Павел Пепперштейн - Яйцо Страница 11

Леночка вдруг проснулась, взяла с подоконника вторую книгу. Тоже детская. "Алиса в Зазеркалье". Раскрыла. На гравированной иллюстрации девочка в нарядном платье стояла перед стеной, на которой восседал Шалтай-Болтай.

- Давай сделаем Шалтая! - воскликнула Лена. Она схватила Андрея за руку и потащила обратно в комнату. Здесь уже все спали - девушки в обнимку с какими-то незнакомыми ребятами. В углу, в магнитофоне, догорала какая-то музыка. Кажется, Кин Кримсон. На столе, среди объедков, мусора и пустых бутылок лежало золотое яйцо, чудом никем не съеденное.

- Шалтай-Болтай! - громко сказала Лена, указывая на него.

В ответ кто-то заворочался в углу, под байковым одеялом, и сквозь сон произнес с восточным акцентом: "Шахсей-Вахсей".

Из тумбочки Лена достала куклу; изображающую Незнайку Сняла с него желтую байковую рубашонку, зеленый широкий галстук в горошек, синие брюки-клеш. Одела яйцо. Теперь оно казалось человеком - с пустым личиком и золотой лысиной. Чтобы прикрыть лысину, надели на него синюю шляпу Незнайки.

Яйцо снова преобразилось. Была на нем печать с датой, удостоверяющая свежесть, неоплодотворенность, невинность. Была черная стрелка, нарисованная тушью для того, чтобы яйцо, повинуясь неведомым потокам, течениям и толчкам, каталось по ватману, указуя на буквы, из которых шепотом слагались фразы. Все это скрыл слой золотой краски. Сверху, на позолоту, легло освящение, брызги святой воды с метелки. А теперь все это прикрылось было тряпичной одежкой, ризами Незнайки, сшитыми по моде 60-х годов, а то и конца 50-х - Незнайка (если не считать широкополой шляпы с кисточкой) был ведь так называемым "стилягой".

Оставив нагого Незнайку на тумбочке, Лена с Андреем отправились гулять.

Стояли влажные предрассветные сумерки. Уже начинали с осторожной веселостью перекликаться птицы. Ребята долго бродили по лесу Лена несла Шалтая. Наконец, нашли подходящую "стену" - это был бетонный, основательный забор какой-то солидной дачи. Андрей приподнял Лену за талию, и она усадила Шалтая между двумя металлическими зубчиками, торчащими сверху из стены.

Шалтай-Болтай сидел на стене

Шалтай-Болтай свалился во мне.

Вея королевская конница

Вся королевская рать

Не может Шалтая, не может Болтая

Не может Шалтая-Болтая

Собрать!

Торжественно продекламировав стишок, Лена метко кинула в нелепо наряженную фигурку с золотым лицом ветку, имеющую форму "пистолетика".

Попала. И Шалтай, опрокинувшись, исчез за стеной.

- Представляешь, Маша, мы вот с тобой не пошли в церковь, а Пасха к нам сама пришла, - сказал Борис Анатольевич, входя на террасу. В руке он держал золотое яйцо, обряженное в кукольную одежду. - Это я нашел у самой ограды, знаешь, в самом глухом углу, где сплошная крапива. Даже ума не приложу, что меня сегодня спозаранку занесло в эту заросль? Обычно-то я по дорожкам гуляю. А тут как будто дело какое - встал пораньше, ты еще спала, натянул сапоги и пошел по кустам, вроде как проверять что. И вот - нашел. На ветке куста висело. Видать, бросил кто-то через забор. И ведь не разбилось! Вот, встречай гостя, Машенька.

Борис Анатольевич поставил яйцо на стол. Мария Игнатьевна посмотрела на мужа поверх очков и улыбнулась. Давно уже не видела она своего старика в таком веселом расположении духа. Борис Анатольевич раньше принадлежал к тем, кого в народе зовут "начальство". Был заместителем министра энергетики. Да, была высокая должность, была интересная работа, но... Пришло время уйти на покой. Вот уже несколько лет, как Борис Анатольевич вышел на пенсию и поселился безвыездно здесь, на ведомственной даче. Последний год он пребывал в депрессии - нелегко, бывает, дается человеку деятельному погружение в пенсионную "тихую заводь". Не развлекали ни чтение, ни спорт, ни возня с парником, ни рыбалка. Не радовали даже редкие приезды детей с внучатами. К спиртному Борис Анатольевич был равнодушен. Охоту никогда не любил. "Не понимаю, как это люди радуются, зверей и птиц убивая", - пожимал он плечами. В общем-то, он был атеистом. Кроме как в детстве, с бабкой, в церкви не бывал. Но тут вдруг, после Светлого Воскресенья, посветлело на душе. И вот яичко золотое, пасхальное, в забавной одежде явилось как привет оттуда, с горки, где поблескивали золотые купола и разносился радостный пасхальный благовест.

С этого дня он как-то изменился: взял себя в руки, подтянулся. Стал чаще возиться в саду с парниками, по вечерам читать. Понял, что многие проблемы возникают от неправильного питания. Наконец заставил себя сесть на продуманную диету, что давно уже надо было сделать. Книги по диетологии, сочинения Брега, Шелтона, труды по йоге появились на его рабочем столе. Исчезла тяжесть и мутная печаль, и туяое оцепенение по вечерам, и тошнотворная тоска поутру. В конце концов, успешно экспериментируя с системами питания, он засел за книгу. Нечто вроде записок. Предварительное название было: "Есть или не есть. Сумма диетологического опыта для пожилых".

Золотое яичко в одежде он бережно поставил в сервант, за стекло, рядом со стопкой старых журналов "Здоровье". А возле, усмехаясь, поставил фарфоровую мышку с изогнутым хвостиком. Хвостик этот, казалось, вот-вот вздрогнет, дернется и заденет яичко - так близко застыл тонкий кончик хвостика от золотого бока. Между ними оставалось расстояние в пол-миллиметра. Но мышка была фарфоровая, и хвостик ее (к лукавому удовольствию обитателей дачи) был неподвижен.

1983-1997