Юрий Домбровский - Хранитель древностей Страница 12

"Хранитель этого отдела, - прочел я, - человек еще молодой, но гонор у него непомерный. Все-то он знает лучше всех. А как проговоришь с ним десяток минут - видишь, что он полный Профан и Невежда - (оба слова с большой буквы). - И вот думаешь: да как же можно поручить изучение Родного Нашего Края - (все с большой буквы) - человеку, у которого нет к нему интереса?! Я очень прошу вас, уважаемый товарищ нарком, посмотреть на эти дела с серьезной точки зрения. Кроме того..."

Я бросил письмо на стол.

- Ты на почерк-то, на почерк-то обратил внимание? - сказал директор.

- Почерк потрясающий, - ответил я. - Прямо высший класс! И в остальном он тоже во всем прав. Никакого интереса я к нему не имею и говорить с ним тоже не буду. Начни - и дня не хватит. А он, видать, жук! Вот монету античную откопал где-то в огороде да принес в институт, так ведь какой шум там затеяли - римский легион в Алма-Ате! Дворец проконсула Санабара на месте колхоза "Горный гигант". Золотые орлы, императорские могилы. Ведь это все с большого похмелья и то не выдумаешь. И ничего - сошло. Здесь напечатали, в Москве промолчали. Кому охота связываться с психами! Так вот он теперь к нам пришел, экспедицию просит туда послать! Гоните вы его в шею!

- Да, просит, просит, - задумчиво согласился директор. - Даже докладную подал. Ну, экспедицию не экспедицию, конечно, а эти... как они у вас там называются? Разведочные раскопки, что ли? Ну, разведочные раскопки сделать можно бы было.

Я хотел огрызнуться, но сдержался и только спросил: какой же смысл он находит в этих разведочных раскопках? Поехать-то, конечно, можно - лето, погода отличная, яблоки поспели, карточки у меня все равно кончились, так почему же не поехать, но смысл-то какой во всем этом? Ну, привезем еще десяток корчаг да черепков, а делать что с ними будем? Их у нас и так с десяток ящиков на чердаке, и все из одного и того же места. Так и простоят, пока кто-нибудь не догадается снести их в мусорную яму.

- Дело не в черепках, - сказал директор. - Да ты что с ним, вовсе не разговаривал? На этом месте под землей находится древнейший город Алма-Ата, вот что он говорит. Есть, есть тут город, это и я слышал. Так вот он толкует, что нашел его. Сколько, мол, ни искали, никто найти не мог, а он нашел. Видишь, как он повернул.

Я усмехнулся.

Как все-таки легко завести директора, когда начнешь говорить ему о непонятных вещах! Но я ничего не сказал ему. Я только спросил: кого же он думает послать на эти разведочные раскопки. Я бросить отдел не могу, у меня на носу юбилейная выставка Хлудова, целый месяц придется копаться в запасниках музея, отыскивать его картины и рисунки и составлять каталог. Или он думает, что выставку можно отложить? Если отложить, то тогда другое дело, я поеду, поживу с недельку-другую на чистом воздухе.

- Нет-нет, ни в коем случае, - встревожился директор, - занимайся, занимайся, пожалуйста, Хлудовым, это наше первоочередное дело.

Мы помолчали.

- Вот если б еще хоть был один работник, - сказал я вскользь. - Да вы ведь все только обещаете, и до вас у меня был такой же разговор со старым директором, и она мне тоже обещала...

- И она тоже обещала, - горько усмехнулся директор и покачал головой. Она обещала, и я обещаю, а толку все нет. Да? Голубчик, да откуда же я тебе его возьму, работника-то? Наркомпрос никого не дает, а так с улицы взять тоже боязно. Вот у нас сколько всякого добра и ничего не учтено и не записано, все так и валяется навалом. Я третью докладную пишу, требую категорически.

- И что же?

Он пожал плечами.

- Ну вот, когда дадут, тогда и поедем в горы, - сказал я.

Он вздохнул.

- Да, видно, что уже так. - Он встал, прошелся по комнате. - Видно, так и придется. Он покачал головой и засмеялся.

- А бедовый тебе попался старикашка, прямо-таки фырчит от злости. Говорит, а внутри его что-то рычит. А ты занимайся Хлудовым, занимайся. Это сейчас наше первоочередное дело... Уже в газетах о выставке объявлено. Беда только, что старик кляузный, сейчас же жаловаться побежит. Ну, да уж ладно, пусть бежит. Хлудов для нас сейчас - это самое главное.

На другой день утром я застал в своем кабинете деда-столяра. Дед сидел за пивным столиком, и, далеко отставив локоть, что-то старательно выписывал химическим карандашом. Увидев меня, он быстро спрятал лист в карман.

- А я думал, что ты опять не придешь, - сказал он равнодушно.

- Это почему же я не приду? - спросил я, проходя и открывая окно. Накурил ты здесь.

- Нет, я сейчас много курить не могу, - ответил дед печально. - Сейчас у меня задышка и грудь ломит. Скажи, что это вот тут, под лопатками, колет? Вот тут, тут, смотри.

Дед опять похозяйничал, привел монтера Петьку и они дулись в козла. Деревянный ящичек с костями торчал из лошадиного черепа (Усуньское погребение), и я сразу его заметил, как только вошел. И пили они тут, конечно. Вчера Клара впопыхах не заперла шкаф с запасными спиртовыми препаратами, когда спохватилась, то недосчитала тигрового ужа.

- Уж не дед ли выпил? - сказала она мне.

- Ну, вы скажете! - ответил я и отошел поскорее от греха подальше.

- Смотри, дед, - сказал я, - ты такое хлебнешь, что ослепнешь. У Клары гремучая змея пропала, знаешь ты про это?

- Гремучая? - Дед взглянул на меня с неизмеримым превосходством. Какой же дурак гремучую тащит! Ну взял бы там лягушку или ужа. А то выдумал что украсть - гремучую. Нет, ты вот скажи, отчего у меня задышка. Иногда будто ничего, а иногда так подопрет, вот тут, - он ткнул себя пальцем под лопатку, - ой-ой-ой!

- Ты у директора спроси, - посоветовал я. - Очень он твоей задышкой интересуется. Вчера про нее только и разговор был.

Я прошел к шкафу, отпер его, вынул ящик с карточками, поставил его на стол, придвинул чернила и приготовился работать. Дед сидел, смотрел на меня.

- Ну-ну, - сказал он через минуту. - Что же ты замолчал, рассказывай дальше: разговор был?.. Ну...

- Что ж дальше? - спросил я. - Лопнет, говорит, дед от водки, в самую жару ее дует - вот и весь разговор.

Лицо у деда стало нехорошее - усиленно спокойное.

- Да нет, не весь, - сказал он скрипучим голосом, - ты скрываешь.

Я положил ручку и посмотрел на него внимательно.

- Да говори, говори, - крикнул дед, - что ты жмешься, как... Кого вы там наняли?

- Ну совсем от водки помешался, - сказал я. - Откуда что берет, черт его знает.

- А почему мне директор приказал освободить один верстак в столярке? Мол, другой сюда придет по выходным работать. Что же ты скрываешь-то? Ты все говори.

- Ну и какая тебе беда, пусть работает, выпиливает.

Я снова взял ручку.

Дед недоверчиво покосился на меня, но я сделал вид, что не замечаю, и продолжал писать. Писал и чувствовал, что огромная льдина свалилась с сердца деда и он сразу просветлел и обмяк.

"Глупый ты, дед, - подумал я, - ах, какой же ты дурак! Да разве мы когда-нибудь с тобой расстанемся, старый ты пьяница? Как же этот собор-то будет жить без тебя? А директор - жук! Тоже хорош! Дразнит старика. Да разве два медведя в одной берлоге уживутся?"

- Ничего, дед, держись! Три крепче к носу, мы тебя в обиду не дадим! крикнул я бодро.

Старик счастливо посмотрел на меня и быстро заворчал:

- Вы уж не отдадите... Вы не отдадите... На вас только понадейся! Знаешь, как я на вас надеюсь? Вот как!

А сам улыбался и улыбался, а потом что-то вспомнил и крикнул:

- Да ведь к тебе красавица приходила!

- Какая еще красавица? - огрызнулся я.

- А Бог тебя знает какая. К тебе, а не ко мне приходила. Если ко мне красавица приходит, так я знаю, какая она. Старое поколение, знаешь, оно какое было...

И он рассказал, какое было старое поколение.

"Ожил дед", - подумал я и сказал:

- Ладно, дед, а то прискочит сейчас Клара насчет этого ужа...

- Да она с Кларой и говорила, - сказал дед счастливо, - ей-Богу, ей-Богу... Ничего ей не открыла, ничего! Та и так, и сяк, и "передать, может быть, что-нибудь", "дайте телефон, он позвонит" - та ничего! Вся покраснела, пошла и говорит: "Звонят тут ему всякие!"

И дед хмыкнул.

Он был заводила и озорник, этот семидесятилетний пьяница с толстым сизым носом. Пил он как дьявол, столярное дело знал ангельски, любил поозорничать, посмеяться, посплетничать, а может, - кто же его знает? - еще и вправду погуливал.

- Так, значит, не приходила, а звонила, - сказал я. - Так почему ж ты знаешь, что она красавица?

- Знаю, - хмыкнул дед, - я раз сам к телефону подходил. Знаешь, какой голосочек - незабудочка! Вот у барышни Фольбаум был такой голосок. "Скажите, когда я могу увидеть..." - и тебя по всему артикулу. "Можете, говорю, увидеть сегодня, его Совнарком вызвал, сейчас ожидаем обратно". - "Ах, большое, большое вам мерси". - "Пожалуйста, мы всегда хорошим барышням служить рады". Так что ты в трусах сегодня не сиди, а то она придет, а ты, как Ванька малый, без брюк, довольно стыдно будет. (Был у него такой какой-то Ванька малый - предел человеческого падения, серости и дурости. Меня он с ним сравнивал еще редко и то больше за глаза, зато по отношению к остальным этот несчастный Ванька так и не слезал у него с языка.)