих недостатков Татьяны. Теперь в этот набор добавилось и материнское безразличие. Посмертно. Оленька осталась одна.

«Какая муха эту Таньку укусила?! — сокрушался Евгений. — Матерью всё себя несла на суде, грудь вперёд, чёлка назад. Сумасшедшая! Чёрт, что же ты натворила, дура?! Теперь лежишь вся напомаженная в деревянном ящике среди глины и камней, кому от этого лучше стало?»

Несмотря на возражения, Оленьку забрала к себе бабушка — мать погибшей Татьяны. Возражения были аргументированные, даже ультимативные. Особенно после того, как приехавшего на Татьянины похороны Евгения буквально вытолкали из ритуального зала её родственники.

«Чего припёрся? И совести хватило! Нет у тебя ни жены, ни дочери! Сам этого добивался, вот и добился!» — неслось с разных сторон.

«Уходи, и не являйся к нам больше никогда! Слышишь?!» — сказала бабушка Оленьки.

Через пару дней, подкараулив дочь возле школы, Евгений попытался с ней заговорить, но обнаружил в глазах девочки невиданную никогда ранее лютую неприязнь. Что случилось с доброй, тихой и весёлой Оленькой? Какая фантазия и боль посетили её неразгаданное сердце? То ли обезумевшая от потери дочери бабушка уже успела перенастроить все волны в её несформировавшемся сознании, то ли сама трагедия оставила свой чёрный отпечаток в душе ребёнка.

«Мама сказала, что если с ней что-то случится, то в этом будет виноват папа. И случилось! Значит, ты виноват во всём! Ты! Мама любила тебя, а ты нас предал», — воскликнула Оленька и, сглатывая катившиеся по щекам слёзы, побежала по проспекту прочь от отца в сторону бабушкиного дома.

«Вот такой поворот, что делать — не знаю», — пожаловался Евгений лучшей подруге Татьяны, с которой изредка, на всякий случай, поддерживал контакты. Он знал, что нравится подруге, но никогда не позволял ни себе, ни ей перейти тонкую грань, за которой густеет туман других, более откровенных, отношений. Вот и в этот раз, выбрав для встречи тихое кафе, Евгений заказал только чай, сразу очертив дистанцию и короткое время беседы.

«Ты знаешь, Жень, всё не так грустно, как тебе кажется, — приятным бархатным голосом телеведущей успокаивала подруга. — Во-первых, нужно время, чтобы все переболели, так сказать перешли в стадию ремиссии, а сейчас у вас самый пик обострения — и у тебя, и у дочки, а уж бабушке так сам Бог велел. Во-вторых, не вздумай там на волне новых чувств отказываться от дочки, ни при каких обстоятельствах. Сам себе этого потом не сможешь простить. Закон на твоей стороне. Любой чинуша из органа опеки тебе это подтвердит. Осознаю, что в некотором смысле это звучит нелепо — собственную дочь вырывать из рук бабушки, но подай в суд. Пока у всех в головах устаканится мысль о безвозвратности потери Таньки и о бесперспективности враждовать с тобой, там уже и решение суда созреет. Если, конечно, тебя такой вариант устраивает. Не будешь же ты девчонку воровать? Тебе и раньше надо было этим обеспокоиться. Знал ты или не знал, но после вашего развода Танька бухала сильно. Так бухала, что соседи полицию вызывали. Невменяшка полная. Вот тогда бы ты точно смог забрать Ольку. Кстати, как твоя новая, примет её?»

Что ответить на этот вопрос, Евгений не знал. Настроение Юли в эти дни менялось как погода в открытом океане. То она жалела Евгения, то Олю, то себя. Он задавался этой дилеммой, и не один раз, но Юлия уклончиво уходила от однозначного ответа. Вот и Евгений решил оставить без пояснений вопрос Танькиной подруги, решив: «Не слабоумная, поймёт».

VIII

Прошло два месяца. Суд Евгений Борисович выиграл. Забирать дочь приехал без приставов, но копию решения суда через приоткрытую дверь бабушке Оли протянул.

«Надеюсь, вы не станете делать ничего дурного, Елизавета Афанасьевна?» — спросил Евгений.

Всегда аккуратно причёсанная, подтянутая, ровная, как гитарная струна, Елизавета Афанасьевна открыла дверь шире и, протягивая сумки с вещами внучки, ответила: «Всё, что могло дурного произойти, уже произошло. Мяч на вашей стороне, Евгений Борисович. Сможете найти общий язык с Оленькой, Бог вам в помощь. Ну, а не получится, я тут вам ничем не помощник. Да и возраст уже не тот. Вы суд затеяли, вам и карты в руки. Против суда я, извините, не попру… Оленька, хватит прятаться, папа никуда без тебя не уйдёт»».

«Про дурное я имел в виду звать на помощь соседей или родню. Или там призывать потусторонние силы, — принимая тяжёлые сумки, попытался оправдаться за неудачно подобранное слово Евгений. — А то знаете, бывают случаи, когда ходят по всяким бабкам, ведьмам, магам, колдуньям, привороты, отвороты заказывают. Это я к тому. Мне кажется, мы цивилизованные люди, и сможем находить общий язык даже в самых непредсказуемых сложных ситуациях. Оленька такая же ваша родная кровь, как и моя. Да и мамы у меня нет, и папы тоже. Так что, извините, если что, но номер телефона мой у вас есть…»

Последние слова слегка тронули, кольнули в сердце Елизавету Афанасьевну. Она подумала, что ведь действительно — никого из родных у молодого человека в этой жизни не осталось. Ни братьев нет, ни сестёр, да и тётка из Казахстана за десяток лет — ни привета, ни ответа.

«Оленька! Ты долго ещё будешь собираться?!»— примиряющее крикнула бабушка.

«Что такое?! Иду!» — необычно грубым шипящим голосом донеслось из спальни.

Всю дорогу, пока Евгений вёз дочь домой, она молчала. Вечер рассыпал звёзды по торжествующему волшебством заходящего солнца небу, на город опускалась мгла непривычно тёплой мартовской ночи. Оля робкими шагами зашла в незнакомую ей квартиру на втором этаже «брежневской» девятиэтажки.

«Почему мы приехали сюда, а не в наш дом?», — спросила она.

«Понимаешь, Оленька, я потом тебе смогу это объяснить, но это уже не мой дом. Эту квартиру я юридически, то есть по закону переписал на… твою маму. Теперь хозяйка этой квартиры ты, но я… как бы тебе это сказать? Я не могу в ней не то, что жить, но даже находиться. Ни по закону, ни по совести», — путаясь мыслями, сказал Евгений.

«Ясно. А где эта твоя мымра?»— с резкими нотами раздражения спросила дочь.

«Это кто тебя такому слову научил?»

«В сети прочла».

«Отцу грубить и незнакомых тебе людей плохими словами называть тоже в этой сети