Михаил Салтыков-Щедрин - Том четвертый. [Произведения] Страница 103

Понжперховский. Сс…

Живоедова. Ан вот, стало быть, нутро-то и выгорело.

Доброзраков. Вздор все это! (Ударяет себя по животу.) Это печка такого сорта, что как ее ни топи, все к дальнейшей топке достойна и способна. Я это по собственному опыту говорю: вот уж шестой десяток на свете живу и достаточно-таки внутренности свои увлажил, а все-таки хоть сейчас в поход готов… Стало быть, не водка, а кровь — вот кто злейший наш враг! А ну, ваше превосходительство, покуда, до Кондратья-то, выпьем по маленькой.

Пьют и закусывают.

Лобастов. Однако мы хороши! Уж повторили и закусили, а любезнейшей Анне Петровне даже почтения не отдали.

Живоедова. И, батюшка, бог простит! как ваша Елена

Андревна?

Лобастов. Да что, сударыня, сохнет.

Живоедова. Чтой-то уж и сохнет! да ты бы, Андрей Николаич, ей мужа, что ли, сыскал: ведь она, я думаю, больше этим предметом и сокрушается!

Лобастов. А где его, сударыня, нынче сыщешь! Знаю я, что девическая жизнь, как ее ни хлебай, все ни солоно, ни пресно…

Доброзраков. Да-с; вот от этого — это действительно, что нутро выгореть может.

Понжперховский. Сс…

Живоедова. Чтой-то уж, батюшка, ты ровно пустяки городишь? Вот я, слава тебе господи, сорок лет в девичестве нахожусь, а нутро себе как нутро.

Доброзраков. Да ваше девичество, Анна Петровна, совсем другое-с; а Елена Андревна, можно сказать, закалились в девичестве — вот что нехорошо-то!

Лобастов. Ну, а Иван Прокофьич как? не вставал?

Живоедова. Какое вставал? на заре только уснул: уж пытала я с ним маяться, даже теперь сонная хожу. Думала вот, что наследники приехали, ан вы!

Лобастов. Какие мы, сударыня, наследники! так сбоку припеку! А что, перемен у вас никаких нет?

Живоедова. Какие у нас перемены! лежит как чурбан, прости господи! да привередничает! нет чтобы богоугодное дело сделать!

Доброзраков. Да, заберет все Прокофий — это уж верно, как дважды два.

Лобастов. Да, похоже на это.

Живоедова. Хошь бы ты его, Андрей Николаич, усовестил; ведь ты генерал, а он поди как любит, чтоб за ним большие люди ухаживали. Право, ведь дождемся мы до того страму, что Прокофей Иваныч всем завладает.

Лобастов. Да, похоже на это.

Живоедова. Да что ты, батюшка, словно маятник ходишь, да только и слов у тебя, что «похоже на это». Сами уж видим, что похоже, а ты нам скажи, как пособить-то этому… Ведь ты то рассуди, что дом-от почти на дворянской ноге теперича заведен, а тут вдруг въедет в него свинья со своим с рылом! вот ведь что обидно-то!

Лобастов. Знаю, сударыня, знаю, да уж и со мной-то очень здесь обошлись… за живое, сударыня, задели! Ведь дочь-то она у меня одна, — значит, кровное детище!.. Так с какой же мне стати в чужие, можно сказать, дела входить?

Доброзраков. А ну их, ваше превосходительство! лучше выпьем с горя.

Пьют.

Это третья-с, а сколько еще мне придется этаких выпить! Практика у меня, знаете, купеческая, так куда ни придешь, все «пожалуйте да пожалуйте»! а то вот еще говорят, что нутро выгорает… ах вы! Однако надо бы старика проведать. Анна Петровна! пойдемте вместе, надо его разбудить.

Живоедова. Да нельзя ли, не будимши, посмотреть?

Доброзраков. Нельзя-с, надо язык посмотреть.

Живоедова. Да нельзя ли хоть сегодня без языка?

Понжперховский. Нельзя, Анна Петровна, язык есть продолжение человеческого естества, следственно…

Доброзраков. Эк вывез! Пойдемте, Анна Петровна.

Уходят.

СЦЕНА IV

Те же, кроме Доброзракова и Живоедовой; в среднюю дверь незаметно входит Прокофий Иваныч и становится около самой двери. Прокофий Иваныч старик среднего роста, совершенно седой, одет в синий кафтан, носит бороду и острижен по-русски. При входе он несколько раз кланяется.

Понжперховский (не замечая Прокофия Иваныча). А ведь это, ваше превосходительство, именно удивительно, какое жестокосердие в человеческом сердце поселиться может! Ведь боится же человек смерти… ну, скажите на милость! Нет-с, я так полагаю, что это оттого, что грех, верно, тяжкий на совести лежит, потому что возьмите вы хоть нас с вами… Ну, приди хоть сейчас смерть — что ж? (Впадая в сентиментальность.) Зла я никакого не сделал, ни у кого ничего не украл, не убил, не прелюбы сотворил, государю своему служил верно… ну, чего, ну, чего же бояться мне смерти! Готов, готов хоть сейчас в дальний вояж!

Лобастов. Нет, не говорите этого, Станислав Фаддеич, уж кто другой, а я знаю, что значит умирать: такие, знаете, старики перед глазами являются, каких и отроду не видывал…

Понжперховский. Скажите пожалуйста!

Лобастов. Д-да-с… Я, сударь, два раза обмирал… то есть так обмирал, что даже сам уж думал, что в будущую жизнь переселился… И вот какой, я вам доложу, тут случай со мной был. Звание мое, как вам известно, из простых-с, так в двенадцатом году я был еще так лет осьмнадцати мальчишка.

Проходили мимо нашей деревни французы, мародеры по-ихнему называются… Вот-с я однажды и изымал одного такого французишку, и как были мы все тогда вне себя, так и я тоже свою лепту-с… Так поверите ли, как обмирал-то я, все этот прожженный французик — так, сударь, языком и дразнит… Так вот она что значит, смерть-то!

Понжперховский. Сс…

Лобастов. Так умирать-то, значит, и не легко-с. А у Ивана Прокофьича, по секрету, тоже… (Оборачивается и видит Прокофья Иваныча.) А! Прокофий Иваныч! здравия желаем! ну, как с молодой супругой поживаете?

Прокофий Иваныч (кланяясь). Слава богу-с… Мы вот насчет тятинькинова здоровья очень беспокоимся.

Лобастов. Это дело доброе… Что ж, старик, кажется, слава богу… это должно тебя радовать.

Прокофий Иваныч. «Слава богу» — лучше всего, ваше превосходительство. (Кланяется и как-то сомнительно улыбается.)

Лобастов. Да вот что, Прокофий Иваныч, я с тобой переговорить хотел… ты бы, брат, эту сермягу-то бросил, да и бороду-то, брат, тово…

Прокофий Иваныч (кланяясь). Помилуйте, ваше превосходительство…

Лобастов. Право, брат, так… Ну что тебе значит старика потешить? разве лучше, что он тебя к себе на глаза не пускает?

Прокофий Иваныч. Помилуйте, ваше превосходительство… Мы завсегда родительский гнев сносить рады.

Лобастов. Так брось же, братец, ты эту дурь!

Понжперховский. Вы посмотрите, Прокофий Иваныч, как образованные люди ходят… разве дикое состояние образованному человеку прилично?

Прокофий Иваныч. Помилуйте, ваше высокоблагородие, онамеднись француз фокусы показывал… так ведь тоже борода у него была… а он тоже образованный!

Понжперховский. Так ведь он из мужиков, Прокофий Иваныч, поймите вы это! Только не из русских, а все же из мужиков! Разве образованный фокусы станет показывать! Образованный служит отечеству по военной или по гражданской части! (Улыбается и самодовольно озирается на Лобастова.)

Прокофий Иваныч (к Лобастову). Нет уж, ваше превосходительство, позвольте нам пред царя небесного в своем виде предстать! (Кланяется.)

Лобастов. Ну, как знаешь, любезный; я для тебя, для твоей же пользы говорю.

СЦЕНА V

Те же и Гаврило Прокофьич. Гаврило Прокофьич вбегает стремительно; одет франтом и завит.

Гаврило Прокофьич. Где дедушка? где дедушка? Господи! половина одиннадцатого, а он там еще проклажается! Анна Петровна! Анна Петровна!

Понжперховский. Позвольте, Гаврило Прокофьич, я покричу-с. (Кричит в боковую дверь.) Анна Петровна! Анна Петровна!

Гаврило Прокофьич. Благодарю вас… А все эта глупая привычка сидеть дома безо всего.

Лобастов. Да что такое случилось?

Гаврило Прокофьич. (размахивая руками). Князь… князь… желает узнать об здоровье дедушкином… Ну, поняли вы, что ли?

Лобастов (начиная застегиваться). Ах ты, господи! Сам его сиятельство едет!

Гаврило Прокофьич. Кто вам говорит про его сиятельство! Поедет к вам его сиятельство! довольно будет, если и Леонида Сергеича пришлет! Еще кабы жили, как порядочные люди живут! (Оборачивается и видит отца, который кланяется.) А! и вы тут! разве вы не слышите (с расстановкой), разве не слышите, что Леонид Сергеич сейчас сюда будет! Разве здесь ваше место?

Прокофий Иваныч (кланяясь). Я об тятенькином здоровье узнать пришел…

Гаврило Прокофьич. Об этом и на кухне от Баева узнать можно.

Прокофий Иваныч делает движение, чтобы выйти.

Или нет, погодите, мне нужно с вами еще переговорить. (Становится перед ним, сложив на груди руки.) Нет, вы скажите, вы долго нас срамить намерены?

Прокофий Иваныч. Я, кажется, ничего, Гаврюшенька.

Гаврило Прокофьич. Стыдитесь, сударь, стыдитесь… До седых волос вы дожили, а только одни непристойности у вас в голове… (Махает руками у него под носом.) И с чего вы это взяли, в баню ходить? Этого даже и в безобразных ваших цветничках ведь нет!