Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 1 Страница 11

— Ахъ да-а! протянула княгиня, — надо въ церковь!.. Vittorio, les voiturs! помолчавъ съ минуту, скомандовала она, словно на погребеніе.

— Я уже далъ приказъ, отвѣчалъ съ поклономъ распорядительный итальянецъ.

Она одобрительно и грустно кивнула ему, обернулась къ Зяблину и вздохнула:

— Такъ это непріятно когда нѣтъ домовой церкви!..

Зяблинъ приподнялъ свое разбойничье лице, поглядѣлъ на нее нѣжно, и тоже вздохнулъ.

— А ѣхать надо! томно проговорила княгиня, и поднялась съ мѣста.

Послышался шумъ отодвигавшихся стульевъ… Гости подходили съ поклономъ къ хозяйкѣ… Княжна и Ольга Елпидифоровна пошли надѣвать шляпки… Проходя мимо князя Ларіона Лина пріостановилась на мигъ:

— Дядя, а я васъ такъ просила! тихо промолвила она, не подымая глазъ.

Онъ понялъ — и смутился:

— Ты сердишься на меня, Hélène! — его голосъ дрогнулъ;- ну, виноватъ, руби голову! добавилъ онъ какимъ-то невѣрно-шутливымъ тономъ.

Она прошла не отвѣчая.

Гундуровъ тѣмъ временемъ прощался съ княгинею.

Она съ чрезвычайной любезностью благодарила его за посѣщеніе и изъявила желаніе увидѣть его опять какъ можно скорѣе.

— Кланяйтесь, je vous prie, очень, очень вашей тетушкѣ, говорила она, — я весьма благодарна князь-Ларіону за знакомство съ нею. C'est une personne si comme il faut… Она еще не была у меня, слегка подчеркнула Аглая Константиновна, — но я надѣюсь что вы намъ ее привезете, n'est ce pas?.. и что вы примете также участіе въ нашемъ театрѣ?.. Но, перебила она себя вдругъ, — мы ѣдемъ въ церковь, и объ этомъ не слѣдуетъ говорить! Il ne faut pas mêler le profane au sacré, а dit, je crois, Boileau…

И давъ такимъ образомъ молодому человѣку достаточное понятіе о своей образованности, она величаво наклонила голову, въ знакъ того что аудіенція его кончена.

Гундуровъ вышелъ на крыльцо съ Ашанинымъ и Вальковскимъ.

VII

Who ever lov'd who lov'd not at first sight!

— Я бы проводилъ, Сережа, тебя до деревни, сказалъ ему первый, — да у васъ-чай съ Софьей Ивановной много есть кое-чего своего перетолковать на первыхъ то порахъ, такъ чтобъ не помѣшать вамъ?…

— Дда; пожалуй, отвѣчалъ Гундуровъ, — да и тебѣ-то отсюда не хочется? Онъ засмѣялся.

— Ну вотъ! отнѣкивался тотъ.

— А удалая эта дѣвица, брюнетка, какъ ее звать-то?

— Акулина, — не Акулина, а Ольга, и къ тому-же Елпидифоровна… Да, братъ, — Ашанинъ повелъ губами, — эта особа далеко пойдетъ!..

— Пролазъ дѣвка, коротко сказать! отрѣзалъ Вальковскій.

— А ты хаять-то ее погоди, чучело китайское! крикнулъ на него красавецъ. — Какъ ты ее грубостями своими доведешь что она съ тобой играть на отрѣзъ откажется, что ты тогда скажешь, чурбанъ эдакой? А мало-ль у васъ съ нею водевилей съ хорошими для обоихъ ролями? Барская спѣсь. Хороша и дурна

— Ну, что въ этой? перебилъ Вальковскій: — стряпчаго роль: «Здравствуй, кумъ ты мой любезный, здравствуй кумушка моя!» Вѣдь и вся тутъ….

— А Левъ Гурычъ Синичкинъ?

— Ну, да. Какъ разъ по тебѣ роль!

— Левъ Гурычъ! повторилъ, словно осѣненный свыше, «фанатикъ»…. Да, братцы, это роль хорошая…. совсѣмъ она у меня изъ головы; вонъ! Давно слѣдовало бы мнѣ попробоваться въ ней! Это точно, хорошая роль, братики!..

И расцвѣтшій думою Вальковскій заходилъ по крыльцу, соображая что онъ сдѣлаетъ изъ роли Синичкина

— Ну, а теперь, Сережа, сказалъ Ашанинъ, глянувъ пріятелю прямо въ лице, — что ты мнѣ про княжну скажетъ?

Гундурову стало вдругъ ужасно досадно на него за этотъ вопросъ.

— Ничего не скажу? отрѣзалъ онъ отворачиваясь.

Брови Ашанина тревожно сжались; онъ хотѣлъ что-то сказать — и не успѣлъ: сама княжна съ Надеждой Ѳедоровной и бойкой барышней выходили на крыльцо въ шляпкахъ и мантильяхъ, готовыя къ отъѣзду.

— Вы съ нами, или домой? спросила Лина, идя къ Гундурову, и застегивая на пути перчатку на своей длинной рукѣ.

— Мнѣ надо ѣхать, княжна! черезъ силу отвѣчалъ онъ.

— Да, вамъ надо… Поѣзжайте! сказала она, неотрывая глазъ отъ своей перчатки. — А когда назадъ? спросила она, помолчавъ.

— Скоро, очень скоро! вырвалось у Гундурова.

Отъ нея ускользнуло, или не хотѣла она понять, что именно сказывалось за этими вылившимися у него словами;- безмятежно, по прежнему, подняла она на молодаго человѣка свои длинные синіе глаза — и такъ же безмятежно улыбнулась.

«Les voitures,» какъ торжественно выражалась княгиня Аглая Константиновна, то есть, большая, открытая четверомѣстная коляска четверткой съ форейторомъ, и долгуша, обитая сѣроватымъ солдатскимъ сукномъ съ шерстяными басонами, въ которой могло усѣсться человѣкъ до двадцати, линейка, запряженная парою рослыхъ лошадей, — подъѣхали къ крыльцу. За ними вели кровную англійскую кобылу рыжей масти подъ верхъ князю. Коляска Гундурова, со всѣмъ его багажемъ и слугою на козлахъ слѣдовала позади.

— Me voilà! послышался голосъ самой хозяйки, тяжеловато — она, какъ говорилъ про нее Ашанинъ, была нѣсколько «тѣломъ обильна» — спускавшейся съ лѣстницы. Разубрана она была точно сейчасъ съ модной картинки соскочила…

Щегольски одѣтый грумомъ мальчикъ лѣтъ двѣнадцати бѣжалъ передъ нею съ перекинутымъ на одной рукѣ плэдомъ и богато переплетеннымъ въ бархатъ, съ золотымъ на немъ кованымъ вензелемъ ея подъ княжеской короной, молитвенникомъ въ другой.

Она подошла къ коляскѣ. Стоявшій у дверецъ видный, высокій лакей въ новешенькой ливреѣ однихъ цвѣтовъ съ грумомъ, и monsieur Vittorio во фракѣ и бѣломъ галстукѣ, съ обнаженною головою, почтительно съ обѣихъ сторонъ подсадили ея сіятельство подъ локотки. Грумъ поспѣшно разослалъ на ея колѣни толстую ткань пестраго плэда и вскочилъ съ молитвенникомъ къ кучеру на козлы; дюжій лакей сановито полѣзъ на заднее сидѣнье…

— Вы за нами? съ любезною улыбкою обратилась княгиня изъ коляски къ вышедшему на крыльце съ Шигаревымъ и князькомъ Зяблину, пока подлѣ нея усаживалась Надежда Ѳедоровна и занимали напереди мѣста княжна и дѣвица Акулина.

Зяблинъ нѣжно покосился на нее; уныло кивнулъ головою, и испустилъ глубокій вздохъ.

— Et vous, Larion? И Аглая Константиновна заискивающимъ взглядомъ глянула на деверя, садившагося въ это время на лошадь.

— Поручаю себя вашимъ молитвамъ! сухо отвѣтилъ онъ, осаживаясь на стременахъ.

Коляска тронулась. Княжна медленнымъ движеніемъ головы поклонилась Гундурову.

Мужская компанія съ князькомъ и его студентомъ отправились на долгушу.

— До свиданія, Сережа, пріѣзжай скорѣе! кричали ему друзья.

Онъ глядѣлъ на удалявшуюся коляску… Онъ ждалъ еще разъ взгляда, «прощальнаго,» взгляда княжны, — точно они на вѣки разставались…

Но коляска заворачивала подъ льва и, кромѣ головы лакея въ шляпѣ съ ливрейною кокардой, никого уже въ ней не было ему видно… Онъ отправился къ своему экипажу.

Князь Ларіонъ поглядѣлъ ему вслѣдъ. Какая-то невеселая улыбка заиграла въ устахъ его тонкихъ, поблеклыхъ губъ. Словно что-то давно, давно погибшее, милое и печальное, промелькнуло предъ нимъ… Онъ далъ поводъ, и, проѣзжая мимо молодаго человѣка, ласково кивнулъ ему головою.

Гундуровъ поспѣшилъ снять шляпу…

Миновавъ пышно зеленѣвшія на трехверстномъ пространствѣ поля Сицкаго, экипажъ его въѣхалъ въ граничившій съ ними большой казенный лѣсъ, доходившій почти до самаго его Сашина, и о которомъ онъ съ дѣтства хранилъ какое-то жуткое и сладкое воспоминаніе… Лѣсъ весь звенѣлъ теперь весеннимъ гамомъ и птичьимъ свистомъ… Дорога пошла плохая, и коляска пробиралась по ней шашкомъ, хрустя по валежнику, накиданному на топкихъ мѣстахъ. Лошади весело фыркали и потряхивали гривами, потягивая широко раздутыми ноздрями влажный лѣсной воздухъ. Большія мухи, сверкая на солнцѣ изумрудными спинками, прилежно перебирали ножками на листьяхъ еще низкаго лопушника. Межъ корявыхъ сосновыхъ корней роились въ забиравшейся муравѣ бѣлые какъ снѣгъ колокольчики ландышей… Гундуровъ велѣлъ остановиться, выскочилъ, нарвалъ ихъ цѣлый пучекъ, и жадно погрузилъ въ нихъ лице. Ихъ раздражающе-свѣжій запахъ кинулся ему какъ вино въ голову… Онъ откинулся затылкомъ въ спинку коляски, и сталъ глядѣть вверхъ. Тамъ, надъ нимъ, узкою полоской синѣло небо, бѣжали жемчужныя тучки, и по верхушкамъ березъ, золотимые полднемъ, дрожали нѣжные молодые листы… Ему вдругъ вспомнилась арія слышанная имъ зимою въ Петербургѣ,- ее вставлялъ Маріо въ какую-то оперу… И Гундуровъ, какъ наканунѣ Ашанинъ, нежданно запѣлъ во весь голосъ:

Jo ti vidie t'adorai!..

Старый Ѳедосей, не привыкшій къ такимъ пассажамъ со стороны барина, недоумѣло поглядѣлъ на него съ козелъ… А-і-і… отвѣтило гдѣ-то вдали, въ самой глубинѣ лѣса. Испуганный тетеревъ, словно свалясь съ вѣтки, зашуршалъ въ кустахъ торопливыми крыльями… А запахъ ландышей все такъ же невыносимо-сладко билъ въ голову Гундурова, и лѣсъ гудѣлъ вокругъ него всѣми весенними голосами своими…