Лев Толстой - Анна Каренина. Том 1. Части 1-4 Страница 11

Помнил ли о нем сам создатель «Анны Карениной» или все-таки под этой утраченной святыней он имел в виду свою «естественную веру», ту, что несколько лет спустя он дерзко назовет христианской? Как бы там ни было, свободный художник – Толстой середины 1870-х годов умел сказать много больше того, что вынашивал долгие годы, с чем не мог решительно расстаться и теперь Толстой-философ. На страницах «Анны Карениной» великий поэт действительно во всем превосходил парадоксального религиозного мыслителя.

Первые читатели «Анны Карениной», критики, писавшие о произведении, нередко бывали озадачены новым и очень своеобразным его построением. Неповторимый облик толстовского шедевра, как некогда это происходило с «Евгением Онегиным» Пушкина, «Мертвыми душами» Гоголя, «Героем нашего времени» Лермонтова, трудно укладывался в сознании современников. Про «Анну Каренину» часто говорили: «Два романа в одном романе», – ив этих словах отчетливо слышался упрек писателю за «странность» его книги.

Сам Толстой не принимал подобных упреков. Напротив, он считал композицию «Анны Карениной» своей большой авторской удачей, гордился архитектурной стройностью только что законченного труда. Второй, «левинский», сюжет «участвовал» в общем развитии свободного романа так же необходимо, как и его «несущая» «каренинская» линия. История Константина Левина, возможно, вопреки первоначальным намерениям Толстого, не только составила могучий контраст повествованию о домашнем (и национальном, общественном) русском разладе, но постепенно стала важнейшим элементом «катастрофической» проблематики романа. Более того, роман не пришел к завершению со смертью его главной героини. В последней, восьмой, его части теперь уже благополучный Левин оказался единственной фигурой по-своему эпохальной, поставленной перед необходимостью духовного выбора.

Что этот герой, больше похожий на бурлака, чем на помещика, займет среди персонажей «Анны Карениной» совершенно особое место, становилось очевидно уже при первом его появлении в романе. Левин принадлежал по рождению к той же самой привилегированной русской среде, которую описывал художник. У него было общее с ней прошлое: Московский университет. Но Левин – действующее лицо произведения – определенно «выпадал» из того избранного круга, где прошли его детство и юность, куда и теперь в силу своего общественного положения он вынужден был порой возвращаться.

Его жизненный путь (и это становилось все более заметным по мере того, как «разгорался», набирал силу «каренинский» сюжет романа, возникали новые и новые картины русского духовного хаоса) выглядел у Толстого действительной, а не ложной, как то происходило в случае с Анной, попыткой разорвать порочную связь явлений, найти в этом мире твердую почву под ногами.

В духе своей среды человек неверующий, Левин тем не менее бессознательно устранялся от участия в делах и развлечениях образованного общества, внутренне отторгал его. Этот занятый хозяйством «сельский житель» (с точки зрения многих своих знакомых просто «дикий помещик»), изредка навещая Первопрестольную, что бы ни происходило с ним, решительно «выламывался» из окружения: заходил ли спор по философским, социальным, экономическим вопросам, приходилось ли ему просто обедать со своим приятелем Стивой в одном из лучших ресторанов города… Он был другой: «чудак», нарушитель общепризнанных правил, наивный, как ребенок, возмутитель спокойствия.

Но почему именно Левин, тем более что он атеист, оказался способен на такое внутреннее неприятие духовно пошатнувшегося мира? И всегда ли был он прав в этом своем отторжении? Разумеется, в жизни, особенно русской, можно встретить людей, наделенных исключительным даром нравственной отзывчивости, чувствительных к любым проявлениям добра и зла (другое дело, что без руководства Церкви, вне традиции этот дар может увести человека сколь угодно далеко от своего Источника). Здесь писатель по-прежнему оставался тонким реалистом. Левин действительно представлял собой очень яркий национальный характер. Более того его духовная неуспокоенность, подобно тому как это происходило с «чувственными» Анной и Стивой, тоже представала в романе по-своему генетической. Известный дикими выходками брат Левина, Николай, безусловно, был одной крови с Константином. Только у резкого Николая все обернулось губительными крайностями, а Константин оказался наделен теплой, расположенной к людям душой.

Исключительное положение, занятое на страницах произведения этим героем, имело между тем еще одну и, конечно, главную причину. Левин оказался образом во многих отношениях автобиографическим. Еще современники обратили внимание на то, что, в общем, нетипичная для русского дворянина фамилия героя, скорее всего, является производной от имени автора произведения. Их догадка была не так уж далека от истины. Разумеется, Левин – не писатель Толстой. Но очень многие стороны биографии художника так или иначе «прозвучали» в этом художественном образе. Ведь и сам Толстой годами жил в Ясной Поляне, увлеченно занимался хозяйством… В истории женитьбы Левина и его жизни после свадьбы отдельные штрихи тоже походили на те обстоятельства, при которых состоялся брак Толстого и его жены Софьи Андреевны. Да и как было рассказать об этой таинственной области человеческого бытия, не вспоминая первые совместные радости и огорчения?

Еще более значительным для создания «левинского сюжета» оказалось внутреннее сходство между автором и его героем. Левин стал далеко не первым и не последним среди персонажей Толстого, духовно близких писателю. На страницах его романов и повестей часто присутствовали один или несколько таких «толстовских героев», и они, как правило, испытывали на прочность, постигали, утверждали всем ходом своей жизни философские воззрения художника.

Вероятно, того же хотел Толстой и в случае с Константином Левиным. И действительно Левин нередко смотрел на вещи прямо по-толстовски. Интуитивно отворачиваясь от пороков своего сословия, он решительно причислял к этим порокам все оформленное, цивилизованное, выходящее за пределы естественного чувства. Но в отличие от многих других «авторских персонажей» писателя, он все-таки был ограничен на страницах «большого» романа в собственном постижении мира. Левинские «истины» никак не могли называться в «Анне Карениной» последними, окончательными. Толстой, несомненно, «говорил из Левина», но одновременно он и рассматривал в Левине самого себя, подчиненного иным, более сложным и богатым, чем его собственная философия, мировым законам.

Поэзия свободного романа делала свое дело. Мы любим Николеньку Иртеньева из ранней трилогии писателя «Детство. Отрочество. Юность», любим Дмитрия Нехлюдова, проходящего, изменяясь со временем, через все творчество Толстого, любим Дмитрия Оленина из повести «Казаки» и тем более любим Андрея Болконского и Пьера Безухова – благородных, искренних персонажей «Войны и мира». Но Константин Левин мил нашему сердцу как-то по-особому. В нем нет ничего утвердительного, заранее предрешенного. Сам Толстой отразился в этом образе с неожиданно теплой, трогательной, домашней стороны. Здесь мы находим все самое лучшее, что покоряло в этом «башибузуке», что не давало расстаться с ним даже в трудные годы его «религиозного диктаторства» глубоко верующей двоюродной тетке писателя, его многолетнему другу и корреспонденту фрейлине А. А. Толстой, что знали связанные с ним повседневными узами семейной жизни родные и близкие люди.

Константин Левин и созидательное семейное начало действительно были неразделимы в романе. Практическая деятельность Левина, круг его интересов (именно в связи с этим героем, пожалуй, особенно ярко обнаруживал себя универсальный, «энциклопедический» склад произведения) выглядели у Толстого очень обширными. Левин, то приходя в отчаяние от невозможности одолеть вековое безразличие крестьянина (теперь уже не крепостного мужика, а наемного работника) к чужому, «барскому» хозяйству, то утешаясь обильными плодами своих трудов, горячо, упорно занимался земледелием и скотоводством. Эта область его жизни изображалась Толстым, на удивление, тепло и человечно. Должно быть, оттого она и сохранила для читателя, в том числе современного, столь захватывающий интерес (чего стоит один только согревающий душу рассказ про отелившуюся любимицу героя, племенную корову по имени Пава!). Левин, опять же подходя к делу со своей чувствительной точки зрения, увлеченно писал экономический трактат. Самые разные стороны действительности, только под углом наивно-почвенных воззрений, глубоко и серьезно занимали этого героя. Но в центре всего находилась его постоянная мысль о собственном доме, о семье.

Обостренное нравственное чувство не только уводило Левина от заведенного в избранном обществе «самоубийственного» порядка вещей. Оно указало ему также спасительную почву, на которой было возможно восстановление распавшегося мира: глубинно отвергаемую этим обществом семейную жизнь. Левин и появлялся впервые в романе, приезжая в Москву из дорогой его сердцу сельской глуши с одним единственным намерением: просить руки давно им любимой княжны Кити Щербацкой.