Антон Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 4-7 Страница 111

{05194}

- Что вам угодно? - спрашивает их аптекарша, придерживая на груди платье. - Дайте... эээ... на пятнадцать копеек мятных лепешек! Аптекарша не спеша достает с полки банку и начинает вешать. Покупатели, не мигая, глядят на ее спину; доктор жмурится, как сытый кот, а поручик очень серьезен. - Первый раз вижу, что дама в аптеке торгует, - говорит доктор. - Тут ничего нет особенного... - отзывается аптекарша, искоса поглядывая на розовое лицо Обтесова. - Муж мой не имеет помощников, и я ему всегда помогаю. - Тэк-с... А у вас миленькая аптечка! Сколько тут разных этих... банок! И вы не боитесь вращаться среди ядов! Бррр! Аптекарша запечатывает пакетик и подает его доктору. Обтесов подает ей пятиалтынный. Проходит полминуты в молчании... Мужчины переглядываются, делают шаг к двери, потом опять переглядываются. - Дайте на десять копеек соды! - говорит доктор. Аптекарша опять, лениво и вяло двигаясь, протягивает руку к полке. - Нет ли тут, в аптеке, чего-нибудь этакого... - бормочет Обтесов, шевеля пальцами, - чего-нибудь такого, знаете ли, аллегорического, какой-нибудь живительной влаги... зельтерской воды, что ли? У вас есть зельтерская вода? - Есть, - отвечает аптекарша. - Браво! Вы не женщина, а фея. Сочините-ка нам бутылочки три! Аптекарша торопливо запечатывает соду и исчезает в потемках за дверью. - Фрукт! - говорит доктор, подмигивая. - Такого ананаса, Обтесов, и на острове Мадейре не сыщете. А? Как вы думаете? Однако... слышите храп? Это сам господин аптекарь изволят почивать. Через минуту возвращается аптекарша и ставит на прилавок пять бутылок. Она только что была в погребе, а потому красна и немножко взволнованна.

{05195}

- Тсс... тише, - говорит Обтесов, когда она, раскупорив бутылки, роняет штопор. - Не стучите так, а то мужа разбудите. - Ну, так что же, если и разбужу? - Он так сладко спит... видит вас во сне... За ваше здоровье! - И к тому же, - басит доктор, отрыгивая после зельтерской, - мужья такая скучная история, что хорошо бы они сделали, если б всегда спали. Эх, к этой водице да винца бы красненького! - Чего еще выдумали! - смеется аптекарша. - Великолепно бы! Жаль, что в аптеках не продают спиритуозов! Впрочем... вы ведь должны продавать вино как лекарство. Есть у вас vinum gallicum rubrum? - Есть. - Ну вот! Подавайте нам его! Черт его подери, тащите его сюда! - Сколько вам? - Quantum satis!.. Сначала вы дайте нам в воду по унцу, а потом мы увидим... Обтесов, а? Сначала с водой, а потом уже per se... Доктор и Обтесов присаживаются к прилавку, снимают фуражки и начинают пить красное вино. - А вино, надо сознаться, препаскуднейшее! Vinum plochissimum! Впрочем, в присутствии... эээ... оно кажется нектаром. Вы восхитительны, сударыня! Целую вам мысленно ручку. - Я дорого дал бы за то, чтобы сделать это не мысленно! - говорит Обтесов. - Честное слово! Я отдал бы жизнь! - Это уж вы оставьте... - говорит госпожа Черномордик, вспыхивая и делая серьезное лицо. - Какая, однако, вы кокетка! - тихо хохочет доктор, глядя на нее исподлобья, плутовски. - Глазенки так и стреляют! Пиф! паф! Поздравляю: вы победили! Мы сражены! Аптекарша глядит на их румяные лица, слушает их болтовню и скоро сама оживляется. О, ей уже так весело! Она вступает в разговор, хохочет, кокетничает и

{05196}

даже, после долгих просьб покупателей, выпивает унца два красного вина. - Вы бы, офицеры, почаще в город из лагерей приходили, - говорит она, - а то тут ужас какая скука. Я просто умираю. - Еще бы! - ужасается доктор. - Такой ананас... чудо природы и - в глуши! Прекрасно выразился Грибоедов: "В глушь! в Саратов!" Однако нам пора. Очень рад познакомиться... весьма! Сколько с нас следует? Аптекарша поднимает к потолку глаза и долго шевелит губами. - Двенадцать рублей сорок восемь копеек! - говорит она. Обтесов вынимает из кармана толстый бумажник, долго роется в пачке денег и расплачивается. - Ваш муж сладко спит... видит сны... - бормочет он, пожимая на прощанье руку аптекарши. - Я не люблю слушать глупостей... - Какие же это глупости? Наоборот... это вовсе не глупости... Даже Шекспир сказал: "Блажен, кто смолоду был молод!" - Пустите руку! Наконец покупатели, после долгих разговоров, целуют у аптекарши ручку и нерешительно, словно раздумывая, не забыли ли они чего-нибудь, выходят из аптеки. А она быстро бежит в спальню и садится у того же окна. Ей видно, как доктор и поручик, выйдя из аптеки, лениво отходят шагов на двадцать, потом останавливаются и начинают о чем-то шептаться. О чем? Сердце у нее стучит, в висках тоже стучит, а отчего - она и сама не знает... Бьется сердце сильно, точно те двое, шепчась там, решают его участь. Минут через пять доктор отделяется от Обтесова и идет дальше, а Обтесов возвращается. Он проходит мимо аптеки раз, другой... То остановится около двери, то опять зашагает... Наконец осторожно звякает звонок. - Что? Кто там? - вдруг слышит аптекарша голос мужа. - Там звонят, а ты не слышишь! - говорит аптекарь строго. - Что за беспорядки! Он встает, надевает халат и, покачиваясь в полусне, шлепая туфлями, идет в аптеку.

{05197}

- Чего... вам? - спрашивает он у Обтесова. - Дайте... дайте на пятнадцать копеек мятных лепешек. С бесконечным сопеньем, зевая, засыпая на ходу и стуча коленями о прилавок, аптекарь лезет на полку и достает банку... Спустя две минуты аптекарша видит, как Обтесов выходит из аптеки и, пройдя несколько шагов, бросает на пыльную дорогу мятные лепешки. Из-за угла навстречу ему идет доктор... Оба сходятся и, жестикулируя руками, исчезают в утреннем тумане. - Как я несчастна! - говорит аптекарша, со злобой глядя на мужа, который быстро раздевается, чтобы опять улечься спать. - О, как я несчастна! - повторяет она, вдруг заливаясь горькими слезами. - И никто, никто не знает... - Я забыл пятнадцать копеек на прилавке, - бормочет аптекарь, укрываясь одеялом. - Спрячь, пожалуйста, в конторку... И тотчас же засыпает.

{05198}

ЛИШНИЕ ЛЮДИ

Седьмой час июньского вечера. От полустанка Хилково к дачному поселку плетется толпа только что вышедших из поезда дачников - всё больше отцы семейств, нагруженные кульками, портфелями и женскими картонками. Вид у всех утомленный, голодный и злой, точно не для них сияет солнце и зеленеет трава. Плетется, между прочим, и Павел Матвеевич Зайкин, член окружного суда, высокий сутуловатый человек, в дешевой коломенке и с кокардой на полинялой фуражке. Он вспотел, красен и сумрачен. - Каждый день изволите на дачу выезжать? - обращается к нему дачник в рыжих панталонах. - Нет, не каждый, - угрюмо отвечает Зайкин. - Жена и сын живут тут постоянно, а я приезжаю раза два в неделю. Некогда каждый день ездить да и дорого. - Это верно, что дорого, - вздыхают рыжие панталоны. - В городе до вокзала не пойдешь пешком, извозчик нужен, потом-с билет стоит сорок две копейки... газетку дорогой купишь, рюмку водки по слабости выпьешь. Всё это копеечный расход, пустяковый, а гляди - и наберется за лето рублей двести. Оно, конечно, лоно природы дороже стоит, не стану спорить-с... идиллия и прочее, но ведь при нашем чиновницком содержании, сами знаете, каждая копейка на счету. Потратишь неосторожно копеечку, а потом и не спишь всю ночь... Да-с... Я, милостивый государь, не имею чести знать вашего имени и отчества, получаю без малого две тысячи в год-с, состою в чине статского советника, а курю табак второго сорта и не имею лишнего рубля, дабы купить себе минеральной воды Виши, прописанной мне против печеночных камней. - Вообще мерзко, - говорит Зайкин после некоторого молчания. - Я, сударь, держусь того мнения, что

{05199}

дачную жизнь выдумали черти да женщины. Чёртом в данном случае руководила злоба, а женщиной крайнее легкомыслие. Помилуйте, это не жизнь, а каторга, ад! Тут душно, жарко, дышать тяжело, а ты мыкаешься с места на место, как неприкаянный, и никак не найдешь себе приюта. Там, в городе, ни мебели, ни прислуги... всё на дачу увезли... питаешься чёрт знает чем, не пьешь чаю, потому что самовар поставить некому, не умываешься, а приедешь сюда, в это лоно природы, изволь идти пешком по пыли, по жаре... тьфу! Вы женаты? - Да-с... Трое деток, - вздыхают рыжие панталоны. - Вообще мерзко... Просто удивительно, как это мы еще живы. Наконец дачники доходят до поселка. Зайкин прощается с рыжими панталонами и идет к себе на дачу. Дома застает он мертвую тишину. Слышно только, как жужжат комары да молит о помощи муха, попавшая на обед к пауку. Окна завешены кисейными занавесочками, сквозь которые краснеют блекнущие цветы герани. На деревянных, некрашеных стенах, около олеографий, дремлют мухи. В сенях, в кухне, в столовой - ни души. В комнате, которая в одно и то же время называется гостиной и залой, Зайкин застает своего сына, Петю, маленького, шестилетнего мальчика. Петя сидит за столом и, громко соня, вытянув нижнюю губу, вырезывает ножницами из карты бубнового валета. - А, это ты, папа! - говорит он, не оборачиваясь. - Здравствуй! - Здравствуй... А мать где? - Мама? Она поехала с Ольгой Кирилловной на репетицию играть театр. Послезавтра у них будет представление. И меня возьмут... А ты пойдешь? - Гм!.. Когда же она вернется? - Она говорила, что вернется вечером. - А где Наталья? - Наталью взяла с собой мама, чтобы она помогала ей одеваться во время представления, а Акулина пошла в лес за грибами. Папа, отчего это, когда комары кусаются, то у них делаются животы красные? - Не знаю... Оттого, что они сосут кровь. Стало быть, никого нет дома?