Феликс Светов - Мое открытие музея Страница 11

Да зачем мне твои коровы, снег, природа, говорю, мне тут не жить? Мало ли что, говорит, может, и выйдешь, а у меня другого выхода нет - ты слушай, слушай, запоминай... Короче, продолжает мой сосед по шконке, выпили мы с директором, договорились, нормальное дело, все законно. Прихожу весной, когда стали коров выгонять, гляжу, а его, дружка моего, как подменили, а мы с ним, считай, всю жизнь, свои. Приходи, говорит, ночью, а то у нас ревизия. А чего, мол, все законно. Так-то, мол, так, но лучше, чтоб шуму меньше. Пришел ночью, он вывел мою корову. А как, говорю, я ее поведу, давай веревку... Это вот важно, говорит, ты запомни про веревку. А мне зачем про твою веревку? Тебе ж с моей бабой говорить, с адвокатом: они веревку должны опознать - если его веревка, значит, он мне сам корову вывел - сечешь?

У меня голова крутится, ничего не пойму, у нас с ним ночью разговор, зудит и зудит в ухо.

Ну, короче, говорит, забрал я корову, в ту же ночь зарезал и в Семипалатинск. Мясо продал, собираюсь телочку купить. А мне соседка шепчет: зачем тебе тратиться, у тебя свой телок... Соображаешь? - спрашивает. Нет, говорю, совсем уже ничего не могу понять. А что тут понимать, говорит, у меня коровы-то огуленные были, одна, правда, яловая - он ее мне отдал, но вторая-то стельная, а он молчок, свояк мой - понял?.. Я к нему: ты что, мол, делаешь, мы считай, братья, а ты на мне нажиться хочешь? Ничего, говорит, не знаю, у нас ревизия, иди отсюда, пока цел. Базар у нас на всю контору, а за стенкой ревизор из края: о чем, мол, спор? Я ему, натурально, все объясняю - деваться некуда, а он на меня вызверился. Или, говорит, ты корову увел из совхозного стада, или вы с директором вдвоем, сговорились... Я ему то, а он мне это. И свояк мой с ним, перепугался, что на него повесят: ничего не знаю, договора у нас не было, он сам ночью свел корову... Короче, пришли через день и меня забрали.

И сколько тебе светит? - спрашиваю. 93-я статья, говорит, хищение госимущества, от восьми лет до пятнадцати или расстрел... Я даже про сон позабыл: да ты что, говорю, быть того не может?.. Вот тебе и что, не может, у нас все - может. Потому ты и должен сразу, как выйдешь, жену отыскать, а она адвоката... Ну и что я им скажу? У меня, говорит, одна зацепка осталась расписка. Какая еще расписка? Когда мы с ним сговаривались, с моим свояком, мы не одну, а три бутылки выпили, полночи гудели и он написал: взял две коровы на прокорм на зиму за три бутылки, одну корову верну по весне, обязуюсь - и подпись. Что одна из них стельная, я тогда не знал, и он не догадывался. Но это ладно, с телком с этим, мне бы отсюда выбраться, я его все равно заберу... А как ты выберешься? - спрашиваю. Так я тебя затем к своей бабе и посылаю - а ты думал зачем? Ты ей звонишь, она к тебе приходит, и ты ей рассказываешь про расписку. Когда меня забирали, я про нее позабыл, а потом в ум вошел и вспомнил, а если следователю сказать, они ее порвут. Так она где есть, твоя расписка? - спрашиваю. В кармане, говорит. В каком таком кармане?..

Тут, понимаешь, продолжает он, собака и зарыта. Он тогда ночью написал расписку и подписал. А печать? - спросил я его. Какая еще тебе печать, говорит, мы с ним у него в сараюшке пили - не было там печати, но подпись его известная, не отопрется. Я взял расписку - и в карман, в телогрейку. Но дело тут в том, что расписка в моей телогрейке, а она у него, у свояка. Что у него? - спрашиваю. Телогрейка, говорит. Мы с ним три бутылки выпили, а когда я уходил, вместо своей - его надел, в ней и ушел, в ней и в Минусинск уехал. А поменять позабыл - зачем мне, они у нас одинаковые, вместе с базы получали.

Чего ж ты от меня хочешь? - у меня в глазах даже искры запрыгали. Пусть баба моя к нему зайдет и подменит телогрейку, говорит он, а если не сможет, пусть идет к ментам, пес с ними, чтоб они обыск произвели и отобрали расписку. Что ж она, по-твоему, так там и лежит в кармане? - спрашиваю. А где ей быть, я ее туда положил, это я помню. Когда положил? Осенью, говорит, когда мы с ним водку пили и обо всем договаривались. Это ж в сентябре было, говорю, в прошлом году, а сейчас у нас февраль кончается... Ну и что, говорит, пусть февраль, где ей еще быть, а у меня нет другого выхода - только на расписку расчет, и чтоб они веревку опознали, - тогда я, считай, дома... Ну ты деловой, - говорю я.

И так каждую ночь, а потом целые дни. На четвертый утром меня выдернули из камеры. Освобождают, шепчет мой любитель рогатого скота, уйдешь на волю... Я только отмахнулся.

Идем переходами, вышли во двор. Солнце, небо высокое, воздух, вон и горы над стеной в колючке... Слушай, - спрашиваю вертухая, - почему меня в следственную камеру, я ж на ссылку? Не нравится, говорит, хочешь в транзитку? Да уж лучше бы, говорю, ближе к воле. Допрыгаешься, хмыкает.

Спрашивать бесполезно, да и откуда ему знать, вертухаю, а знал бы, все равно не скажет.

Во дворе двухэтажный домик, входим, по лестнице на второй этаж.

Большая комната-кабинет, за столом, спиной к широкому окну здоровенный в штатском, представительный.

- Садитесь...

Я присел к столу.

- Как вам ехалось? - спрашивает.

- Очень благодарен, - говорю, - долгая дорога, но - добрался.

- Да, расстояния у нас большие. Не обижали дорогой?

- Нормально, - говорю. - Дальше, вроде, некуда - приехал?

- Ну, а как вы сейчас устроены?

Что за странный разговор? - думаю.

- Спасибо, только не понять, почему я в следственной камере?

- А вам там плохо, обижают?

- Да меня никто, кроме вас, никогда не обижал, но я ведь на ссылку выхожу... - ну хоть бы ты раскололся, думаю.

- Ах вот вы о чем! У нас карантин в транзитках, зачем вам перед ссылкой еще заразу подхватите? Мы вам подобрали чистенькую камеру. Или какие проблемы?

- Благодарю за заботу, а чего вы меня тут держите или у вас конвой раз в десять дней?

- Простите, не представился. Начальник областного управления КГБ... Вы теперь в моем распоряжении.

Вот так номер, думаю.

- Я числюсь за прокуратурой, - говорю.

Улыбается: обаятельный, открытый - душа нараспашку.

- Мы всем занимаемся, а я за всю область в ответе. За вас в том числе. Курите?.. - и протягивает пачку - "ТУ-104".

А я сигареты с фильтром, считай, год не видел.

- С удовольствием.

Закуриваем: вот она воля, совсем рядом!

- Значит так, - говорит, - в ближайшие дни мы вас отправим. Вы бывали на Алтае?

- Во время войны, там, где теперь целинные земли.

- То степной район, а у нас горный. Места роскошные, рериховские, похоже на Швейцарию.

- В Швейцарии не сподобился, - говорю.

- И я не бывал, но у нас лучше, там железные дороги отравляют воздух, а у нас здесь живописность, чистота, первозданность. Белуха, Катунь, грибы, ягоды...

- Когда ж я все эти чудеса увижу? - спрашиваю.

- Еще несколько дней, вас, кстати, там кто-то ждет из родственников.

- А в чем задержка? - мне даже жарко стало от радости, а тут и солнце рвануло в окно. - Или у вас конвой раз в десять дней? - настаиваю я, все понять хочу, когда и как они меня отправят...

- А мы вас самолетом - "ЯК-40" годится?

- Я из Барнаула на нем прилетел. В наручниках.

- По режиму положено: самолетом - только в наручниках. Но ведь лучше, чем в вагонзаке триста километров по горным дорогам?

- Да мне все равно, - говорю, - мне бы до места, тем более, говорите, там кто-то ждет.

- Еще несколько дней, - говорит, - тут, понимаете, один момент...

- Что еще? - спрашиваю.

- Вы где в Москве жили?

- На Пушкинской площади, в центре.

- Да, хорошее место, бывал в Москве, полгода жил на переподготовке. Здесь у нас, как говорится, дома пониже и асфальт пожиже. С жильем сложности, не то что в Москве.

- Там тоже непросто, - говорю.

- У нас, - говорит, - вообще нет жилья. Вы где думаете жить?

- А я не думал, - говорю, - сниму что-нибудь, мне подошлют деньги.

- Нет, - говорит, - вам снимать по режиму не положено, мы вам сами должны предоставить, а у нас нет.

- Что ж, в тюрьме оставаться? У меня, правда, если по режиму, день тюрьмы идет за три - посижу, быстрей выйду.

- За два, - говорит.

- Сколько ж мне тут еще досиживать?.. - такая тоска меня взяла... - Я читал приговор, знаю: когда на ссылку, день тюрьмы, этапа засчитывается за три дня, так что если подсчитать...

- Нет, - говорит, - в тюрьме вас держать тоже не положено.

- Какой же выход? - я снова перестал хоть что-то понимать.

- Есть выход, - говорит. - Если вы напишете письмо председателю облисполкома, попросите у него жилье, а мы, со своей стороны, вашу просьбу поддержим, думаю, он прислушается.

- По моему заявлению, так просто?

- С нашей поддержкой, - уточнил он.

- Давайте бумагу, конечно, напишу. В Москве годами ждут, чего-чего не пишут... А мне что писать?

- Председателю исполкома областного совета, от такого-то... Написали?.. Прошу выделить квартиру...

- Как - квартиру? - спрашиваю. - Мне и комнаты достаточно, квартиру я до конца срока буду ждать.

- Нет, - говорит, - квартиру. Что ж вы один будете жить - может, к вам кто приедет?

- И он даст мне квартиру? - у меня даже в голове зазвенело.