Антон Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 4-7 Страница 119

{05236}

мечты обратились в смелое, самое беззастенчивое хвастовство... - Вот ты увидишь! - говорил он. - Я не Михайлов, я покажу, как нужно дело делать! Да! Когда Ковалевы перебрались в опустевшее Михалково, то первое, что бросилось в глаза Верочке, были следы, оставленные прежними жильцами: расписание уроков, написанное детской рукой, кукла без головы, синица, прилетавшая за подачкой, надпись на стене: "Наташа дура" и проч. Многое нужно было окрасить, переклеить и сломать, чтобы забыть о чужой беде.

{05237}

ТЫ И ВЫ

(СЦЕНКА) Седьмой час утра. Кандидат на судебные должности Попиков, исправляющий должность судебного следователя в посаде N., спит сладким сном человека, получающего разъездные, квартирные и жалованье. Кровати он не успел завести себе, а потому спит на справках о судимости. Тишина. Даже за окнами нет звуков. Но вот в сенях за дверью начинает что-то скрести и шуршать, точно свинья вошла в сени и чешется боком о косяк. Немного погодя дверь с жалобным писком отворяется и опять закрывается. Минуты через три дверь вновь открывается и с таким страдальческим писком, что Попиков вздрагивает и открывает глаза. - Кто там? - спрашивает он, встревоженно глядя на дверь. В дверях показывается паукообразное тело - большая мохнатая голова с нависшими бровями и с густой, растрепанной бородой. - Тут господин следователев живет, что ли? - хрипит голова. - Тут. Чего тебе нужно? - Поди скажи ему, что Иван Филаретов пришел. Нас сюда повестками вызывали. - Зачем же ты так рано пришел? Я тебя к одиннадцати часам вызывал! - А теперя сколько? - Теперь еще и семи нет. - Гм... И семи еще нет... У нас, вашескородие, нет часов... Стало быть, ты будешь следователь? - Да, я... Ну, ступай отсюда, погоди там... Я еще сплю... - Спи, спи... Я погожу. Погодить можно. Голова Филаретова скрывается. Попиков поворачивается на другой бок, закрывает глаза, но сон уже больше не возвращается к нему. Повалявшись еще с полчаса, он с чувством потягивается и выкуривает папиросу, потом

{05238}

медленно, чтобы растянуть время, один за другим выпивает три стакана молока... - Разбудил, каналья! - ворчит он. - Нужно будет сказать хозяйке, чтобы запирала на ночь дверь. - Ну что я буду делать спозаранку? Чёрт его подери... Допрошу его сейчас, потом не нужно будет допрашивать. Попиков сует ноги в туфли, накидывает поверх нижнего белья крылатку и, зевая до боли в скулах, садится за стол. - Поди сюда! - кричит он. Дверь снова пищит, и на пороге показывается Иван Филаретов. Попиков раскрывает перед собой "Дело по обвинению запасного рядового Алексея Алексеева Дрыхунова в истязании жены своей Марфы Андреевой", берет перо и начинает быстро судейским разгонистым почерком писать протокол допроса. - Подойди поближе, - говорит он, треща по бумаге пером. - Отвечай на вопросы... Ты Иван Филаретов, крестьянин села Дунькина, Пустыревской волости, 42 лет? - Точно так... - Чем занимаешься? - Мы пастухи... Мирской скот пасем... - Под судом был? - Точно так, был... - За что и когда? - Перед Святой из нашей волости троих в присяжные заседатели вызывали... - Это не значит быть под судом... - А кто его знает! Почитай, пять суток продержали... Следователь запахивается в крылатку и, понизив тон, говорит: - Вы вызваны в качестве свидетеля по делу об истязании запасным рядовым Алексеем Дрыхуновым своей жены. Предупреждаю вас, что вы должны говорить одну только сущую правду и что всё, сказанное здесь, вы должны будете подтвердить на суде присягой. Ну, что вы знаете по этому делу? - Прогоны бы получить, вашескородие, - бормочет Филаретов. - 23 версты проехал, а лошадь чужая, вашескородие, заплатить нужно... - После поговоришь о прогонах.

{05239}

- Зачем после? Мне сказывали, что прогоны надо требовать в суде, а то потом не получишь. - Некогда мне с тобой о прогонах разговаривать! - сердится следователь. - Рассказывай, как было? Как Дрыхунов истязал свою жену? - Что ж мне тебе рассказывать? - вздыхает Филаретов, мигая нависшими бровями. - Очень просто, драка была! Гоню я это, стало быть, коров к водопою, а тут по реке чьи-то утки плывут... Господские оне или мужицкие, Христос их знает, только это, значит, Гришка-подпасок берет камень и давай швырять... "Зачем, спрашиваю, швыряешь? Убьешь, говорю... Попадешь в какую ни на есть утку, ну и убьешь..." Филаретов вздыхает и поднимает глаза к потолку. - Человека и то убить можно, а утка тварь слабая, ее и щепкой зашибить можно... Я говорю, а Гришутка не слушается... Известно, дитё молодое, рассудка - ни боже мой... "Что ж ты, говорю, не слушаешься? Уши, говорю, оттреплю! Дурак!" - Это к делу не относится, - говорит следователь. - Рассказывайте только то, что дела касается... - Слушаю... Только что, это самое, норовил я его за ухи схватить, как откуда ни возьмись Дрыхунов... Идет по бережку с фабричными ребятами и руками размахивает. Рожа пухлая, красная, глазищи наружу лба выперло, а сам так и качается... Выпивши, чтоб его разодрало! Люди еще из обедни не вышли, а он уж набарабанился и черта потешает. Увидал он, как я мальчишку за ухи хватаю, и давай кричать: "Не смей, говорит, христианскую душу за ухи трепать! А то, говорит, влетит!" А я ему честно и благородно... по-божески. "Проходи, говорю, мимо, пьяница этакая". Он осерчал, подходит и со всего размаху, вашескородие, трах меня по затылку!.. За что? По какому случаю? "Какой ты такой, спрашиваю, мировой судья, что имеешь полную праву меня бить?" А они говорит: "Ну, ну, говорит, Ванюха, не обиждайся, это я тебя по дружбе, для смеху. На меня, говорит, нынче такое просветление нашло... Я, говорит, так об себе понимаю, что я самый лучший человек есть... я, говорит, 20 рублев жалованья на фабрике получаю, и нет надо мной, акроме директора, никакого старшова... Плевать, говорит, желаю на всех прочих! И сколько, говорит, нынче много

{05240}

разного народу перебито, так это видимо-невидимо! Пойдем, говорит, выпьем!" - "Не желаю, говорю, с тобой пить... Люди еще из обедни не вышли, а ты - пить!" А тут которые прочие ребята, что с ним были, обступили меня, словно собаки, и тянут: "пойдем да пойдем!" Не было никакой моей возможности супротив всех идтить, вашескородие. Не хотел пить, а потом, чтоб их ободрало! - Куда же вы пошли? - У нас одно место! - вздыхает Филаретов. - Пошли мы на постоялый двор к Абраму Мойсеичу. Туда всякий раз ходим. Место такое каторжное, чтоб ему пусто! Чай, сам знаешь... Как поедешь по большой дороге в Дунькино, то вправе будет именье барина Северина Францыча, а еще правее Плахтово, а промеж них и будет постоялый двор. Чай, знаешь Северина Францыча? - Нужно говорить вы... Нельзя тыкать! Если я говорю тебе... вам вы, то вы и подавно должны быть вежливым! - Оно конечно, вашескородие! Нешто мы не понимаем? Но ты слушай, что дальше... Приходим это к Абрамке... "Наливай, говорит, за мои деньги!" - Кто говорит? - Да этот самый... Дрыхунов то есть! "Наливай, кричит, такой-сякой, а то бочке дно вышибу! На меня, говорит, просветление нашло!" Выпили мы по стаканчику, потом малость погодили и еще выпили, да этаким манером в час времени стаканов, дай бог память, по восьми слопали! Мне что? Я пью, мне и горя мало: не мои деньги! Хоть тыщу стаканов подноси! Я, вашескородие, нисколько не виноват! Извольте Абрама Мойсеича допросить. - Что же потом было? - Ничего потом не было. Пока пили, это верно, была драка, а потом всё благородно и по совести. - Кто же дрался? - Известно кто... "На меня, кричит, просветление нашло!" Кричит и норовит кого ни на есть по шее ударить. В азарт вошел. И меня бил, и Абрамку, и ребят... Поднесет стаканчик, даст тебе выпить и вдарит, что есть силы. "Пей, говорит, и знай мою силу! Плевать на всех прочих!"

{05241}

- А жену свою он бил? - Марфу-то? И Марфе досталось... В самый раз, как это мы, стало быть, стали в кураж входить, приходит в кабак Марфа. "Ступай, говорит, домой, брат Степан приехал! Будет, говорит, тебе, разбойник, водку пить!" А он, не говоря худого слова, трах поперек ейной спины! - За что же? - А так, здорово живешь... "Пущай, говорит, чувствует... Я, говорит, 20 рублев получаю". А она баба слабая, тощая, так и перекрутнулась, даже глаза подкатила. Стала она нам на свое горе жалиться и бога призывать, а он опять... Учил, учил, и конца тому ученью не было! - Отчего же вы не заступились? Обезумевший от водки человек убивает женщину, а вы не обращаете внимания! - А какая нам надобность вступаться? Его жена, он и учит... Двое дерутся, третий не мешайся... Абрамка стал было его унимать, чтоб в кабаке не безобразил, а он Абрамку по уху. Абрамкин работник его... А он схватил его, поднял и оземь... Тогды тот сел на него верхом и давай в спину барабанить... Мы его из-под него за ноги вытащили. - Кого его? - Известно кого... На ком верхом сидел... - Кто? - Да этот самый, про кого сказываю. - Тьфу! Говори, дурак, толком! Отвечай ты мне на вопросы, а не болтай зря! - Я тебе, вашескородие, толком говорю... всё, как есть, по совести. Дрыхунов учил бабу, это верно... Хоть под присягой. Следователь слушает, выбирает кое-что из длинной и несвязной речи Филаретова и трещит пером... То и дело приходится зачеркивать... - А я нисколько не виноват... - бормочет Филаретов. - Спроси, вашескородие, кого угодно. И баба того не стоит, чтоб из-за ней по судам ездить. По прочтении протокола свидетель минуту тупо глядит на следователя и вздыхает. - Горе с этими бабами! - хрипит он. - Прогоны, вашескородие, сам заплатишь или записочку дашь?