Фридрих Горенштейн - Маленький фруктовый садик Страница 11

Когда я был совсем молодым жеребцом, еще в своем провинциальном городе, то делил одну и ту же женщину, Любку Строганую, с Филькой Шахом, настоящую фамилию которого я так и не узнал. Шах была его блатная кличка, ибо Филька был известный в городе рецидивист, хулиган и антисемит. Однако лично у меня с Филькой отношения были мирные. Все было хорошо, пока у меня не начался мучительный зуд в лобке. Вот чего не учел Томмазо Кампанелла. Мучения мои были ужасны, и при этом приходилось таиться из-за стыда и страха. Тайно раздобыл медицинскую литературу и узнал, что крошечные бело-желтые паразиты, обнаруженные мной в моем волосяном покрове, именуются - плащница лобковая, втириус пулис. Впрочем, Филька именовал паразитов просто - мандавошки... Бедная моя мамочка. Она узнала о моем несчастье по запаху, потому что Филька посоветовал смазать лобок и яйца керосином... Любимая моя мамочка, она чуть не выгнала меня из дому, хоть я знаю, она меня очень любит.

- Солнце мое, - часто говорила она мне, - ах ты, солнце мое. - А потом сердилась и кричала: - Я тебя сейчас ударю.

- Кого ты ударишь, мама? - отвечал я. - Кого ты ударишь? Свое солнце?

Бедная моя мамочка, сколько я ей доставлял и продолжаю доставлять огорчений. Позавчера получил от нее письмо, как она пишет, "пропитанное слезами". Кто-то ей намекнул, будто я собираюсь подавать заявление на выезд в Израиль. Неприличные, аморальные люди, писать такое старой женщине с больным сердцем. Узнать бы, кто это сделал. Впрочем, если подумать, поразмышлять, то кажется, возможно, вполне допустимо, что она догадалась об этом из моего собственного письма. Когда у меня болели зубы, я был так измучен и ожесточен, что сам не понимал, о чем говорю, а тем более пишу. Какой я все-таки хазер, до сих пор не ответил, не успокоил. Ведь она там волнуется, наверно, ночи не спит. Ветеран партии, а сын собрался в Израиль.

Взял такси и помчался на Главтелеграф. Пока ехали, все время нервничал - то пробки, то объезд, то на Комсомольской площади шофер побежал за сигаретами и черт знает сколько пропадал. На метро добрался бы не только дешевле, но и быстрее. Наконец доехали. Расплатился, не дав на чай в наказание за плохую езду, выскочил из такси, провожаемый криком:

- Пидор гнойный!

Оглянуся, огрызнулся:

- Жлоб с деревянной мордой! - крикнул еще сильней, так, что отдало в заты

лок. И сам себе тихо, почти шепотом: - Спокойно, спокойно... Обалдуй!

Таксист вытащил из багажника отвертку. Погромщик. Поспешил от него прочь. Так спешил, что на широких лестницах Главтелеграфа споткнулся, упал, сильно ударившись коленом и вызвав смех прохожих. Подлецы! Действительно, в определенные моменты можно понять Киршенбаума. Кажется, сам бы убежал куда-нибудь, даже на далекую планету, лишь бы прочь отсюда. Вот так взять бы да бросить эту землю "законным сынам отечества", пусть подавятся, эту планету, экологически загрязненную, с ее двадцатью одним процентом кислорода. Первобытные ящеры таким составом воздуха дышать не могли бы. Может, "законные сыны отечества" надеются на то, что мы вымрем, как первобытные ящеры? Немцы в свое время довели нашу процентную норму кислорода до нуля. Дышать пришлось первоначально выхлопными газами автотранспорта, а затем всю дыхательную сферу, всю атмосферу для евреев изготовляли в Гамбурге на заводах "И.Т.Фарбениндустри". Ну, до Гамбурга эти еще не дошли, но от Нюрнберга уже недалеко.

К счастью, свежая атмосфера в зале Главтелеграфа несколько успокоила. Воскресное утро, никаких очередей у почтовых окошек не наблюдается. Купил почтовую открытку, говорят, почтовые открытки идут быстрее, чем письма. Сел у столика и отвратительной почтовой ручкой начал скрипеть и царапать о том, что немного болели зубы, но теперь уже все позади, немного переутомил нервы, но теперь уже все в порядке. Написал, что моя диссертация по железной замазке почти утверждена и я без пятнадцати минут кандидат наук. В институте отношение ко мне замечательное, и, возможно, я получу повышение по должности, вплоть до замначальника отдела. Это уж написал без всяких оснований, просто чтоб убедить, успокоить, доказать - мамины опасения напрасны. Однако как непосредственно сформулировать то, что ее особенно волнует? Написал, прочел - зачеркнул. Еще раз написал - опять зачеркнул. В сердцах разорвал открытку. Оглянулся - какая-то женщина смотрит на меня тревожно, как на пьяного или сумасшедшего. Встал с опять по-ночному колотящимся сердцем. Ныли зубы. Странное дело, зубы у меня здоровые, но после перенесенной боли стоит понервничать - и нервы бьют по зубам. Пошел, чтоб купить новую открытку, но по дороге меня осенило - почему бы не дать телеграмму? Открытка все равно будет идти несколько дней, а телеграмму мама получит в крайнем случае завтра утром, а, если повезет, то и сегодня вечером. Разумеется, еще быстрей позвонить по телефону, но начнутся вопросы, расспросы, кто знает, какого характера и куда это приведет. Начну маму успокаивать и вдруг сам разрыдаюсь. Нет, лучше телеграмму. Прекрасный жанр словам тесно, мыслям просторно. Взял бланк, написал: "Дорогая мамочка. В гости к дяде Изе я не еду. Тысячу раз целую. Твой любящий сын Веня". Подал бланк в окошко. Телеграфистка прочитала, скользя над бумажкой карандашиком, и улыбнулась, явно ехидно. Неужели мой намек так ясен, так прозрачен? Неужели неудачно зашифровал? На душе глупо, стыдно, беспокойно... Выходя из дверей Главтелеграфа, столкнулся с каким-то человеком, который нечто мне сказал. Услышал только - "...жжж...". Что? Он сказал мне: "Жид?!"

- Извините, пожалуйста, - повторил человек.

Значит, почудилось. За что этот человек извинился передо мной - я не понял. Прошел мимо, ничего не ответив, и лишь через несколько кварталов подумал: "Он, кажется, наступил мне на ногу... Отчего я не обругал его, не крикнул ему: хазер! свинья! мужик! хам! Отчего не ударил его, не схватил за горло? Драки, крови, смерти хочется, шумного погрома, потому что с каждым годом, с каждой неделей, с каждым часом становится все труднее терпеть этот беспрерывный тихий погром. По крайней мере терпеть без помощи хорошего невропатолога. Но где же, где же найти хорошего невропатолога?

Октябрь-ноябрь 1987 года. Западный Берлин

Публикация Дана Горенштейна

Редакция благодарит Дана Горенштейна за предоставленное ей право одноразовой публикации.