Александр Браудо - Очерки и воспоминания Страница 11

"Вчера был у меня приехавший из Н.-Новгорода раввин и много рассказывал об ужасных притеснениях евреев ни перед чем не останавливающимся губернатором. А на днях Хвостов вызвал раввина к себе и заявил, что если "Речь" не перестанет писать о нем, то за каждую корреспонденцию будет выслана из города еврейская семья. Раввин уверял, что он никого в редакции не знает и бессилен повлиять на нее, но Хвостов был непреклонен: "если Вы поищете, то найдете нужную связь". Пытался раввин объяснить, что отрицательное отношение "Речи" может только способствовать карьере губернатора. Хвостов признал это правильным, но прибавил, что как раз, когда он прохлаждается за утренним кофе, ему подают петербургскую газету и настойчивое упоминание его фамилии досаждает и отравляет удовольствие. "Поэтому, так и знайте - если мне будут досаждать, то и я вам буду платить неприятностями".

На этом А. И. оборвал рассказ и, сильно наморщив лицо, задумался. "Ну, как же нам быть?" - спросил я. Он не сразу ответил, и наконец как бы выдавил из себя слова: "какой негодяй!" Но и это произнесено было бес малейшего повышения голоса, просто как констатирование факта, как бы речь шла, например, о змее, которая собиралась ужалить. Что ж тут поделаешь? Такой она создана, и ядовитое жало ее единственное оружие в борьбе за существование. Не нужно было спрашивать, чем кончилась беседа А. И. с раввином, сам же {55} он даже не поставил вопроса о возможности изменения отношения газеты к необузданному губернатору. Верный и преданный сын своего многострадального народа, А. И. и в мыслях не мог бы отделять и противополагать интересы еврейства благу родины своей, как он понимал его.

Иногда А. И. появлялся с большими и приятными сюрпризами. Особенность его положения среди петербургской интеллигенции была еще и в том, что у него были крепкие связи в высших слоях бюрократии, ему были открыты и двери великокняжеских дворцов. Он и здесь пользовался неограниченным доверием и искренним уважением, а директор публичной библиотеки, в которой А. И. служил до смерти своей, Кобеко горячо любил его. Одним из таких сюрпризов был оказавшийся в его руках проект "основных законов", выработанный в апреле 1906 года и хранившийся в величайшей тайне.

В своих, вообще весьма неточных "Воспоминаниях" Витте утверждает, что, по состоявшемся уже оформлении этих законов, они были сообщены Треповым В. Ковалевскому, который "пригласил к обсуждению Муромцева, Милюкова, И. Гессена и М. Ковалевского. Они составили записку, которая была передана В. Ковалевским генералу Трепову. В. Ковалевский действительно обращался ко мне, с просьбой о составлении проекта высочайшего манифеста, но это было года за два до основных законов, а в данном случае проект доставлен был мне Александром Исаевичем, который, если не ошибаюсь, получил его от бар. Икскуля фон Гильденбанда. Опубликование проекта в печати заставило правительственные верхи пересмотреть и несколько улучшить окончательную редакцию. Точно так же годом раньше А. И. доставил мне протоколы "петергофских совещаний" о Думе с предложением написать к ним предисловие, с которым он н издал их заграницей.

Мы расстались при нынешнем режиме, А. И. остался в России. Мысль о бегстве была органически чужда его душевному складу, хотя именно ему легко было бы найти работу и заграницей. Напротив, теперь-то, когда стихия разбушевалась, и надо было стоять на посту и оградить от нее такое ценное государственное достояние, как Публичная библиотека. В Берлин он приехал в 1924 г., чтобы полечиться углекислыми ваннами, но и тут, когда смерть стояла уже за {56} спиной, он весь был поглощен собиранием русских книг, вышедших заграницей.

Смерть застигла А. И. внезапно в Лондоне, но печальное известие об этом меньше всего было неожиданностью и, отбрасывая прикрасы, нужно сказать, что смерть избавила его от долгого непосильного, надрывного, часто сизифова, труда н мучительной болезненной усталости. Нo для всех знавших и горячо любивших его (по отношению к Александру Исаевичу знать и любить были синонимами), смерть была и осталась подлинно незаменимой утратой, лишением светлой радости.

Вот и сейчас, как живой стоит он перед глазами, и душа преисполнена благодарности судьбе, на долгие годы скрестившей наши жизненные пути, и так не хочется оторваться от бумаги, так жаль ослабить прикованность памяти к милому образу его, воскрешающему много, много отрадных переживаний. Но как трудно найти слова, которые могли бы отразить обаяние его благородной личности. Было оно не в действиях, не в речах, не в жестах, а в чем то неосязаемом - в благостном выражении лица, в величавом спокойствии, в широко раскрытом сердце, душевной теплоте, напряженном внимании к каждому. Поэтому-то все его знавшие почувствовали себя осиротевшими, они потеряли того, к кому всегда можно было постучаться, кому все можно было рассказать, около кого можно было душевно согреться.

Однако, великое утешение остается сраженным и рассеянным эпигонам XIX-го века в том, что их век, век проклинаемого теперь индивидуализма, способен был рождать таких подлинных героев неиссякаемой любви и беззаветной жертвенности. И спокойней дано было бы им умирать, если бы можно было питать уверенность, что и новый век - поглощения личности коллективом, сумет вознести сынов своих на эти белоснежные вершины...

И. Гессен.

{57}

СЕЯТЕЛЬ ДОБРА

(Р. Бланк)

На поприще общественной деятельности Александр Исаевич Браудо взял на себя миссию, на вид скромную: по существу, преимущественно, "сеятеля" добрых дел. Подвести итоги такой общественной деятельности крайне трудно: она, по необходимости, рассеянная, раздробленная, разбросанная. Плоды такой деятельности пожинаются обыкновенно другими, и вся заслуга за них часто всецело приписывается другим...

Вполне оценить общественное значение деятельности Александра Исаевича можно было бы, поэтому, только в том случае, если бы все общественные деятели и всё общественные организации, которые пожинали плоды его трудов и воспользовались ими для дел, отмеченных их именами, ясно и в полной мере установили, чем они обязаны в этих делах Александру Исаевичу Браудо. Выполнить этот долг памяти Александра Исаевича, хотя бы отчасти, относительно моей собственной общественной деятельности, составляет задачу настоящего очерка.

Познакомился я с Александром Исаевичем, и тотчас же с ним подружился и тесно связался для общественной работы, в 1904-м году, в Берлине, где я в то время проживал. Александр Исаевич приехал в Берлин для переговоров с руководителями "Союза Помощи Немецких Евреев" ("Hilfsverein der Deutschen Juden") и для закрепления связи между еврейством Германии и русско-еврейской общественностью, установленной мною после ужасного кишиневского погрома 1903-го года. Александр Исаевич придавал большое значение поддержке борьбы русского еврейства {58} за человеческие и гражданские права со стороны западного еврейства и западного общественного мнения, и он не замедлил использовать для этого приобретенные мною связи и меня лично. Эта задача стала с тех пор одним из главнейших его общественных дел.

Первым нашим значительным предприятием в этом отношении был созыв конференции представителей западного и русского еврейства, состоявшейся в Берлине под эгидой Союза Помощи немецких евреев, для организации помощи жертвам кишиневского погрома и обсуждения средств предупреждения подобных ужасов. Вторым было - основание в Берлине информационного органа для западной печати. Издание и руководство этого органа, известного под именем Russische Korrespondenz и ставшего одним из главных органов осведомления западного общественного мнения о русском освободительном движении вообще и о борьбе русского еврейства в частности, - взял на себя почетный директор "Союза Помощи", доктор Пауль Натан, занимавший очень влиятельное положение в германской печати в качестве талантливого публициста и выдающегося политического деятеля. Заведывание редакцией "Корреспонденции" д-р Натан поручил талантливому молодому журналисту д-ру Рудольфу Брейтшейду, а в качестве сотрудников привлек, кроме, конечно, Александра Исаевича и меня, Григория Борисовича Иоллоса, Льва Ефиимовича Моцкина и др. Самым усердным и самым ценным сотрудником оказался А. И. Браудо, снабжавший "Русскую Корреспонденцию" чрезвычайно ценными сообщениями из Петербурга.

В октябре 1905-го года, после "манифеста о свободах", я переехал на жительство в Петербург. Вскоре после того д-р Брейтшейд отказался от редактирования нашей "Корреспонденции", в виду других своих общественных обязанностей, а затем и д-р Натан, по той же причине, фактически отошел от этого дела. Но Александр Исаевич его не покинул: он никогда не покидал начатого полезного общественного дела. И он взял на себя всю заботу о нашем берлинском органе, обеспечивая ему не только информацию, но также необходимые для ведения дела финансовые средства. Более того: убедившись в высокой пользе такого информационного органа для дорогого ему дела, он основал подобный же орган в Париже, на французском языке, поручив {59} заведывание его редакцией Соломону Владимировичу Познеру, и побудил Люсьена Вульфа создать такой же орган на английском языке в Лондоне. Редактирование берлинской "Корреспонденцией" возложено было на Л. Е. Моцкина.