Александр Фадеев - Последний из удэге Страница 109

Офицер-колчаковец, в котором Сережа признал Лангового, рапортовал что-то седоголовому японцу, тот, скучая, кивал головой, другие стояли поодаль, держа руки у козырьков. Седоголовый японец, за ним Ланговой, за ним остальные пошли по перрону вдоль шеренг.

И вдруг до слуха Сережи донесся пронзительный одинокий старческий голос, похожий на крик ночной птицы; голос тотчас же был заглушен слившимися вместе стенящим теноровым "банзай" и протяжным низким "ура".

Офицеры двинулись к лошадям и пролеткам. Послышались звуки команды. Шеренги солдат очищали перрон. Почти одновременно открылись двери у вагончиков, и вдоль всего состава посыпались, как горох, японские солдаты, сразу заполнившие все расположение станций мельканием лиц, фуражек, бряцанием оружия, снованием и говором.

Сережа с побелевшими губами оторвался от окна, увидел налившееся темной силой щетинистое лицо Филиного свояка и мокрое от слез веснушчатое лицо Фили и, судорожно обняв Филю, прижался щекой к его плечу.

XV

Комитет заседал ночью в Филиной избе. Мальчишек положили на кухне. Оконца были завешены ряднами, рваными одеялами. Иногда из соседней комнатки доносились стоны больной девочки, и все невольно покашивались на дверь.

Сережа, примостившись в полутемном углу, на табуретке, серьезно и испытующе оглядывал каждого вновь входящего, точно отыскивая на его лице ответ на мучивший Сережу вопрос о судьбе стачки.

Сеня, пожелтевший, осунувшийся, - все эти дни он почти не ел и не спал, - сидел за столом, поджав под себя ногу, как портной, и вполголоса разговаривал с Яковом Бутовым.

- А сколько вооружить можно все-таки? - спрашивал Сеня, блестя на Бутова большими темно-серыми глазами.

- Трудно сказать, такие штуки скрывают. По памяти прикидываем, кто с германского фронта принес, кто с Красной гвардии, кто раньше имел, охотничал, - думаем, ружьев с двести имеется, - отвечал Бутов.

- Скажи вот что еще, - Сеня откинулся к стенке и привычным жестом, который возникал у него, когда он решал что-нибудь трудное, провел рукой по редким кольцам волос: - Народ с рудника бежит все?

- Много, - неодобрительно сказал Бутов. - А теперь, как узнали про японцев, еще больше побегут.

- Это хорошо, - неожиданно сказал Сеня. - Это очень хорошо!

Бутов удивленно посмотрел на него.

- Как твой новорожденный? - вдруг весь осветившись в улыбке, спросил Сеня.

- Да ведь я еще не видал, говорят - девочка, - сконфузился Бутов. Через пятые уста узнаю. Говорят - такая же, как у всех людей: по правилам, Бутов улыбнулся в усы.

Сеня снова откинулся к стенке и посидел так некоторое время, закрыв глаза. Приезд японцев понудил его принять решение о стачке, которое, он знал, не будет хорошо встречено сейчас комитетом. И он невольно оттягивал начало заседания в тайной надежде, что вот-вот будет ответ на письмо, посланное с нарочным в Скобеевку. Но нарочный не приходил.

- Начнем, товарищи, - решительно сказал Сеня, выпростав поджатую ногу, и лицо его приняло обычное - спокойное, грустноватое - выражение. Все, смолкнув, придвинулись ближе к столу; только Сережа остался в углу на табурете.

План Сени сводился к тому, чтобы немедленно начать переброску рабочих с рудника в восставшие села, переброску всех, кто способен носить оружие. И в первый момент самая возможность такого выхода показалась людям оскорбительной: им предлагалось в тяжелую минуту спасти сильных, в том числе и себя, а всю тяжесть последствий того дела, которое они начали, переложить на плечи слабых, прежде всего - детей и женщин.

Некоторое время все неловко и угрюмо молчали.

- Я вот что в толк не возьму, - сказал наконец младший Городовиков, глядя на Сеню своими твердыми глазами. - В сопки? Хорошо. Да всех в сопки не уведешь. А как же с остальными будет?

- А так же будет, как было бы с нами со всеми, - стараясь быть спокойным, но, видимо, волнуясь, отвечал Сеня. - Пока сила есть, бастовать будут. А силы не станет, сдадутся и примут на себя все муки...

- Они же завтра сдадутся, коли мы у них самый хребет вынем! - с едва сдерживаемым возмущением сказал младший Городовиков.

- А по-твоему, лучше сдаться послезавтра, да всем, да с переломанным хребтом? Неужто ж так выгоднее?

- Значит, выгоднее обмануть народ? Так я тебя понимаю? - подрагивая губами, спрашивал Городовиков.

- Обмануть? И что ты, братец ты мой, слова мне говоришь такие? удивленно и устало сказал Сеня. - Ты мне дельное говори. Точно мы забираем людей в сады райские! Еще день промедления - и мы лучшую силу нашу истинно загубим, в руки врага безоружную предадим ее.

Городовиков замолчал, раздираемый на части противоположными доводами и чувствами, бушевавшими в его душе. И Сене было тоже так тяжело - лучше в гроб лечь.

- А как с теми, что под землей сидят? - угрюмо спросил Яков Бутов, покосившись на отца и сына Городовиковых. Все знали, что в шахте № 1 остался под землей с дядей-забойщиком самый маленький Городовиков, но ни отец, ни брат сейчас не говорили об этом.

- И с семьями как? - сочувственно и робко спросил Филя.

- Как с теми, что под землей сидят? - переспросил Сеня. - Когда выпустят их из-под земли, - а не смогут не выпустить их, - это уж будут люди невиданной закалки: не люди, а кремни. Эти все в сопках будут, поручусь за то. А семьи - это дело тяжелое очень... - Сеня остановился и некоторое время молча и грустно глядел в стол. - Да разве у всех нас нет семей? Разве семьи партизан-мужиков не так же маются?

- А чем вы людей оружите? Тех, что в сопки пойдут? Оружия в сопках у вас нет, - вынув изо рта трубку, вмешался старый Городовиков.

Возникали все новые доводы против Сени. Доводы были так убедительны, что, когда говорил кто-нибудь против Сени, Сереже казалось, что уж во всяком случае правильно, а когда говорил Сеня, казалось, что все-таки прав Сеня.

Филя, Яков Бутов и старший Городовиков постепенно вышли из спора; не мог выйти только Семен Городовиков.

- Вот, доколе ты про эсеров и анархистов молчал, я еще думал, просто жалость да гордость говорят в тебе, - жестковато выговаривал Сеня, - а теперь я вижу, сколь у тебя в голове самой вредной дурости и от кого она в тебе. Ты сам себя раскрыл, кого ты боишься!

- Не в том дело, что я их боюсь, - с обидой в голосе говорил Городовиков, - а в том, что они на рабочем горе капитал себе наживают, а мы вроде трусов выйдем перед ними...

- А ты сумей все разъяснить рабочему человеку! Да и не поверю я, чтобы рабочий человек обвинил в трусости более смелого товарища своего, коли он в сопки пойдет биться насмерть! Рабочие последнее отдадут нам, вот это вернее!

- Правильно! - воскликнул Филя. - Ты пойми: надо, - обратился он к Городовикову, приложив руку к слабой своей груди. - Тебе понятно это? Надо. Об чем нам спорить теперь?

- Я знаю, что надо, и разве я не сделаю так, как надо? Душа болит! вдруг сказал Городовиков.

- Душа у всех болит, да мы не душу свою ублагоустраиваем, а думаем о пользе дела, - сердито сказал Яков Бутов своим простуженным голосом.

- Уж ты сейчас не нападай на него, уж раз пришли к одному, что уж тут! - облегченно сказал Сеня. - Дело-то ведь и впрямь трудное; дело, можно сказать, совестливое, - говорил он, радостно поблескивая глазами на младшего Городовикова.

"Какие люди! - думал Сережа, сидя в полутемном углу, забытый всеми. - И как я рад, что они пришли к общему мнению! Да, уметь забыть все личное, отдать всего себя, всю душу..."

Он не успел назвать словом, чему он хотел отдать всю душу, как кто-то осторожно постучал в окно. Все смолкли, и слышно стало, как застонала девочка в соседней комнате. Филя выскочил в сенцы и вернулся в сопровождении Андрея Бутова.

Сеня, взволнованный, поднялся из-за стола и протянул руку за письмом. Пальцы у него дрожали. Андрей Бутов полез рукой в карман пиджака. Вдруг лицо Сени покрылось бледностью, глаза закатились, и он, как мешок, осел на стол и табуретку и пополз на пол.

- А-а! - в ужасе закричал Сережа, бросаясь к Сене.

Младший Городовиков подхватил Сеню под руки.

- Ты что ж кричишь? А еще старый подпольщик, - сквозь сивые свои усы спокойно говорил старик Городовиков Сереже, опрыскивая лицо Сени водой из кувшина. - Устал человек. Легко ли за всех болеть, думать? Возьми-ка его с Семой под спинку, а ты, Яша, за ноги. Вот так, вот так... на коечку его...

Яков Бутов распечатал письмо и молча проглядел. Суровое лицо его посветлело.

- Что? Что? - спрашивали вокруг.

- Сурков и Чуркин пишут: "Выбросьте лозунг... перехода... рабочих... на сторону партизан, - читал Бутов почти по складам. - Организуйте переброску людей, динамита, оружия, какое есть. Бросайте лучшие силы. На руднике оставьте только самое необходимое для руководства. Братский привет героическим рабочим Сучана от..."

XVI

Красноармейцы, бежавшие из плена, принесли в Скобеевку письмо областного комитета и какой-то небольшой мягкий сверток, перевязанный синенькой, загрязнившейся в дороге тесемкой.