Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты Страница 100

— Ишь шустрый. — Гарсонка взвизгнул и хотел поймать за руку солдата. В то же мгновенье, как взвизгнул Гарсонка, вскочил Долохов.

— Ну! — крикнул он. — Я тебя! — и нога его поднялась и так ударила солдата в живот, что солдат едва удержался на ногах. Солдатский хохот, грохот раздался около.

— Не замай Гарсонку.

— А драться разве велят! Фелдвебель строго обратился на шум, но увидав, что это был Долохов, отвернулся.

Гарсонка подпрыгивал к лицу Долохова и лизал его.

— И не грех это собаке лизать? — сказал один солдат.

— Она лучше его, — сказал Долохов, указывая на солдата, которого он ударил ногой, и пошел к Брыкову.>

— Ну, что, батюшка, — сказал он, — не придется видно нам нынче?

Брыков сердито хмурился видимо от того, что не в силах был преодолеть свою дремоту.

— Подраться не придется, — повторил Долохов.

Брыков встряхнулся и улыбнулся своей робкой, тихой улыбкой.

— Так-то было раз в Туретчине, — начал он. Долохов тоже улыбнулся. Он знал, что это начиналось лганье.

— Ну, как-то было раз в Туретчине. Михаил Потапыч, подите сюда, послушайте, как было раз в Туретчине, — обратился он к субалтерн офицеру. Субалтерн офицер замазал, заровнял ямку и подошел.

— Сидели мы так-то, ничего не думали, а паша бестия пошел в обход, да обошедши речку — да какую речку, что три сажени глубины.

— Как же они перешли?

— Вплавь. Так стоймя и плывут, как утки плавают, только штаны раздуются. Обошел так-то да как гаркнет: «Алла», а у нас ружья замокли. Так что ж, бат[юшка] мой, сейчас отбежал к костру, все ружья в костер... Только повысохли, как крикнет: «алла, алла» — подбегая.

— Ваше благородие, — крикнул в это время фелдвебель, — гляньте ка сюда. — Он указывал назад. Но еще он не договорил, как послышались выстрелы, и сзади цепи видневшиеся в лесу роты, набиравшие дрова, с криком побежали назад. В лесу сзади показались солдаты.

— Это наши? — спросил Брыков, сам видя, что мундиры на этих солдатах были не наши. Слева двигалась колонна в мохнатых тапках, в которых нельзя было ошибиться; спереди, на той стороне реки, по чистому месту далеко видно было, как быстро и весело, казалось, подвигалась огромная масса, блестя штыками. Рота Брыкова была окружена и отрезана. Без команды все солдаты роты встали на ноги и молча оглядывались на все три стороны, с которых показался неприятель.

— Отхватили! — Была минута недоумения. Страха не было. Так они были спокойны до этого.

— Ну, брат, — послышался отчаянный голос среди мертвого молчания. И молчание, и нерешительность, и недоумение кончились и заменились страхом.

— Обошли. Пропали, брат. Со всех сторон! — послышались голоса.

Брыков вынул с трудом (она заржавела) тонкую шпажку и закричал что-то, чего никто не разобрал, потому что в эту же минуту молчанию последовал говор, шум и движенье. На лице капитана Брыкова менее всех других выражался испуг и замешательство, но его лицо было не спокойно. Его, видимо, пугало не столько положение его команды, сколько нравственное состояние этой команды, выражавшееся ясно в движениях, говоре. Некоторые солдаты уже тронулись к лесу, другие сжимались в одну кучку.

— Что ж стоять, всех заберут, — послышался отчаянный голос.

— Утикай до лесу![1895] Фелдвебель, этот красавец и атлет, с испугом глядел на капитана.

— Ваше благородие, ваше благородие, — говорил он, — прикажите..., но нельзя было разобрать, чего он хотел. Губа его дрожала. Страх и отчаянье, выраженное одним, неудержимо сообщалось всем и всё более и более подчиняло себе этих людей. Брыков большими шагами, как на смотру, побежал к солдатам.

— Справа, по одному, — крикнул он. Многие солдаты, смотревшие на него, только хотели исполнить его команду, как Брыков оглянулся нерешительно, и они остановились.

— Вправо, вправо, в лес, — закричал в это время чей-то решительный голос, человека, бежавшего мимо. Он подбежал к Брыкову и, тронув его за руку, увлекая его, побежал в лес направо. Вся рота, в беспорядке перегоняя один другого, тронулась за ним.

— Василий Игнатьич, там занято, там французы, — догоняя капитана Брыкова, закричал субалтерн офицер.

— Вправо я вам говорю, — кричал Долохов хмурясь, — что вы погубить роту хотите? Тут пробьемся.

Едва только последние бегуны роты, в числе которых был и Брыков, запыхавшийся от бега, и Долохов, оглядывавшийся беспрестанно, [добежали] до опушки леса, как десятка [?] два мохнатых шапок отделилось слева и побежало за ротой.

Долохов, добежав до первого дерева, остановился, прицелился и выстрелил в переднего из гренадер. Мохнатая шапка остановилась.

— Стой! — закричал Брыков[1896] и вслед за выстрелом Долохова раздались десятка два выстрелов наших. Солдаты подражали Долохову. За двадцатью гренадерами бежало не меньше батальона сплошной массой.[1897]

Еще раз наши выстрелили. Гренадеры остановились. Послышался залп французов,[1898] и сотни пуль просвистели, как оре[хи], обсыпали опу[шку] и два солдата упало. Долохов заряжал ружье.[1899]

Гренадеры тронулись и побежали, но не за нашими, а в обход, по дороге, перерезавшей лес, очевидно с целью отрезать наших.[1900]

Сначала Брыков пытался остановить роту, но голос пропал у него и он бежал с другими, ни о чем не думая. Долохов бежал почти впереди, но страх, сообщившийся всей роте, не сообщился ему. Он то оглядывался назад, то забегал вперед и соображал.

— Куда ж мы бежим? — сказал он Брыкову, подбегая к нему. Брыков остановился.

— А чорт их остановит. Стой! — закричал он — стройся!

Вопрос «куда мы бежим?», казалось, сообщился всем. Рота стала собираться. Брыков подозвал солдат.

— Ребята, дело гавно... надо напролом, умирать заодно...

Он послал отделенного унтер офицера осмотреть выход. Отделенный унтер офицер вернулся и сообщил, что и сзади были французы. Он говорил, что видимо — невидимо бежали в лесу по дороге. Долохов побежал к дороге.

— Капитан, ради бога, — сказал он, возвращаясь назад, — дайте мне двенадцать человек, я найду выход.

Близость неприятеля странно действует на людей. Вместо того, чтобы бояться больше, большей частью странно кажется, чего я боялся этой грозной массы издалека. Когда увидишь их вблизи, ведь это всё такие же люди и люди, которые боятся так же, как и я. Долохов испытал это чувство, когда он пошел на рекогносцировку. Он из за деревьев близко подкрался к французским гренадерам и ясно рассмотрел офицера и сержанта, которые говорили. На лице молодого, румяного офицера он ясно рассмотрел выражение нерешительности и робости, и это выражение уничтожило весь его страх. Он умолял капитана с такой уверенностью, что он не устоял. Долохову вдруг показалось так легко иметь дело, вместо этой грозной таинственной массы, с румяным офицером и его солдатом, так охватило его это охотничье чувство, которое говорит так сильно о том, как бы убить зверя, что заглушает всякое чувство опасности, что он не испытывал другого волнения, кроме радости, когда бежал с двенадцатью солдатами к дороге. Зверь его был румяный офицер. Не добегая несколько шагов до дороги, они увидали осторожно подвигавшиеся пары французов. Он оглядел канаву и бросился к ней. [Следует страница 90 и 91].

[1901] Майор Ахрасимов с улыбающимся лицом встретил Брыкова и его роту.

— Капитан, стройте роту.

— Где генерал? — спросил Брыков.

— Генерал ранен, — отвечал Ахрасимов.

Действительно, генерал, напутавший всё, ездил без дела под огнем до тех пор, пока был ранен.

— Хороши распоряженья, — сказал Долохов.

— Позвольте мне к вам. — Ахрасимов не ответил; он скомандовал сборной команде, над которой он принял команду, трогаться (его дух поддержал падающий дух. Приятно встретить новое мужество. Знать, что не мы одни работаем, а и другие, значит не пустяки) и, оставшись сам в арьергарде, пропустил весь остаток полка. Сзади слышалась перестрелка. Полк скоро столпился с другим полком, и перестрелка была уже далеко. Всё были свои. Так совершено было отступление и на левом фланге.

Смерклось. Все войска были уже вне вы[стрелов], шли [?] кто искал дороги, кто окликал друг друга, считали. Все думали, что они одни пострадали больше всех, все ругали начальство, как это всегда бывает. Но дело еще не кончилось. В темноте, на левом фланге угрожающе трещали и блестели огни перестрелки в темноте, в самой деревне Грунте.[1902]

Это был[1903] знаменитый майор... засевший [?] с своей командой в деревне. Долохов был с ним.

Уже в темноте они подходили к Грунту, думая, что отделались, как вдруг французы, как бы озлобленные на эту кучку людей и их упорство, бросились на них.